Смерть на земле горшечника - Питерс Эллис - Страница 39
- Предыдущая
- 39/53
- Следующая
— На это утомительное ожидание уходит много времени, — сказал Кадфаэль. — Стефан не в состоянии долго выносить такое положение. Это дорого стоит, а результаты ничтожны, поэтому он вынужден будет отозвать войско и избрать другую тактику. Если численность воинов у де Мандевиля столь велика, он должен будет добывать для них снабжение за пределами близлежащих деревень. Его отряды в таком случае будут уязвимы. А Хью? С ним все благополучно?
— Боюсь, он промок, озяб и весь в грязи, — ответила Элин с печальной улыбкой, — и, наверное, клянет все и вся на свете. Но вообще-то, он цел и невредим, по крайней мере был тогда, когда оттуда уезжал раненый лучник. В пользу этого утомительного, как ты его назвал, дела говорит лишь одно — это потери де Мандевиля. Но они все же не столь велики, чтобы причинить ему большой ущерб.
— Не достойно короля — тратить на это столько времени, — веско сказал Кадфаэль. — Я полагаю, Элин, нам не придется долго ждать возвращения Хью.
Жиль ближе придвинулся к Кадфаэлю, почти прижался к нему, но не произнес ни слова.
— А вам, милорд, — с улыбкой сказал Кадфаэль, обращаясь к Жилю, — предстоит вернуть владения его хозяину и отчитаться в своих действиях. Надеюсь, во время его отсутствия вы не выпустили бразды правления из своих рук?
Заместитель Хью издал негодующее восклицание при мысли о том, что в его умении могут усомниться.
— Я справляюсь, — твердо заявил он, — мой отец так считает. Он говорит, что у меня более крепкая рука, чем у него, и я чаще пришпориваю.
— Твой отец, — серьезно заметил Кадфаэль, — неизменно добр и справедлив даже к тем, кто его превосходит.
Кадфаэль почувствовал, что Элин улыбается, но старается не показать этого сыну.
— Он особенно справедлив с женщинами, — довольно заметил Жиль.
— Ну что ж, — улыбнулся Кадфаэль, — я могу этому поверить.
Король Стефан то и дело проявлял ничем не обоснованное упрямство, когда речь шла о военных действиях. И вовсе не отсутствие опыта или мудрости заставляло его после короткой осады снимать ее и идти на приступ. Это происходило, скорее, от нетерпения, утраченного оптимизма и отвращения к собственной пассивности. Он легко бросал одну свою затею и принимался за другую. Случалось, как, например, под Оксфордом, что он мог справиться с собой, если обстоятельства сулили надежду на конечную победу. Но в неопределенном положении он быстро терял бодрость и избирал новую точку приложения своих сил. Холодные осенние дожди и владевшая им ненависть к врагу вынуждали его проявлять более длительное, чем обычно, постоянство. Однако успехи его войска были ничтожны, и в последнюю неделю ноября он утратил веру, что когда-нибудь эта кампания кончится. Его воины, проваливаясь в топкую болотную грязь, все же шли в наступление, чтобы запереть де Мандевиля в болотах. Когда им удавалось выбраться на более сухую почву, они уничтожали вражеские отряды, но было очевидно, что враг располагает солидными запасами провианта и может некоторое время продержаться, не совершая набеги на окрестные деревни. Выгнать в скором времени солдат де Мандевиля из их нор не было никакой надежды. Стефан, с присущей ему в критический момент решительностью, резко изменил тактику. Он надумал отослать своих рекрутов, особенно тех, кого взяли из более уязвимых областей — по соседству с Уэльсом или из владений сомнительных друзей, вроде графа Честерского, — туда, где от них было бы больше толку. В здешних болотах Стефан предполагал разместить войско, состоящее в большинстве своем из строителей, соорудить кольцо из построенных хотя и на скорую руку, но выгодно расположенных укреплений, чтобы не только удерживать врага на его территории, но и внедряться в нее как можно глубже, угрожая дорогам, по которым подвозится продовольствие, и ожидая, когда запасы неприятеля истощатся. Управляемые опытными фламандскими наемниками, знакомыми с ведением боевых действий на залитых водою равнинах, такие укрепления способны были удержать в своих руках то, что было завоевано зимой, пока не представится возможность для открытого маневрирования.
Ближе к концу ноября Хью и его солдат поблагодарили за службу и приказали отправляться восвояси. Убитых в его отряде не было, лишь несколько легко раненных. Хью, счастливый оттого, что его воины теперь избавлены от топтания в вязких болотах, окружающих Кембридж, вместе с ними отправился на северо-запад, к Ханрингдону, где находился королевский замок и поэтому было относительно безопасно и дороги были свободны. Оттуда он послал свой отряд на запад, в Киттеринг, а сам поехал на север, в Питерборо.
Миновав мост через Нин и подъезжая к городу, Хью Берингар начал размышлять о том, что его здесь ожидает. Может, лучше было бы ни на что особенно не надеяться? Дорога привела его к многолюдному, оживленному рынку. Горожане, которые предпочли остаться в своих домах, не прогадали. Питерборо оказался слишком крепким орешком, чтобы стать добычей де Мандевиля, пока вокруг находились более слабые и незащищенные поселения. Хью определил лошадь в конюшню, а сам пошел пешком — разыскивать Священнические ворота.
Лавка преуспевающего ювелира, по крайней мере, стояла на месте и привлекала посетителей своим богатым фасадом. Это было первое подтверждение слов Сулиена. Хью вошел внутрь и спросил у молодого подмастерья, сидевшего около окна у верстака, можно ли видеть хозяина — Джона Хайнда. При одном упоминании этого имени подмастерье сразу побежал в глубь помещения, чтобы позвать хозяина. Опять-таки пока никакого расхождения со словами Сулиена не было. Лавка и ее хозяин были на месте.
Когда Джон Хайнд вышел из помещения, где он жил с семьей, Хью понял, что перед ним — явно состоятельный горожанин, такой мог делать щедрые пожертвования какому-нибудь монастырю и находиться в отличных отношениях с настоятелем. Это был мужчина лет пятидесяти, худощавый, подвижный, держащийся прямо, в богатом платье. Он бросил на Хью быстрый оценивающий взгляд:
— Я — Джон Хайнд. Что вам угодно?
На внешности Хью, на его одежде и доспехах явно сказалось утомительное пребывание во влажных, не защищенных от ветра засадах и долгие конные переходы.
— Вы — из королевского отряда? — осведомился ювелир. — Мы слышали, король отводит свое войско. Надеюсь, не для того, чтобы открыть дорогу де Мандевилю?
— Нет, не для этого, — заверил Хью, — меня, к примеру, отсылают назад, чтобы я защищал нашу границу. Пусть наш уход вас не тревожит. Между вами и врагом будут стоять фламандцы, и даже одно удачно расположенное укрепление будет держать врага на привязи. В преддверии зимы король вряд ли мог поступить иначе.
— Наша участь — в руце Божией, — философски заметил ювелир, — где бы мы ни находились. Это я понял уже давно, а потому меня трудно испугать. Так чем могу служить, сэр?
— Вы помните, — начал Хью, — в начале октября, первого или второго дня, один молодой послушник попросил вас приютить его на ночь? Это случилось сразу после захвата Рэмзи. Юноша пришел оттуда к вам, и это, по его словам, ему посоветовал настоятель монастыря. Настоятель Уолтер отсылал его домой, в монастырь Шрусбери, чтобы там узнали о печальной участи Рэмзи. Вы помните этого юношу?
— Отлично помню, — не колеблясь, ответил Джон Хайнд. — Заканчивался срок его послушничества. Братия вся разбрелась в надежде переждать опасность. Никто из нас не забудет этого времени. Я был готов дать этому юноше даже лошадь, хотя бы на первый этап пути. Но он сказал, что предпочитает идти пешком, потому что враги действуют на открытой местности, как рой пчел. Что с ним? Надеюсь, он благополучно добрался до Шрусбери?
— Да. И принес весть о Рэмзи, а также обо всем, что видел по дороге. Он здоров, оставил Орден и вернулся в дом брата.
— Помнится, он говорил, что его одолевают сомнения в правильности избранного пути, — заметил ювелир. — А аббат Уолтер не стал удерживать юношу вопреки его желанию. Что еще вы хотите узнать?
- Предыдущая
- 39/53
- Следующая
