Игра в прятки - Паттерсон Джеймс - Страница 9

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая

– Ты – самый лучший.

– Нет. Я только на втором месте. Серьезно, Мэгги. И не забывай, кто сказал тебе об этом первым.

Второе июля – лучший день в моей жизни. В этот день я вместе с Дженни и Барри была на стадионе «Мидоулендс», расположенном за городской чертой Нью-Йорка.

Это я не забуду никогда. И это у меня никто не отнимет.

В половине восьмого на концертную сцену стадиона вышел пританцовывая скандально знаменитый диск-жокей Брет Вульф, манерами и одеждой напоминающий проказливого подростка, родители которого совершили большую ошибку, выпустив сынишку из дому.

Зрители не знали, кого им предложат для разогрева, но знали, что те, ради кого они здесь собрались – группа «РВСР», – появятся намного позже, в лучшем случае часам к десяти вечера.

Однако их ждал большой сюрприз.

Голос Брета Вульфа едва перекрыл шум толпы:

– Мне доставляет истинное удовольствие представить вам... – Оркестр заиграл знакомую мелодию, и на крыше стадиона вспыхнул бледный полумесяц, к которому уже мчались сияющие диски, звезды и треугольники. – Леди и джентльмены, – «РВСР»!

На стадион словно обрушилась лавина тишины, сменившаяся полным хаосом. Лениво ползшие к трибунам струйки зрителей задергались и раскатились по рядам.

– Невероятно! Это они!

– Откуда? Их не должно быть еще пару часов!

– Боже! Да что же здесь происходит?

Стоя за сценой, я видела, как взмыли в небо длинные бумажные транспаранты и голубые электрические ленты фейерверка. Клубы дыма и золотистые искры вырвались словно из кратера вулкана и медленно потянулись в сторону Нью-Йорка. Эндрю Тоун, ведущий солист группы, гибкий и сексуальный красавец, взял микрофон будто живую и смертельно ядовитую змею. Правой рукой он отбросил со лба прядь длинных каштановых волос.

– Это мы! Нас еще рано хоронить!

Он вскинул руку со сжатым кулаком, и группа заиграла песню, которая уже несколько недель возглавляла списки хит-парадов по всему миру.

За ней последовал «Чемпион».

Потом знаменитая баллада «Женщина с характером».

Публика словно обезумела. Никто не понимал, что происходит. Десятки тысяч фэнов, не ожидавших столь раннего появления своих кумиров, спешно подтягивались к стадиону.

Наконец музыка смолкла. Эндрю снова подошел к микрофону и поднял руки, призывая к тишине.

– Не волнуйтесь. Мы еще повторим эти песни, когда все соберутся. Те же, кто не поленился прийти пораньше, заслуживают особого блюда. Вы ведь настоящие любители музыки, верно?

Аплодисменты. Свист. Смех. Но загадка так и не прояснилась. Почему «РВСР» вышли так рано? Что они делают на сцене?

– Мы спели эти песни, потому что на то есть особая причина. Все они, все три, – наши лучшие. Я это знаю. И вы тоже это знаете. Верно?

Зрители бурно выразили свое согласие с мнением Эндрю.

– А дело в том, что все они написаны одним человеком, одной женщиной.

Кто-то из десятков тысяч собравшихся, наверное, знал мое имя. Кто-то, возможно, слышал о том, что я еще и пою. За спиной Эндрю Тоуна несколько рабочих выкатили на сцену пианино. Огни погасли, остался лишь круг света, в который мне предстояло войти.

Зрители настороженно притихли. Эндрю удалось разжечь их любопытство.

– Она – настоящая женщина с характером, – продолжал Тоун, отступая в тень. – Сегодня ее первый живой концерт – вот почему мы пришли пораньше. Мы хотим представить ее вам. Так что слушайте. Откройте души. ПЕРЕД ВАМИ УДИВИТЕЛЬНАЯ, ПОТРЯСАЮЩАЯ, ВЕЛИКОЛЕПНАЯ МЭГГИ БРЭДФОРД!

Я слушала Эндрю, а он все говорил и говорил. Лишнее, подумала я. Они будут ждать слишком многого. Они будут ожидать не меня, а какую-то звездную певицу.

Я слушала Эндрю. Он говорил не обо мне. Эти слова не имели ко мне никакого отношения. Не могли иметь. Напряжение уже сдавило грудь будто стальным обручем, а я и без того с трудом брала высокие ноты со своим контральто.

В какой-то момент показалось, что я не смогу не только петь, но и играть. Я совершенно не ощущала себя «женщиной с характером». Скорее наоборот.

От волнения я едва дышала.

И все же я заставила себя выйти на сцену. Раздались аплодисменты. Теплые, но слабые. Мне вспомнились слова Эндрю: «Сегодня ее первый живой концерт».

Набравшись храбрости, я обвела взглядом громадную колеблющуюся гору лиц с яркими пятнами одежды и остановилась на кажущемся огромным и пугающим в белом пятне света пианино.

О Боже, у меня ничего не получится. На меня смотрит целый город.

Накатившая внезапно волна паники словно перенесла меня в те далекие дни детства, когда я страдала от заикания и насмешек.

Я огляделась. Многие из музыкантов оркестра были знакомы мне по записям в Нью-Йорке. Сейчас они стояли и тоже аплодировали.

– Хватит, ребята! – крикнула я. – Или вы меня не узнаете?

– Давай, Мэгги, задай им! – прокричал в ответ барабанщик Фрэнки Константини. – Ты – лучшая!

Не знаю как, но мне все же удалось добраться до пианино. Я даже ухитрилась сесть, не свалившись со стула и не лишившись чувств.

При росте в пять футов и восемь дюймов я считаюсь довольно-таки высокой женщиной, и Барри потом уверял, что выглядела я в тот вечер «потрясающе», однако у меня было такое чувство, что я снова превратилась в неуклюжую, неловкую девочку-подростка. Единственное, в чем я была уверена, так это в волосах, длинных, роскошных волосах, каскадом падающих на спину.

Я взяла в руки блестящий серебристый микрофон и заговорила:

– Я жила в Вест-Пойнте, возле Военной академии. Была домохозяйкой и матерью. Меня называли миссис Брэдфорд. Помню, мне нравилось сидеть на чердаке. И еще там жила белка по кличке Смуч. До рождения моей дочери, Дженни, белка была моим другом. Мне нравилось сидеть на чердаке, потому что там я чувствовала себя в безопасности. Там я не боялась, что муж придет и ударит меня. Там я начала писать песни.

В голове у меня словно взорвалась бомба. Я ясно увидела Филиппа, я услышала его шаги по лестнице нашего старого дома, его злой голос.

«Ты не спрячешься от меня!»

Руки задрожали.

Я заставила пальцы ударить по клавишам и запела, вкладывая в песню всю душу, все сердце:

Прекрасная хозяйка,

Чудесная жена.

Вот кем еще совсем

Недавно я была.

Я даже полюбила домашние дела.

Потом он поднял руку,

Потом он поднял руку,

Он руку поднял на меня,

И я как будто умерла.

А ведь была любовь, была.

Ее он смог спалить дотла,

Она со мною умерла...

Хоть я живу, но я мертва.

К чему слова... К чему слова...

Аплодисменты стали громче, а потом – что уж совсем невероятно – еще громче. Зрители притопывали в такт музыке, и шум ощущался как некое физическое присутствие, как некая сила, поднимающаяся со стадиона и возносящая меня на небывалую высоту.

И тогда я поняла, что все эти люди поверили мне. Поверили тому, что я им рассказала.

Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного, даже во сне, и, скажу откровенно, будь моя воля, я пела бы бесконечно долго.

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая