Таящийся ужас 3 - Гриньков Владимир Васильевич - Страница 27

— Там нет ничего. Только мрак и черви.

— Это ты о чем?

— О смерти.

— Так и здесь то же самое, — сказал Коля. — Какая же разница?

— Здесь ты можешь хоть что-то предпринять, а там от тебя уже ничто не зависит.

— Не хочу я уже ничего. Совсем ничего.

— Мне зачем сказал об этом?

— Не знаю. Подумал, что должен об этом кому-то сказать. А ты мне самая близкая душа получаешься.

— А твой брат, Толик?

— Он вечно меня поучает, как жить. С ним я не могу об этом говорить.

— Я тоже однажды хотел на себя руки наложить, — сказал Баклагов. — Залез в трансформаторную будку и начал хвататься за все железяки подряд — все ждал, пока меня током убьет.

— Ну и как?

— Там, оказывается, электричества не было.

— Почему?

— Авария какая-то произошла, и они к тому времени уже сутки как без света сидели.

Коля рассмеялся в темноте.

— Без света, — сказал он, смеясь. — Сутки. Ну и ну.

Через минуту он затих, и больше они в ту ночь не разговаривали.

Жена пришла к Коле утром следующего дня. Баклагов, прогуливаясь между деревьями, видел их сидящими на лавочке. Падал мелкий снежок, и Баклагов иногда запрокидывал голову. Снежинки падали ему на лицо и медленно таяли. Баклагов блаженно улыбался и закрывал глаза. Иногда он пытался о чем-нибудь думать, но мысли внезапно обрывались, и он не мог вспомнить, о чем они были. Он не сердился, а только тер ладонью лоб и качал головой, усмехаясь. Коля присоединился к нему через час.

— Снег, — сказал Коля. — Ты любишь снегопад?

— Люблю, — кивнул Баклагов.

— Когда я был маленький, у нас такие снегопады были. — Коля мечтательно улыбнулся. — Мы с братом один раз пошли в лес, а там береза стоит, и снег вокруг нее вроде как оттаял. Вот ствол, а вокруг него сантиметра на три — нет снега. Вроде как ствол в шахту опущен. Мы заглянули туда — мама родная! — а до земли метра три! Вот сколько снега!

— И вы не проваливались? — с сомнением спросил Баклагов.

— Проваливались, но только по пояс. И снег такой, знаешь, чистый.

— Да, — сказал Баклагов. — Здорово. Это жена к тебе приходила?

— Жена, — кивнул Коля. — Фрукты принесла.

Ветка дерева вздрогнула над их головами, осыпая их снегом.

— Послушай, — сказал Коля, поеживаясь, — а почему ты меня вчера не стал отговаривать, когда я сказал, что повешусь?

— Почему я должен тебя отговаривать? Ты такой же человек, как и я, и волен сам решать, что тебе делать.

— Ты действительно думаешь, что я могу сам за себя решать?

— Конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Они хотели лишить меня права решать самому, — сказал Коля. — Представили дело так, будто я больной. И я подумал: может быть, я действительно болен, раз они все говорят об этом?

— Человеку надо оставить право выбора. Если он свободен в своем выборе — тогда гораздо больше шансов, что он не полезет в петлю.

— Да, — согласился Коля. — Знаешь, я ведь только с тобой говорю обо всем этом. Больше ни с кем.

— Почему?

— Потому что ты человек.

— Все — люди, — сказал Баклагов. — Только не все они об этом знают.

— Вита, я там добавил лекарств Баклагову, — сказал Родионов.

Вита кивнула.

— Как он сегодня с утра?

— Ничего, — сказала Вита. — Гулял.

— Не надо его пока выпускать из корпуса, — поморщился Родионов. — Он еще не свыкся с мыслью, что надо лечиться. Убежит.

— Куда же он убежит в больничных штанах? — пожала плечами Вита. — Да и как друга оставит, Матвеева?

— Какого друга? — не понял Родионов.

— Матвеев-то теперь в друзьях у него ходит, — усмехнулась Вита и посмотрела на санитара.

— Чего чепуху молотишь? — спросил Матвеев. — Язык захотелось почесать?

— Ну ладно, — поднял руку Родионов, останавливая их. — В общем, пока Баклагова не выпускать.

Матвеев вышел из кабинета.

— Какой-то он сумрачный, — сказал Родионов. — Что с ним стряслось?

— Подружка ему письмо прислала нехорошее, вот он и бесится. А женщин теперь вообще за врагов держит.

— А где подружка его живет?

— В Демидовске.

— Ого! — сказал Родионов. — Чего ж так далеко?

— Разве это расстояние для любящих сердец? — усмехнулась Вита. — Он к ней каждые выходные ездит.

— Ну да ладно, это его личное дело, — сказал Родионов, словно чего-то устыдившись.

— Конечно, личное, — с готовностью согласилась Вита. — Я могу идти?

— Да.

В коридоре Вита столкнулась с Баклаговым.

— Доктор назначил тебе новые лекарства, — холодно сказала она. Ей был неприятен этот человек.

Баклагов пожал плечами и промолчал.

«Животное, — подумала Вита. Ей вспомнилось, как Матвеев пытался заступиться за Баклагова. „Человек стесняется“, — сказал он тогда. — Посмотрим, во что превратится этот „человек“ очень скоро. Он будет таким же, как и все здесь».

— Вы не очень доброжелательны ко мне, — сказал вдруг Баклагов.

Это было так неожиданно, что Вита вздрогнула.

— Ты так думаешь? — спросила она после некоторого замешательства. — У меня к тебе обычное отношение — как ко всем.

— Неужели вы всех так не любите?

— У меня не настолько большое сердце, — усмехнулась Вита. — На всех тепла не хватит.

Усмешка получилась кривой, и она и сама это почувствовала.

— Меня сегодня совсем закололи, — пожаловался Баклагов. — Только на животе теперь могу лежать.

— Интенсивное лечение началось, — хмыкнул Коля. — Скоро тебе небо с овчинку покажется.

— Не покажется, — буркнул Баклагов и отвернулся к стене.

Ему показалось, что вокруг него сгущается темнота.

Он закрыл глаза, но все равно видел эту обступающую его темноту. Она давила на него, и ему уже трудно было дышать. Он поднял голову, хватая ртом воздух, и вдруг изо рта пошла кровавая пена, и он захлебнулся в кашле.

— Толик! Толик! — Коля подскочил к нему, приподнял, но у Баклагова уже начались конвульсии, его тело содрогалось, и Коле стоило немалых трудов удерживать его.

— Санитара позовите! — крикнул он. — Быстрее!

Прибежал Матвеев, а следом за ним и Вита.

— Смотри, чтобы он голову себе не расшиб! — сказала Вита. — Держи его!

Баклагов страшно хрипел, извиваясь на кровати, но Матвеев с Колей крепко держали его, и через некоторое время Баклагов затих. Он лежал, смежив веки, и тяжело, с хрипом, дышал.

— Родионова позови, — сказал Матвеев Вите. — Пусть он сюда придет.

Родионов пришел хмурый. Осмотрев Баклагова, он распрямился и повернулся к медсестре:

— Ты успела ему ввести лекарства?

— Да, — сказала Вита. — Полчаса назад.

— Кто видел, как все это у него началось?

— Я видел, — сказал Коля. — Он приподнялся и начал хватать ртом воздух, потом изо рта пошла пена.

— Какая неожиданность, — сказал Родионов. — Кто бы мог подумать. Все было так похоже на шизофрению. — Он потер лоб рукой.

— Хорошо, Вита, не надо пока ему ничего колоть. Я понаблюдаю его несколько дней, а то как бы мы дров не наломали. Оставьте только седуксен и феназепам.

Баклагов открыл глаза и обвел всех ясным, трезвым взглядом.

— Как дела? — спросил Родионов.

— Нормально, — сказал Баклагов и вытер рукавом пижамы рот. — Что-то случилось?

— Ничего не случилось. — Доктор ободряюще потрепал его по плечу. — Отдыхайте пока, позже поговорим.

Он вышел, увлекая за собой Матвеева и Виту.

— Что здесь было? — спросил Баклагов.

— Тебе стало плохо. — Коля присел на свою кровать. — Кажется, они тебя не от того лечат.

— Здесь всех не от того лечат, — сказал Баклагов.

После этого он до вечера не проронил ни одного слова. Лежал на спине, молча разглядывал потолок.

— Спину отлежишь, — говорил ему Коля.

Баклагов поворачивался к нему лицом, смотрел молча и опять переводил взгляд на потолок.

Вечером, после ухода Родионова, Вита заглянула в палату и сказала:

— Баклагов! Иди сюда!