Русская Доктрина - Кобяков Андрей Борисович - Страница 33

Есть, наконец, и еще более таинственная сторона – мистическая. Для людей, чутких и восприимчивых к мистической жизни, гораздо большее значение, чем цифры статистики и даже чем реальные факты мирской жизни, имеют чудеса, исцеления от мощей, мироточения икон, пророчества святых. В XX веке и теперь уже в начале нового столетия эти мистические явления не только не иссякли, но даже умножились, что, несомненно, укрепляет верующих. После крушения Российской империи возникли устойчивые предания о непрекращающейся особой опеке высших сил над Русским государством и народом: о Державной иконе Божией Матери, явление которой свидетельствовало о своего рода “регентстве”, которое Богородица приняла над Россией после падения монархии, или помощи Божией Матери и святых в годы Великой Отечественной войны. Что же касается пророчеств о будущности России, то между ними нет существенных противоречий. Святые, говорившие об этом, в том числе и самые авторитетные и обладающие огромной силой молитвы и даром чудотворения (как, например, преп. Серафим Саровский и св. праведный Иоанн Кронштадтский), сходятся на том, что Россию ожидает подлинное возрождение, расцвет православия, восстановление силы и влияния в мире, хотя период этого возрождения пророчествующие обычно видят недолгим.

В Смутное время, как это и должно быть, Церковь пошла в авангарде национальной консолидации. Ее усилиями был приостановлен поток деструктивных сект в середине 90-х годов, начата большая социальная работа с неимущими, обездоленными, в армии, в школе, в местах отбывания наказаний. Церковь активно налаживала взаимодействие с политиками, местными властями, чиновниками, интеллигенцией, плоды которого еще не сказались в полной мере, но уже проявляются в виде совместных церковно-государственных программ и инициатив, церковно-общественных форумов и мероприятий (Русский народный Собор, Рождественские чтения и др.).

На ниве воссоздания разрушенных церквей и обителей, а также возведения новых храмов была развернута беспрецедентная работа. Вряд ли кто сможет оценить то нравственное влияние, которое оказывает Церковь на вновь обретенную паству; не поддается внешнему статистическому анализу и регенерация русской патриархальной семьи, которая, несмотря ни на что, происходит. Рубежным стал 2000 год, когда были канонизированы более 1000 новомучеников российских. В том же году была создана Социальная концепция Церкви, ставшая одним из первых документов в истории православия, трактующих вопросы общественного служения, взаимоотношения с политической властью, социальными институтами и т.д. Последняя значимая веха – преодоление разделения с Зарубежной Церковью. Из всего этого видно, что Русская Православная Церковь сегодня сильна. И это тем более примечательно, что Церковь достигла нынешнего положения практически без помощи извне.

Русская доктрина провозглашает несомненным условием будущего возрождения и усиления России – союз государства с Церковью и, с другой стороны, теснейший союз Церкви с обществом. Последнее даже еще важнее, поскольку в современных условиях православие сможет решать социальные, политические и культурные задачи, опираясь на корпус активных во внешней жизни верующих, политически сплоченных и хорошо вооруженных идеологически и технологически, корпус, который можно условно назвать мирским фронтом.

Русская доктрина провозглашает несомненным условием будущего возрождения и усиления России – союз государства с Церковью и, с другой стороны, теснейший союз Церкви с обществом. Последнее даже еще важнее, поскольку православие может решать стратегические задачи, опираясь на силы “мирского фронта”.

Государство должно подхватить инициативу Церкви, поддержать курс на духовную, моральную и политическую консолидацию народа. Нужно рассматривать православие не как сегмент общественной жизни, но как силу, тождественную самой национально-государственной традиции России. Иными словами, требуется сделать Традицию тем, чем ей быть естественно, – полем общенационального политического консенсуса. Защита православия от тех или иных нападок и снятие с него ограничений должно осуществляться не во имя “прав православного человека”, а в общенациональных интересах. Всякое публичное глумление над православием должно расцениваться государством не только как оскорбление религиозных чувств, но и как политическое преступление – посягательство на устои государства, на его традиции. Всякое содействие на государственном уровне отпадению граждан России от православия в иные конфессии, хотя бы и традиционные для России, а тем более в безбожие или деструктивные культы, должно рассматриваться как акт подрывной в отношении устоев России, антигосударственный и антинациональный.

Русская Православная Церковь сегодня остается единственным историческим общенациональным институтом, имеющим непрерывное преемство более чем за тысячу лет. Православие даже старше самой русской нации, старше великорусского этноса и является для него духовно опекающим началом. Мать-Церковь – в этих словах для нас нечто большее, нежели патетическая метафора.

Церковь в своей традиционной основе, в своем каноническом строе, в своем вероучении не давала и не дает никому права себя “реформировать” и “революционизировать”, несмотря на многочисленные и отчаянные попытки это сделать. Православие – это метафизическое место России в мире. Через русские святыни и русских святых сама Россия стала религиозной ценностью внутри православия. Православие – это та основа, тот становой хребет России, утратив который мы, русские, погрузимся в пучину “слишком человеческого”. И эта пучина нас поглотит.

2. Прообраз русской цивилизации и критерий идентичности

Те из людей, и особенно политиков, кто сам не религиозен, почему-то подозревают, что и все церковные люди не религиозны, а специфически церковные понятия нужны только для обмана старух. Дескать, про себя “церковник” мыслит в “общечеловеческих” категориях интереса, выгоды, страха, и потому не составит труда объясниться с ним без “поповщины”. Однако история Церкви явила уже достаточно примеров того, как самые хитроумные комбинации по использованию Церкви в каких-либо “интересах” срывались из-за самой малости — небольшого числа людей (иногда одного человека), которые не считали возможным исходить из утилитарных понятий.

Меряя православие по своим меркам, неверующий мирянин рискует вообще ничего не понять в русской цивилизации, в России, ничего не понять в самом себе как носителе этой цивилизации. Ведь православие является прообразом русской цивилизации, ее первичным корнем. С другой стороны, нельзя преувеличивать и тот разрыв, который пролегает между воцерковленными и нецерковными людьми, идентифицирующими себя с православием. Дело в том, что за исключением первого, общинного, периода своего существования Церковь никогда не знала времен “полного членства” в том смысле, как его понимают некоторые теологи-модернисты, то есть не ограничивалась аккуратными и исполнительными прихожанами. После крещения степень церковности людей и во Втором Риме, и на Руси могла быть различной. Но это различие в степенях церковности не мешало им отождествлять себя с христианством и действовать как христианам и по вере, и по убеждению. Когда, кто и на каком пути обретет спасение и кто сыграет какую роль – известно лишь Богу.

Следует различать два главных аспекта православия в отношении всей России как цивилизации: внутренний, мистический и внешний, связанный со становлением национальной идентичности. Внутренний аспект выступает в качестве “первообраза” или “прообраза” нашей цивилизации. Это наш алтарь, “святая святых”, место, где совершается таинство. Внешний аспект проявляется в том, что мы ощущаем себя носителями национального, культурного начала, носителями идентичности. Это стены церковки, ее силуэт на холме, это крепость-монастырь, очень емкий символ одновременно города и храма.

Соединение двух аспектов, двух образов – прообраза и идентичности, мистического алтаря и крепостной стены – задают формулу православной цивилизации: динамический консерватизм. Динамика внутреннего огня, живой трепет духовного ядра сочетаются в нем с твердостью камня, с качествами нерушимой цитадели. Однако дело было бы слишком просто, если бы динамический консерватизм православия сводился к двум составляющим. Оказывается, динамика мистического центра, оберегаемого толстой крепостной стеной, имеет невероятные соответствия с внешней динамикой, они пребывают в симфонии.