Философия в систематическом изложении (сборник) - Коллектив авторов - Страница 50

Поэтому нам приходится считать атавистическим явлением, остатком мифического века, когда еще и по сей день продолжают разрабатываться с непомерным усердием вопросы о начале и конце мира. Так как в данном случае все вероятности равны, т. е. равны нулю, то на этот счет можно себе делать всевозможные допущения, не опасаясь быть опровергнутым. Естественной науке поэтому нечего делать с подобными вопросами, а стало быть и натурфилософии.

Бросая в конце наших рассуждений ретроспективный взгляд на пройденный путь, мы видим, что натурфилософия в современном смысле есть не что иное, как обобщение и приведение в связь всей совокупности нашего знания о природе в самом широком смысле этого слова. По цели своей современная натурфилософия ничем не отличается от предыдущих эпох, что же касается ее метода, то она вполне сознала необходимость применения во всей своей области орудия научной критики, успевшего за это время оформиться и отточиться.

Относительно древней натурфилософии позволено будет указать здесь на многочисленные изложения истории философии, ибо она обычно составляла весьма значительную составную часть всей философии. В новейшей натурфилософии, начало которой мы относим к эпохе эмансипации естественных наук от античного идеала, т. е. к XV веку, различаются два рода литературы. Первый, главным образом претендующий на название натурфилософии, носит умозрительно-фантастический характер и больше мешал, чем способствовал, развитию натурфилософии в научном смысле слова. Второй, который мы должны считать истинным и научным, разбросан в главных произведениях естествоиспытателей, от математиков до социологов, и только в новейшее время возникла собственная литература научной натурфилософии. Некоторые пользующиеся особенным влиянием произведения этого рода мы и приводим, но заранее отказываемся от претензий на полноту.

С. 151. Прекрасный пример проникновения естественнонаучного исследования в античный, считавшийся законченным, строй идей представляют собою Galileo Galileis Discorsi (на немецкий язык переведено A. v. Oettingen в «Klassiker der exakten Wissenschaften herausg. von. W. Ostwald»).

C. 154. Важные мысли о естественнонаучном методе встречаются у Ньютона в «Philosophiae naturalis principia mathematica».

C. 158. Кант. «Критика чистого разума».

С. 160. Произведения Маха: «Analyse der Empfindungen»; «Populäre Vorlesungen»; «Erkenntnis und Irrtum», 2 Aufl.; «Die Mech nik in ihrer Entwicklung».

C. 162. Шопенгауэр. «Мир, как воля и представление».

С. 164. Значение этого метода впервые было оценено Лейбницем.

С. 167. К систематике математических понятий ср. Gius. Peano: «Formulaire des mathématiques».

C. 168. Ср. также: Mach. «Erkenntnis und Irrtum», 2 Aufl.

C. 170–171. Развитая здесь систематика наук примыкает к систематике, данной О. Контом в «Cours de philosophie positive».

C. 173. Ср.: A. Helm. «Die Energetik»; В. Оствальд. «Натурфилософия» (лекции).

С. 177. Darwin. «Origin of species» и многие другие его произведения; I.Loeb. «The dynamics of living matter»; E. Hering. «Das Gedächtnis als allgemeine Funktion der organisierten Materie» («Klassiker der exakten Wissenschaften»).

C. 180. Ср. также: W. Ostwald. «Individuality and immortality» (Boston, 1906).

Перевод И. В. Постмана

Психология имеет долгое прошлое и очень краткую историю. Тысячелетия ее существования почти не отмечены эпохами длительного и непрерывного развития и обогащения. В IV веке до Р.Х. она благодаря изумительному гению Аристотеля опередила в своем развитии все другие науки того времени. Но воздвигнутое им здание осталось неизменным вплоть до XVIII и даже XIX столетия, если не считать незначительных перемен и перестроек. Лишь в самое последнее время замечается сперва медленное, а затем более скорое развитие психологии.

Причины этого явления, этого продолжительного застоя, а следовательно, и отсталости нашей науки в самых общих чертах не представляют трудностей для объяснения.

«Как бы далеко ты ни ходил, ты не дойдешь до границ души, настолько она глубока» – гласит изречение Гераклита, который сам не сознавал, какая глубокая истина заключается в этих его словах. Образования и процессы нашей душевной жизни представляют такие трудности для научного изучения, каких не представляют даже родственные им в некоторых отношениях явления телесной жизни высших организмов. При их непрерывной смене и быстроте, при их невероятной запутанности и наличности многих несомненно играющих роль, но скрытых моментов с трудом удается хотя бы запечатлеть их и описать их истинное содержание, и тем труднее проникнуть в их причинную связь и понять их значение. Собственно говоря, мы теперь только начинаем понимать все значение этих трудностей. Во всех областях психологического исследования, где интенсивные занятия в новейшее время привели к углублению и раскрытию деталей, как, например, в области зрения, слуха, памяти, – всюду первый результат был один и тот же: в действительности вещи оказались несравненно тоньше, развитее и искуснее, чем это можно было себе до того представить при помощи самой смелой фантазии.

Наряду с этим имеется еще одно препятствие. Если истинная сущность и связь явлений душевной жизни раскрывается нам с таким трудом, то по внешнему, так сказать, виду они нам чрезвычайно хорошо знакомы. Еще задолго до того, как начались научные изыскания, язык для практических надобностей общежития и взаимопонимания людей дал особые названия важнейшим встречающимся в обиходе проявлениям душевной жизни; так создались слова «рассудок», «внимание», «фантазия», «страсть», «совесть» и т. д., и мы беспрестанно пользуемся ими как самыми известными величинами. Но привычное и ходячее становится для нас само собой разумеющимся и не возбуждает больше никаких вопросов; никто не задумывается над его особенностями, никому не любопытно с ним поближе ознакомиться. Ходячей психологии чужда всякая мысль о том, что в только что названных проявлениях душевной жизни таится много удивительного и загадочного; простота слов закрывает для нее всю сложность самих явлений; для всякого отдельного душевного явления она находит соответствующее ходячее выражение; говоря, например, о напряженности внимания такого-то или о том, что такой-то дал волю своей фантазии, она полагает, что этим явление объяснено и сказано все, что можно было сказать о нем.

Наконец, имеется еще третье обстоятельство, которое замедляло развитие психологии и впредь, наверно, еще долго будет действовать в том же направлении. Есть целый ряд психологических проблем первостепенной важности, к которым мы не можем подойти беспристрастно, так как мы слишком заинтересованы в том, чтобы они были разрешены именно в таком, а не ином смысле. Представление строгой закономерности всего совершающегося в душевной жизни, т. е. полнейшей определенности нашего поведения, которое должно быть положено в основу всякого серьезного занятия психологией, удалось, например, изобразить Фридриху Вильгельму I в виде учения, которое разрушает все основы государства и армии и лишает его права наказывать дезертирство среди гренадеров, да не только его одного удалось убедить в этом – и теперь есть много людей, усматривающих в этом «опасность». Это-де представление отнимает всякую возможность наказания и награды, оно делает бессмысленным всякое воспитание, наставление и увещание, оно ослабляет нашу энергию, а посему должно быть признано вредным и предосудительным. Аналогичная тесная связь с глубочайшими потребностями и важнейшими запросами человеческой души мешает спокойному рассмотрению других основных вопросов психологии, например, вопроса об истинной сущности души, ее отношения к телу и к его жизни и смерти или недавно выдвинутого вопроса о развитии душевной жизни от низших животных организмов до высшего – человеческого. То, что, в сущности, представляется только наиболее вероятным истолкованием познаваемых фактов и относится исключительно к чисто научной теории, становится предметом веры и благонамеренности или, наоборот, признаком мужественной независимости духа и свободы от суеверий и ходячих предвзятых суждений. При громадной практической важности этих вопросов это вполне понятно, но это все чрезвычайно затрудняет отыскание наиболее правильных по существу ответов на вопросы и вместе с тем отвлекает от трудного и все более расширяющегося пути исследования отдельных научных проблем.