У рыбацкого костра - Коллектив авторов - Страница 18

- Партейный он! - сказал парень с гордостью.

- Партейным он стал через пять годов, - сказал старик…

Из темноты показался Федор Климентович Мырь. Под мышкой он держал корзину, в которой что-то булькало и переливалось. На руках у него висели круги колбасы.

- Где был,Федор? - спросил старый казак.

- Кооператора будил, - ответил Мырь. - Гость из города. Пойдемте, казаки, с нами…

‹№2, 15)

Михаил Заборский

«Двадцать два несчастья»

Некоторые называли его Епиходовым, по фамилии бессмертного персонажа «Вишневого сада», другие - «Двадцать два несчастья», третьи совсем лаконично - «Двадцать два».

Следует оговориться: преследовавшие его неудачи касались единственной стороны жизни нашего героя. Во всем остальном она была заполнена благодарной творческой работой, общественной деятельностью и, следовательно, массой тех хлопот - больших и малых, - которые осмысливают и красят существование каждого из нас.

У него была дружная веселая семья. И со здоровьем было не так уж плохо. Чего бы, казалось, еще надо человеку?

Но, оказалось, надо! На пятом десятке вмешалась страсть к рыбной ловле - прилипчивая, неуемная. Все дни досуга стали отдаваться любимому занятию. Но именно здесь и оказался зарыт корень всех бед. Дело в том, что с рыбалкой чертовски не везло.

Из описаний его неудач рождались бродячие рыбацкие анекдоты. Узнавая раньше всех о счастливом месте, он, как правило, попадал туда позже всех, когда уже заканчивался непостижимый рыбий «жор»; если его кусал комар, то обязательно под глазом, и, как на дрожжах, вздувалась обидная шишка; он приезжал домой с перевязанными пальцами - зубастые щуки сторицей платили ему за доставленные неприятности; летом он падал в воду с самой устойчивой лодки (плавал он, кстати, неважно); осенью прорезал жесткой болотной осокой резиновые сапоги, отчего часто страдал флюсами; даже зимой ухитрился провалиться под лед, шествуя в самом конце многолюдной компании рыболовов.

Рыбы, зацепившись за его снасти, обидно рвали их или срывались с крючков самым непостижимым образом. Спрятанную на берегу добычу безошибочно находили хори, коты или поросята. Был случай, когда под самым его носом какой-то неприлично бойкий петух выклевал глаза у пойманного им большого судака…

Всякие бывают рыболовы. Некоторые даже косились и с осторожностью делили с ним компанию, утверждая, что он несет неудачу не только себе, но и своим спутникам. Многие давно привыкли к этим неожиданностям и добродушно посмеивались, загадывая очередной «номер» и даже заключая пари о возможных приключениях нашего героя.

А вместе с тем это был истинный энтузиаст спорта. Наблюдательный, дотошный, он никогда не удовлетворялся уже найденным и всегда стремился вперед. Он рыскал в самых глухих затаенных углах водоемов и, пожалуй, за двести километров вокруг столицы не нашлось бы ни одной речки или ручья, которых он не обследовал бы самым тщательным образом. Его знания были подобны живой рыбацкой энциклопедии, которой многие бесцеремонно пользовались, бессовестно подтрунивая над его вдохновенным составителем…

Мы выехали на вокзал в теплый вечер мая. Так как среди нас был «Двадцать два», мы не нашли ничего незакономерного в том, что только вчера расписание поездов изменилось и час тому назад ушел поезд. Следующий был утром. Нам предстояло провести хотя и короткую, но свежую ночь в садике на вокзальной площади.

Плохой рыболов выезжает на ловлю без чувства уверенности в успехе. Мы не причисляли себя к плохим. Общее настроение поддерживалось тем, что совсем недавно приехал один наш общий друг и сообщил волнующие подробности о найденном месте. Правда, он прибыл без рыбы, но с поломанными снастями и буйным восторгом от пережитого. Около устья светлой Нерли, впадающей в Волгу, он наткнулся на один маленький островок. Рядом была яма, и в этой яме…

В общем, мы тогда слушали его как хорошего докладчика - не переводя дыхания.

Но когда он начал объяснять местонахождение этого Эльдорадо, выяснилось, что найти островок не так-то легко. Тогда по настоянию «Двадцать два» на клочке ватмана был вычерчен со всеми подробностями план, по виду очень напоминающий планы старинных искателей кладов.

На этом плане среди бесчисленных островков, островов и островищ, напоминавших по виду фигуры причудливых животных, среди извилистых подводных русел рек, речушек и ручьев, среди кустов травы и осоки надо было найти небольшой холмик. На южной оконечности этого островка были помечены пять сосенок, расположенных в виде фигуры, называемой любителями игры в городки письмом. Кружок на северном конце острова подразумевал большой черный плоский камень, хорошо видный под водой в тихую погоду.

Вот и все отличительные особенности, которые были изображены на плане. Мы условно назвали этот островок «Островом переживаний», решив увековечить, таким образом, взволнованный рассказ нашего друга, которому помешала разделить с нами поездку неожиданная командировка.

Но в общем мы остались удовлетворены. «Двадцать два» тщательно сложил чертеж и заботливо упрятал его в особое отделение своего толстого бумажника.

Теперь мы уже были твердо убеждены, что едем на «верное» место…

Итак, мы провели эту майскую ночь в привокзальном садике. «Чертовщина», по определению одного из наших спутников (назовем его «Неустойчивым»), продолжалась. Как оказывается, и над ним пронеслось темное крыло неудачи - он обнаружил, что забыл дома коробку с блеснами. «Неустойчивый» с ожесточением покосился в сторону «Двадцать два». Больших трудов стоило нам его успокоить. Мы ему собрали по блесне с «души». С миру по нитке. «Двадцать два» выдал даже две.

Перед рассветом пошел дождь, мелкий, частый. Все небо обложило плотными тучами. Мы покорно приняли и это - ведь с нами был «Двадцать два»! Наконец мы взяли билеты, стали в очередь у вагона и вошли в крайнее свободное купе. Как только поезд тронулся, выяснилось, что мы попали в служебное помещение. Мы сунулись назад и обнаружили, что вагон набит до отказа. Конечно, пришлось стоять. Когда вошел контроль и «Двадцать два» вынул свой знаменитый бумажник, мы вспомнили о плане. Тут он полез в заветное отделение - поискал там пальцами и как-то нехорошо сморщился. Мы поняли - плана нет. Все замолчали. Лишь «Неустойчивый» издал зубами звук, напоминающий хруст битого стекла. Терять нам больше уже было нечего.

Неласково встретила нас река. Май явно смотрел сентябрем, и ничто не предвещало улучшения погоды. «Неустойчивый» остался тут же, на станции, решив обратным поездом возвратиться в Москву. Но мы трое - неспавшие, измученные - все же пошли к лодкам.

Конечно, ветер оказался встречным. Мы разделись, «Двадцать два» сел в отдельную лодку. Против такой волны нельзя было добраться до места раньше чем к вечеру. Миновав широкое устье Нерли, мы поняли, что дальнейшего пути нам не осилить. Добравшись до небольшого лесного острова, мы оттащили лодку подальше от берега. Вскоре вслед за нами подъехал «Двадцать два».

Захотелось есть. Попытки разложить костер здесь же, на берегу, окончились неудачей - кругом было сыро, а сверху сеял дождь. Тогда мы решили уйти подальше в лес, за волнистые песчаные дюны. «Двадцать два» отказался сопровождать нас, он боялся простуды. Накинув на голову плащ-палатку, он решил позавтракать здесь же, в лодке. Пожевав немного, он вынес на берег все лишнее - корзину, бадейку, весла, подтянул ялик и сел на лавочку.

Дальше дюны поросли лесом. Мы зашли за них и замечательно устроились в затишье на песке, под густыми кронами сосен.

Какая сегодня ловля! Мы быстро и блаженно уснули под шум и свист «погоды».

Пробуждение не порадовало нас. Еще издали было слышно, как ревет взбушевавшаяся Волга. - Какая сегодня ловля! - уныло повторяли мы.