1356 (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 62

• Предыдущая
• 62/81
• Следующая

- Условия поганые, но поражение ещё хуже.

Он повернулся к Уорвику:

- Поторгуйтесь. Пусть снимут хотя бы половину требований.

- Я передам кардиналам, сир, ваше пожелание. Не знаю, уговорят ли они французов…

- Уговорят ли? Да ещё недавно выполнение нами трети этих условий на порядок превосходило самые смелые мечты французов. Иисусе Христе, это же их победа! Чистая и бескровная!

- Аппетит приходит во время еды, сир. Могут не согласиться. Что тогда?

Принц вздохнул:

- Лучше быть пленником в Париже, чем трупом в Пуатье. Хотя капитулировать невесело.

- Это не капитуляция, сир. – деликатно поправил Уорвик, - Это – мирное соглашение, и у него есть и светлые стороны. Армия свободно вернётся в Гасконь. Никаких трупов, никаких пленных.

- Заложники чем не пленники? – проворчал герцог Сэйлсбери.

- За заложников выкуп не платят. Соглашение – не разгром.

- Как это ни называй, - угрюмо подытожил принц, - «Соглашением», «почётным миром» и ещё как. Как ни заматывай в бархат и не окуривай благовониями, от всего этого несёт дерьмом. Безоговорочная капитуляция – она и есть безоговорочная капитуляция.

Не лучший, но единственно приемлемый выход из создавшегося положения. Ибо лучше быть пленным, чем мёртвым.

Эллекины стерегли брод. С людьми Уорвика остались только Робби Дуглас и де Веррек, прочие расположились лагерем чуть южнее реки. К дозору лучников на северном берегу присоединился Кин с его псами.

- Учуют человека или лошадь, будут рычать. – объяснил Томасу ирландец.

Костры жечь Томас запретил. Угольками рдели во тьме огни англо-гасконского бивуака. Зарево на горизонте с севера и запада отмечало место ночёвки французов, однако Хуктон твёрдо держался наказа Кобхэма не привлекать к броду лишнего внимания. Эллекины кутались в плащи, спасаясь от холода осенней ночи. Луну закрыли тучи, хотя кое-где в прорехах светились точки звёзд. Ухнула сова, и Томас перекрестился.

Ночную тишину нарушил стук копыт. Волкодавы вскочили и насторожились. Кто-то приглушённо позвал:

- Сэр Томас! Сэр Томас!

- Здесь я.

- Боже, ну и темень! – из мрака появился сэр Реджинальд. Соскочив с седла, он одобрительно кивнул, - Ни костров, ни огней. Молодцы. Гостей не было?

- Нет.

- Похоже, французы целят занять Шамп д’Александр и отрезать нам пути отхода, чтобы нам легче было согласиться.

- Согласиться на что?

- О, французы предложили нам шикарные условия пропуска в Гасконь: платим им кучу золота, оставляем командиров заложниками, отдаём завоёванное и обещаем семь лет быть паиньками. Принц склонен согласиться.

Томас выругался.

- Принцу не нравится, но тут уж не до жиру. Так как официально считается, что мы ведём переговоры при посредничестве церкви, то сегодня ночью попы как бы уговорят французов согласиться, поутру мы отдадим им заложников и – адью! – он недовольно засопел и сообщил, - Кстати, хочу обрадовать тебя, ты в списке.

- В каком?

- Списке заложников.

Томас вновь чертыхнулся.

- Чем ты французам так насолил?

- Не французам. Кардиналу Бессьеру. Я его брата убил.

Рассказывать о «Ла Малис» было не время и не место, а объяснение про убитого брата вполне годилось.

- У него есть брат?

- Был, пока я ему в брюхо стрелу не воткнул.

- Тоже поп?

- Скажем так, он тоже был гадиной, но сутаны не носил.

- М-да. Тогда прими дружеский совет, сэр Томас. Если соглашение юудет заключено, рви отсюда когти, да поскорее.

- Как я узнаю, что оно заключено?

- Семь раз пропоёт труба. Длинно и громко. Услышишь – знай, что мы предпочли не драться, а позориться.

Томас помолчал, затем спросил:

- Неужели такое возможно? Не верится.

- Опозоримся – выживем. Будем драться – подохнем. Их вдвое больше, они жрут вдвое лучше и вдвое чаще, а у нас из запасов только врагов завались. Принц не хочет, чтобы вина за смерти многих честных англичан и верных гасконцев легла тяжким грехом на его совесть. Он – добрый малый. Питает слабость к смазливым дамочкам, но кто из нас его за это упрекнёт?

Томас ухмыльнулся:

- Не я. Тем более, что одну из них я лично знавал.

- Да ну? И кого же?

- Её звали Жанетта. Графиня Арморика.

- ПомнюСерьёзно, знал её?

- Серьёзно. Только что с ней стало, куда она делась…

- Туда же, куда многие, упокой, Господи, её грешную душу и душу её сына. Чума прибрала. Ты знал-то её откуда?

Томас перекрестился, ответил не сразу:

- Помог ей когда-то.

- А, понял. Болтали, будто она из Бретани с каким-то лучником пробиралась. С тобой, выходит?

- Со мной.

- Красивая была бабёнка.

Повисла тишина, которую, в конце концов, нарушил Кобхэм. Тон его был деловит и резок:

- Мотай на ус, сэр Томас. Утро принесёт нам или одно, или другое. Или семь раз провоет рожок; тогда бери ноги в руки и дуй отсюда со всей возможной скоростью. Или французов одолеет жадность и они решат, что выгоднее раздавить нас, как жаб, и требовать, чего их левая нога пожелает. И вот в этом случае мне нужен брод. Понял ты? Как бы ни повернулось дальше, если будет драка, брод удержи. Подкрепления пообещать не могу, в битве, сам знаешь, как порой всё поворачивается, но брод удержи.

- Удержу.

Сэр Реджинальд подошёл к лошади, затем, вспомнив что-то, обернулся:

- Да, к тебе перед рассветом нагрянет отец Ричард. Смотри, стрелой его не попотчуй с перепугу.

- Отец Ричард?

Затрещало седло, принимая немалый вес тела сэра Реджинальда. Затем он пояснил:

- Один из капелланов герцога Уорвика. Соборовать. Ты же не против?

- Если будет сражение, только «за». – Томас подал ему поводья, - На ваш взгляд, что вероятнее: битва или сдача?

Лошадь сэра Реджинальда переступила копытами. Кобхэм тускло признался:

- Сдача. Прости меня, Господи, сдача.

Конь его тронулся с места и пошагал к холму.

- Вы дорогу-то видите, сэр Реджинальд? – обеспокоился Томас.

- Лошадь видит. – донеслось из тьмы.

Казалось, ночи не будет конца. Мрак давил, как мысли о завтрашнем позоре. Река шумно перекатывала воды через брод.

- Тебе надо поспать. – Женевьева перешла по броду на северный берег, к Томасу.

- Тебе тоже.

- Я принесла тебе кое-что.

Рука Томаса ощутила знакомую тяжесть лука. Тисового лука, утолщающегося к середине и без тетивы прямого, как стрела. Ощупав гладкую поверхность оружия, Томас осведомился:

- Ты, что, натёрла его?

- Сэм дал мне остатки жира.

Пальцы Томаса остановились на прикреплённой к луку серебряной пластинке с выгравированным на ней чуднЫм зверем йейлом, держащим в когтях чашу. Йейл был гербом рода Вексиллей, рода, последним отпрыском которого являлся Томас. Накажет ли его Господь за то, что он выбросил в море Грааль?

- Ты не замёрзла? – спросил он у Женевьевы.

- Я подоткнула юбку, когда реку переходила, а брод мелкий.

Она прижалась к мужу, положив голову ему на плечо. Некоторое время они молчали. Паузу прервала Женевьева:

- Что будет завтра?

- Уже сегодня. – поправил Томас, - От французов зависит. Решат, что выгоднее замириться с нами, чем драться – пропустят, и поедем мы на юг…

Он не стал говорить Женевьеве, что его имя в списке заложников. Незачем тревожить.

- Женевьева, позаботься о том, чтобы наши кони к утру были осёдланы и взнузданы. Кин пусть поможет. Услышишь, что пропела семь раз труба – значит, нам пора линять отсюда. И линять быстро.

- А если труба не пропоёт?

- Значит, французы надумали воевать.

- Сколько их?

- Ну, исходя из слов сэра Реджинальда, тысяч десять-двенадцать. Точно неизвестно. Много.

- А нас?

- Две тысячи лучников и латников тысячи четыре.

Женевьева ничего не сказала, и Томас решил, что она думает о численном превосходстве французов, но мысли её, как выяснилось, текли в ином направлении:

- Бертилья молится.

- Сейчас, наверное, многие молятся.

• Предыдущая
• 62/81
• Следующая