Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 40

«Вашей Светлости имел я честь донесть вчера о сильном неприятельском бомбардировании и канонаде до глубокой ночи. Сего числа оное паки[135] им на рассвете обновлено было гораздо жесточее по Кинбурнской крепости, галере „Десна“ и ближним лагерям. Внутри крепости земляной вал и лагерные палатки претерпели некоторый вред и ранено несколько солдат. В 9 часов утра в верху лимана, 12 верст от Кинбурна, при Биенках, оказались с турецкой стороны пять судов… Генерал-майор Рек отправился туда. Сии суда от наших войск были отбиты с уроном.

Между тем против утра усмотрено было довольно турок на мысу Кинбурнской косы, которых число перевозимыми с кораблей непрестанно умножалось, и видно было, что они с великою поспешностью работали в земле для приближения к крепости. Я учинил следующую диспозицию: в первой линии быть Орловскому и Шлиссельбургскому полкам; во второй линии – Козловскому; легкому батальону муромских солдат, стоявшему от Кинбурна в 14 верстах, когда прибудет, и двум легкоконным резервным эскадронам Павлоградского и Мариупольского полков; донским казачьим полкам Орлова, Исаева и Сычева приказано быть с флангов. В крепости оставил я две роты шлиссельбургских и при вагенбурге[136], за крепостью – по одной роте Орловского и Козловского полков; Павлоградскому и Мариупольскому легкоконным полкам приказал стоять невдалеке от крепости, а Санкт-Петербургскому драгунскому, – бывшему в 6 верстах, – повелел с нами сближаться.

Видя многосильного неприятеля, подступившего к Кинбурну на одну версту, решился я дать баталию!

Храбрый генерал-майор Рек, выступя из крепостных ворот с первою линиею, атаковал тотчас неприятеля, который с неменьшею храбростью защищал упорно свои ложементы… Подкрепляли атаку генерала Река резервные эскадроны и казачьи полки. Скоро прибыл и Козловский полк, командир которого, подполковник Марков, поступил отлично. Поспешно неприятельский флот сближился к лиманским берегам и в близости стрелял на нас бомбами, ядрами и картечью. Генерал Рек захватил уже десять ложементов, как был ранен опасно в ногу. Майор Булгаков убит, Муцель и Мамкин ранены. Неприятель непрестанно усиливался перевозимым ему войском с судов. Наши уступили и потеряли несколько пушек.

Позвольте, Светлейший князь, донесть – и в низшем звании бывает герой. Неприятельское корабельное войско, какого я лучше у них не видел, преследовало наших; я бился в передних рядах Шлиссельбургского полку; гренадер Степан Новиков, на которого уж сабля взнесена была в близости моей, обратился на своего противника, умертвил его штыком, другого, за ним следующего, застрелил… Они побежали назад. Следуя храброму примеру Новикова, часть наших погналась за неприятелем на штыках. Особливо военными увещаниями остановил задние ряды сержант Рыловников, который потом убит. Наш фронт баталии паки справился, мы вступили в сражение и выгнали неприятеля из нескольких ложементов. Сие было около шести часов пополудни.

Галера „Десна“ (лейтенант Ломбард) наступила на левое крыло неприятельского флота, сбила несколько судов с места, крепостная артиллерия исправностью капитана Крупеникова потопила у неприятеля два канонерных судна. В то время приближались к нам под самый берег две неприятельские большие шебеки[137], при начале их огня наша артиллерия одну потопила, а другую спалила.

Но чрезвычайная пальба неприятельского флота причинила нам великий вред. Войско их умножилось сильнее прежнего; я был ранен в левый бок картечью легко; наши паки начали уступать. При сем случае одна наша пушка за расстреливанием лафета и колес брошена была в воду.

При битве холодным ружьем пехота наша отступила в крепость; из оной мне прислано было две свежие шлиссельбургские роты; прибыли легкий батальон, одна орловская рота и легкоконная бригада. Орлова полку казак Ефим Турченков, видя турками отвозимую нашу пушку, при ней одного из них сколол, с последуемым за ним казаком Нестером Рекуновым скололи четверых. Казаки сломили варваров. Солнце было низко. Я обновил третий раз сражение.

С отличным мужеством легкий батальон муромских солдат под предводительством капитана Калантаева (который ранен пулей и картечью) и шлиссельбургские и орловские роты на неприятеля наступали. Варвары в их 15 окопах держались слабо. Уже была ночь, как они из них всех выбиты были на угол косы, который мы удержали; тут, вдали нас, стреляли из неприятельского флота паче картечью и частью каркасами[138] и пробивали наши фланги. Оставалась узкая стрелка косы до мыса – сажен сто, мы сбросили неприятеля в воду за его эстакаду.

Ротмистр Шуханов с легкоконными вел свои атаки по кучам неприятельских трупов, все оружие у него отбил. Победа совершенная! Поздравляю Вашу Светлость! Флот неприятельский умолк. Незадолго пред полуночью мы дело кончили, и перед сем я был ранен в левую руку навылет пулею. По объявлению пленных, было варваров 5 тысяч отборных морских солдат, из них около 500 спастись могло. В покорности моей 14 их знамен пред Вашу Светлость представляю.

Кинбурнский комендант – полковник Тунцельман содержал во все время крепость в оборонительной исправности, и под его дирекцией крепостная артиллерия потопила два неприятельских судна.

«Царица Катерина пишет Потёмкину: „Жалко, старика ранило, а то бы он со своими солдатами и Очаков взял“. Каково Потёмкину такое письмо читать? Пригнал он всю армию к Очакову, обложил кругом, думает: „Турки теперь испугались, без боя крепость сдадут“. А турки и в ус себе не дуют, сидят в Очакове в сухости и тепле. Всего у них много, запаслись на два года. А мы – в землянках сырых. Дров нет. Пищи нет. Фуражу нет. Мрет народ. Кони падают. Суворов говорит: „Надо Очаков штурмом брать, а так вся армия погибнет. Одним гляденьем крепость не возьмешь“. Потёмкину Суворова послушать?! Да ни за какие деньги! Сидит Потёмкин в роскошном шатре, пирует, веселится. На Очаков в подзорную трубу глядит.

Турки осмелели. Делают из крепости вылазку. Суворов смекнул да весь свой корпус – на них. Прогнали мы турок. Они выводят резервы. Мы напираем. Добрались до вала. Суворов просит у Потёмкина: „Подсоби, ударь на крепость со всех сторон. Возьмем Очаков“. И все генералы тоже. Один генерал даже на колени стал перед Потёмкиным. А он от злости инда заплакал: вдруг да Суворов самосильно Очаков возьмет! Посылает к Суворову одного офицера – капитана, второго – премьер-майора, третьего – полковника: „Прекратить дело!“ А как его прекратить, коли турки чуть не весь гарнизон в поле вывели!

Суворова опять ранило. Сидит он на камне, лекарь ему рану смотрит. Скачет от Потёмкина четвертый курьер – генерал. „Как вы, – говорит, – сударь, осмелились такое важное дело самочинно завязать?“ А Суворов ему: „Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу!“ Поскакал генерал обратно с ответом. А мы турок тем временем уже назад в крепость загнали. Потёмкин зовет Суворова к себе и начал его при всех пушить. Суворов ему: „Дозвольте уехать для лечения“. Потёмкин рад. Суворов уехал!..»