Мастер ветров и вод - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/54
- Следующая
Марк усмехнулся и выложил на кухонную стойку два серебристо блеснувших ключа. Которые немедленно исчезли в Сониной ладони.
— Вон, — сказала Соня.
— Подожди минутку. Я, безусловно, уйду, — успокоил её Марк Косарецкий. — Но у меня есть для тебя прощальный подарок.
— Мне не нужны никакие подарки.
— И тем не менее прими его.
Марк порылся в кармане своих непрезентабельных джинсов и вытащил на свет божий небольшую овальную коробочку, обтянутую лиловым бархатом.
— Сейчас не открывай, откроешь, когда я уйду, ладно? — Голос мсье Косарецкого неожиданно дрогнул. И в глазах, похоже, блеснули слезы. Он это всерьёз или просто играет на публику? — Прощай, Софи.
— Прощай. И меня зовут Соня.
— Нет, — покачал головой Марк. И тут я увидела, что на одной его щеке и впрямь блестит слеза. — Тебя зовут Софи.
Когда он ушёл, мы с Соней минут пять молчали, избегая смотреть друг на друга. Затем Соня вздохнула и помотала головой, словно вытряхивала из неё мрачные мысли и видения.
Я сочла необходимым первой начать разговор:
— Соня, как прошёл бал?
— Какой бал? Ах, бал… Все отлично. Да, спасибо, все было просто замечательно.
Соня рассеянно теребила в руках оставленные Марком ключи; взгляд её по-прежнему блуждал в каких-то недостижимых для меня далях.
— Сонечка, — сказала я. — Поверь, я не виновата в том, что он сюда заявился. Но если ты все-таки обижена на меня за это, то прости.
Тут Соня наконец очнулась:
— Ой, Нила, что за чепуху ты говоришь! Как я могу тебя хоть в чем-то считать виноватой, тем более в появлении этого гнусного типа! — Она порывисто обняла меня и проговорила: — Но теперь, слава всем китайским богам, он ушёл навсегда! Действительно навсегда.
— Он оставил тебе какой-то подарок, — напомнила я. — Прощальный.
— В мусорное ведро его, этот подарок, — Соня брезгливо, двумя пальцами взяла бархатную коробочку, открыла дверцу кухонного шкафа и бросила прощальный подарок в мусорное ведро.
— А если это кольцо с бриллиантом? — с улыбкой полюбопытствовала я.
— На приличное у него все равно денег не хватит, — ответила Соня и принялась истерически хохотать. Видимо, появление бывшего любовника отняло у неё больше нервных сил, чем я поначалу предположила.
Пришлось отпаивать подругу коньяком. Мы сидели в верхней гостиной перед горящим камином. Соня, сбросившая своё парадное платье, в пеньюаре, казалось созданном из сплошных взбитых сливок, пила коньяк и безостановочно говорила, а мне оставалось только слушать и думать о том, как же мне утешить подругу.
— Марк Косарецкий! Марк… Свободный художник… О, Нила, если б ты знала, как он умеет проникать в душу и выворачивать её наизнанку этими своими холёными пальцами! Кстати, ты заметила, сколько он носит перстней? Это его принцип: он считает себя потомком каких-то матёрых аристократов, а потому к рукам своим относится аристократически. Чего не скажешь о его одежде. Впрочем, черт с ним, забудем о нем!.. Нет, нет, он был чудовищно несправедлив ко мне!
— Соня, а из-за чего конкретно вы поссорились?
— Ой, Нила… Виной тому мой чересчур длинный язык.
— То есть…
— Даже не знаю, как тебе сказать… А впрочем, черт с ним! Видишь ли, Марк, когда мы с ним только познакомились, представил мне себя как…
— Мастера фаншу, то есть постельного искусства? — уместно вставила я китайское выражение.
— Да, — кивнула Соня. — Как ты догадалась?
— Интуиция, — хмыкнула я. — При одном взгляде на этого мсье Косарецкого так и видишь, что он мнит себя гигантом сексуальной индустрии.
— Вот именно, что мнит! — воскликнула Соня. — А как дошло до дела… Неинтересный. Ну, я терпела-терпела, а потом в один прекрасный момент взяла и высказала ему все, что думаю обо всех его способностях. Честно и даже немного перестаралась.
— Это твоя роковая ошибка, Сонечка, — вздохнула я. — Мужчины, тем более русские, взрываются, как фабрика пиротехники, если женщины смеют критиковать их. Они самоуверенны и неуверенны одновременно, оттого и ярятся.
— Так и было, — сказала Соня. — Марк просто взбесился, назвал меня бессовестной дрянью, не способной понять всей прелести отношений с ним. И вообще тварью, недостойной дышать одним воздухом с его светлостью. Я выставила его, а он торжественно объявил, что отныне я его враг на всю жизнь. С тех пор я его не видела… До сегодняшнего вечера. Я уже полагала, что между нами действительно все кончено, а он явился. Черт бы его побрал!
— Соня, расслабься и забудь о нем. Это был отрицательный опыт твоей жизни, но все-таки опыт. Давай я тебе сделаю массаж плеч. Очень хорошо снимает усталость и повышает настроение.
— О, я с удовольствием.
— А ещё я почитаю тебе отрывок из поэмы Тао Юаньмина «Запрет на любовь». Только послушай…
«… Я желал бы быть в платье твоём и служить тебе воротничком, чтоб принять на себя неизбывный твой запах чудесный, идущий от ярко красивой головки. Но, увы, расстаётся с тобой на всю ночь воротник, а осенняя ночь, к сожалению, так бесконечно длинна!.. Я желал бы циновкою лечь на ковре камышовом твоём, чтоб покоить мне хрупкое тело твоё в холодную третью осеннюю пору… Я желал бы стать днём твоей тенью, чтоб всегда за тобой то на запад идти, то к востоку. Увы, много тени высокое дерево даст: будет час, к сожаленью, не смеете с тобой… Я желал бы стать веером из бамбука, чтоб держать в себе ветер прохладный и быть о твоей мягкой ладони… И хочется ночью во сне за тобою идти: душа вся трепещет, теряет покой, как будто я лодке доверил себя, но весло потерял…»
— Как чудесно! — прошептала Соня, едва я закончила читать свою любимую поэму. — Как чудесно и печально! Вот слушаешь и понимаешь — это она, настоящая любовь, настоящая страсть, ради которой можно быть готовой на все.
Я желала этой поэмой развлечь Соню, но добилась противоположного эффекта: подруга расплакалась, но, впрочем, плакала светло и недолго.
— Как хорошо, что ты рядом со мной, Нила, — сказала Соня, утирая слезы. — Поверь, я сошла бы с ума в этом одиночестве. Да и сегодня…
— Забудем о сегодня. Впрочем, ты не рассказала мне, каков был бал?
— Ах, бал. Ничего особенного. Ярмарка тщеславия местечкового масштаба. Шумно, людно, по залу витает жуткая смесь из ароматов французских и как бы французских духов…
— Ты танцевала?
— Совсем мало. Кавалеры попадались какие-то несолидные. И потом, от шума и всех этих запахов у меня вдруг ужасно разболелась голова. Я потому и приехала раньше — чтобы отдохнуть в твоём обществе. Общество подруги я не променяю даже на обед с членами Евросоюза!
Мы рассмеялись, я с удовольствием отметила, что к Соне вернулось безмятежное настроение.
По спальням мы разошлись за полночь. Я долго не могла уснуть, сидела в кресле у окна и любовалась тем, как падает ночной густой снег. А потом я, вероятно, все-таки заснула, потому что лишь во сне ко мне мог прийти кузен Го.
Он был в одеждах, сплошь затканных серебром, в длинных волосах золотился-сиял роскошный гребень-дракон. Ярко золотились-сияли глаза моего прекрасного кузена. Я хотела пасть перед ним на колени, но кузен удержал меня и нежно обнял. Руки его пахли так, как пахнет Млечный Путь…
— Милая моя сестра, — проговорил кузен, и каждое его слово повисало в воздухе затейливым радужным иероглифом. — Как скучаю я по тебе и как печалится сердце моё!
— Брат, — проговорила я, утопая в серебре его рукавов. — Не оставляй меня. Я что-то предчувствую. Мне кажется, я не зря оказалась в этом доме. Стрелка моего сердечного компаса дрожит и…
— Оставь. — Губы кузена касаются моего лба, как коснулся бы падающий лепесток розы. — Оставь беспокойство. Мудрый, попав в сети судьбы, не беспокоится, а лишь ищет выход.
— Разве я мудра? — смеюсь я. — Что у меня есть за душой, кроме ветров и вод?
— О, ты обладаешь многим, — улыбается в ответ кузен Го. — А обладала ещё большим, но пока мне не велено говорить тебе об этом. Вот что должен сказать я тебе: опасайся силы, скрытой за оболочкой из нефрита, берегись выходить из этого дома в ночи, когда на небе нет луны, и покуда не вступай в борьбу с тем, чьи пальцы омочены кровью великих царей.
- Предыдущая
- 28/54
- Следующая
