Моя прелестная роза - Патни Мэри Джо - Страница 4

• Предыдущая
• 4/89
• Следующая

— Роза! — позвала Мария Фицджералд. — У меня отваливается левое крыло.

— Минуточку, мама, — откликнулась Розалинда, прикрепляя к стене большого сарая край серо-голубого задника, который попеременно изображал то обстановку королевского дворца, то туманное море, а то и волшебную пещеру. Прикрепив другой конец длинного, футов в двадцать, задника, она поспешила на помощь матери.

Большой сарай, где через несколько минут театральная труппа Фицджералда готовилась дать представление, был полон народу. Хотя спектакль «Буря» давался в небольшом провинциальном городке и профессиональные актеры составляли лишь половину труппы, все делалось всерьез, без всякой халтуры.

Одно из серебристых крыльев Марии и в самом деле отваливалось. Вооружившись иголкой и ниткой, Розалинда сказала матери:

— Повернись.

Мария послушно повернулась. Ее пышные формы мало подходили для образа бесплотного духа Ариэля в пьесе Шекспира. Однако можно было не сомневаться, что ее прозрачное, ниспадающее воздушными складками одеяние получит одобрение у всех зрителей-мужчин; что до ее таланта, то он позволял ей с успехом выступать в любой роли.

Быстрыми стежками Розалинда пришила отваливающееся крыло.

— Готово. Только, пожалуйста, постарайся не задевать деревья, а то опять может отлететь.

Мария рассмеялась, и в этот миг звонкое сопрано жалобно пропело:

— Роза, ты просто позарез мне нужна. Я не могу найти ожерелье Миранды.

Скосив глаза, Розалинда ответила на зов своей младшей сестры Джессики, родной дочери Марии и Томаса Фицджералд, унаследовавшей от родителей и красоту, и темперамент. Вскинув темные ресницы, Джессика драматическим тоном заявила:

— Если на моей шее не будет сверкающего ожерелья, жители станут таращить глаза только на Эдмунда, а это может нарушить гармоничное построение пьесы.

Розалинда насмешливо фыркнула:

— Ты отлично знаешь, что, когда мамы нет на сцене, мужчины глазеют только на тебя. А твое ожерелье, по-моему, в этом сундуке.

Джессика сунула руку в сундук, который использовался еще и как предмет обстановки в пещере Просперо. И через мгновение вытащила оттуда длинную шелковую веревку с прикрепленными к ней позолоченными раковинами, морскими звездами и коньками.

— Вот оно. И как ты умудряешься обо все помнить?

— Люди, лишенные таланта, часто бывают наделены таким банальным даром, как организаторские способности, — сказала Розалинда, обматывая тонкую фигурку сестры веревкой с необычными украшениями.

— Чепуха, — со смехом сказала Джессика. — Ты одарена всеми возможными талантами. Без тебя наша труппа просто не могла бы существовать. — Она обвела взглядом высокую фигуру сестры и добавила: — И если бы не эта ужасная одежда, все мужчины пялились бы и на тебя.

— Я могу прожить и без их внимания, — сказала Розалинда, прикалывая спадающую веревку к одежде сестры. Не дай бог еще споткнется о морскую звезду, как это случилось с ней в Леоминстере. Тогда она свалилась прямо на колени мэру. Естественно, он был только рад, но все же нехорошо, если подобное повторится. — К тому же мне нравится моя одежда. Ты не можешь отрицать, что Калибан. — самая подходящая для меня роль. Не требуется никакой игры.

Джессика опешила. Она очень любила театр, ей никогда и в голову не приходило, что приемная сестра может не разделять этой любви.

— Ты неплохая актриса, — поспешила утешить она Розалинду. — Справляешься со всеми ролями.

— Ты хочешь сказать, что я выговариваю слова вполне отчетливо и не падаю на сцене? — весело сказала Розалинда. — Этого еще недостаточно, чтобы быть актрисой, дорогая.

— Розалинда, — гулко разнесся по сараю сочный баритон, вспугнув сидевших на балках голубей. — Помоги мне с освещением.

— Иду, папа. — Она быстро пересекла импровизированную сцену и подошла к Томасу Фицджералду в облачении мага, который зажигал фонари. Розалинда подняла керосиновую лампу с рефлектором, сдвинула ее на фут плево, другую — еще дальше вправо. Так будут освещены все углы.

— Ты права, дорогая, — с нежной улыбкой произнес Томас и показал на дверь. — Брайан говорит, что снаружи собирается много народу.

— Естественно. Наш спектакль этим летом — самое замечательное событие для жителей Флечфилда.

Когда отец ушел, Розалинда внимательно осмотрела усыпанную соломой сцену. Задник на месте, все актеры в костюмах. На улице Кальвин продает билеты, зазывая зрителей на жаргоне лондонского простонародья. Все готово к началу представления.

«И сколько таких грубо сколоченных подмостков я видела? Сотни? Тысячи?» — подавляя вздох, подумала Розалинда. Почти вся ее жизнь проходит в непрестанных переездах. Труппа создает волшебство на один вечер, упаковывает костюмы и декорации и переезжает в следующий городок. Сама она, в свои двадцать восемь лет, уже устала от такого существования, однако время не остудило пыла се приемных родителей.

Ведь они актеры. Но у нее, Розалинды Джордан, театрального распорядителя, подобранной на улице, теперь уже вдовы, нет такого призвания. Иногда она даже горько жалеет, что у нее нет собственного дома, постоянного пристанища.

Но здесь, под этой крышей, все, кого она любит, и это все же служит вознаграждением за трудную жизнь на колесах.

— Актеры, занимайте свои места! — повысив голос, воскликнула она.

Члены труппы вынырнули из-за громоздких панелей, заменявших кулисы. Встав на свое место, Розалинда подала условный сигнал младшему брату Брайану, чтобы он открыл дверь и впустил публику.

Неделя бесцельных скитаний притупила начальную остроту реакции Стивена на зловещее предсказание доктора. Гнев и страх, которые он испытывал, временами сменялись надеждой, что Блэкмер ошибся, хотя дважды случившиеся за это время мучительные приступы боли, казалось, подтверждали диагноз. К счастью, оба приступа произошли ночью, когда он находился в номере какой-то гостиницы. Оставалось только молиться Богу, чтобы они не повторились днем, когда он будет на людях. И все же нельзя исключить такую вероятность. Хотя лучше всего даже не думать об этом, решил герцог.

С горькой иронией он вознамерился подсчитать оставшиеся дни своей жизни. Исходя из того, что должен прожить по крайней мере три месяца, он начал счет с девяноста. После того, как он дойдет до нуля, каждый прожитый сверх того день можно считать подарком судьбы.

Непрерывно ведя счет времени, Стивен из Ашбертонского аббатства взял путь на север через древние пограничные земли, где столетиями сражались между собой валлийцы и англичане. Пересекая старую римскую дорогу, которая вела в Уэльс вдоль южного побережья, он натянул поводья и задумался: не навестить ли ему брата? Майкл — солдат, и уж он-то знает, как встретить лицом к лицу неминуемую смерть.

Но Стивен еще не был готов сообщить такую убийственную новость своему брату. Может быть, потому, что он старший. Хотя за последние полтора года они и сдружились, он не хотел предстать перед Майклом в роли человека обреченного. А это означает, что он отрешился от высокомерия, но не от гордости, все еще продолжающей жить в нем.

Тронув коня, он поехал на север, в Херефордшир, затем повернул на восток, любуясь картинами и пейзажами позднего лета. Для него представляло интерес даже такое обычное дело, как расчет за ночлег и еду. Как с джентльменом, с ним обращались вежливо, но без благоговейного страха, к которому он привык. И это было приятно. Иногда так скучно быть герцогом.

Путешествовал он в полном одиночестве, далекий от бурных, зачастую детских чувств, волнующих большинство людей. Иногда он даже мнил себя призраком, свысока взирающим на дела смертных. Не пора ли, думал он, повернуть коня домой, снова стать герцогом. Ведь он должен еще выполнить свой долг: обновить завещание, известить всех, кого это может касаться, о своем состоянии, решить, что ему следует предпринять, прежде чем поместье отойдет к брату.

• Предыдущая
• 4/89
• Следующая