Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 7

Началась самая светлая пора в его жизни — цирковое ученье. Коминту было достаточно представить стоящими перед собой кого-нибудь из тех мордастых ребят, которые приходили сначала за отцом, потом за матерью с бабушкой, а потом и за ним, чтобы нож или томагавк ложился точно в цель.

Когда Советский Союз, верный союзническим обязательствам, вероломно, без объявления войны, напал на милитаристскую Японию, Коминт служил в пешей разведке. Пешком, конечно, не ходили — наступающие войска делали по сто километров в день. Другое дело, что разведка почти всюду поспевала первой.

Так у Коминта появился великолепный самурайский меч и набор китайских метательных ножей, а также множество разнообразных сведений об японских секретных убийцах и шпионах «нинджа».

Полковому особисту очень нравились великие боевые умения молодого разведчика. Он провел с ним целый ряд проникновенных бесед, открывая незамысловатые сияющие перспективы смершевской карьеры и особо давя на любовь к Родине. Неизвестно, как повернулось бы дело, но однажды несчастный особист был найден бездыханным. Бамбуковая стрелка торчала у него из щетины затылочной ямки. На похоронах суровый Коминт плакал и клялся отомстить.

Две недели спустя он попал в госпиталь с признаками неизвестного военной медицине тропического заболевания, а через полгода лечения был списан вчистую. Надо ли говорить, что болезнь прошла бесследно и без каких-либо осложнений сразу же за воротами хабаровского госпиталя…

Время с сорок шестого по пятьдесят третий год для многих работников МГБ, бывшего НКВД, омрачилось, помимо политических, и чисто личными неприятностями: ни с того ни с сего гибли, попадая под уличный транспорт и поезда метрополитена им. Л.М.Кагановича, тонули, выпадали из окон, зарезывались хулиганами, поражались электрическим током и ботулизмом их любимые собаки, женщины, жены, дети, родители, братья и сестры. Так, следователь Долгушин Петр Романович лишился последовательно всех родственников, любовниц и коллекции певчих птиц, после чего сам наложил на себя руки (правда, довольно странным и редким способом)… Сменяющие друг друга на боевом посту следователи пытались вывести систему этих умертвий, раскрыть неведомую могущественную террористическую организацию, через разветвленную (внутреннюю и зарубежную) агентуру выйти на жестоких таинственных убийц — но тщетно. Коминт же в это время весело колесил по стране, ставил новые номера, женился на дочке фокусника-манипулятора Асрияна и сделал ее своей бессменной партнершей…

Так продолжалось до нечаянной встречи его с Николаем Степановичем Тихоновым. После этого полоса таинственных убийств внезапно прекратилась, и следователи пришли к неизбежному выводу, что убийца найден. Или помер. А знаменитый муровец Щеглов просто махнул покалеченной трехпалой рукой и сказал мрачно: «Выгорел материал…»

Сидели, по давнему обыкновению, на кухне, потому что в столовой было шумно и небезопасно: внуки осваивали томагавки. Пили ситро.

— …позвонила с аэровокзала, еле нашла жетон, сказала, что падает, что вызывали «скорую». Сейчас она в Боткине, живая, но тяжелая, не пускают к ней.

А твои, значит…

— Да, и мои.

— Эх, ввязался ты…

— Да вот, ввязался сдуру. Главное — непонятно, во что. То ли какие-то черные маги, то ли.

— И что теперь делать?

— А что делать? Будем брать тот дом. В Крыму. Ты и я.

— М-да. Ты хоть знаешь, что там искать?

— Примерно — знаю… Да, в конце концов, хоть дитя вытащим.

— Ну, разве что.

— Тебе мало?

— По самые уши.

— Если повезет — выйдем на что-то большее.

— Моим недобитым бы такое везение.

— Ты пойми, старикашка: первый раз за двадцать восемь лет — будто бы звоночек оттуда. Первый раз!..

— А может быть, это другое?

— Может. Но даже если и другое.

Коминт помолчал.

— Ладно, — сказал он и вдруг улыбнулся весело и хищно. — Работаем рекордный трюк. И если не придем на копчик.

— То быть нам королями, — закончил Николай Степанович.

Они расположились на базарной площади древнего греческого города Керкенитида и стали ждать ночь. Облака, просвеченные розовым заходящим солнцем, очень медленно плыли — слева направо…

Здесь при желании можно было без опаски развести небольшой костер: с земли огонь в раскопе не будет виден, а сверху смотреть некому, потому что боги от Земли уже давно и навсегда отвернулись. Дым развеивался бы в воздухе легким вечерним влажным ветром, а запах его неизбежно заглушила бы лютая вонь от целебного грязевого озера.

— Давно, видно, тут археологи не бывали, — сказал Коминт.

— Так ведь их сюда и не пустят, — сказал Николай Степанович, — пока в Киеве не постановят, от кого древние греки произошли: вiд хохлiв чи вiд москалiв…

— Удивляюсь я, как эти греки тут зимой в хитонах без штанов-то ходили. В сандалиях на босу ногу.

— Наверное, климат был другой. Князья тьмутараканские охотились с гепардами, князя Олега тварь наподобие гюрзы укусила… Впрочем, Макс Волошин, не к ночи будь помянут, именно в греческом одеянии всю жизнь и проходил здесь.

— И без штанов? — не поверил Коминт.

— Не знаю, не заглядывал…

Гусар тенью скользил по кромке раскопа, неся боевое охранение.

— Белый он, приметный, — вздохнул Коминт.

— Он когда надо белый, — сказал Николай Степанович. — А когда надо…

Словно услышав, что о нем говорят, пес спрыгнул в раскоп и, огибая углы фундаментов, выбежал на площадь.

— Кто-то идет, — сказал Николай Степанович, вставая. — Неужели выследили? Нет, я бы понял. Кто-то посторонний.

— А кто нам свои… — махнул рукой Коминт.

Он проверил «калашников» и снова поставил его на предохранитель.

— Может, кладоискатели не унялись, — предположил Николай Степанович. — Дай-ка посмотрю… — он закрыл глаза. Здесь, в безлюдье, могло кое-что и получиться.

Коминт поежился. За много лет их совместной работы он так и не привык до конца к жутковатым фокусам командира. — Так: Восемь человек, все с оружием.

И даже… ого! Гранатомет. Серьезные ребята.

— Теперь все серьезные, — проворчал Коминт. — Все с гранатометами. Одни мы, как сироты…

— А зачем тебе гранатомет? — удивился Николай Степанович. — Ты, по-моему, ножом и танк вскроешь, как жестянку.

— А на дистанции? — не унимался Коминт.

— Ладно, будет тебе и гранатомет… помолчим-ка пока.

Посыпалась земля. Где-то, невидимые простым глазом, в раскоп спускались люди.

— Прятаться будем? — спросил Коминт.

— А смысл? Они нас и так не увидят. «Серая вуаль» — штука хитрая. Сиди и слушай. «Серая вуаль», конечно, не делала человека невидимым. Просто окружающие как-то забывали на него посмотреть. А посмотрев, тут же забывали, что посмотрели.

Появились — по их мнению, бесшумно — первые четверо.

— Нормально, командир, — вполголоса сказал один, оборачиваясь. — Только собака бегает, прирезать бы…

Гусар повернул тяжелую башку и внимательно посмотрел на говорившего. Тот осекся.

— Слу-ушай, Левка! — сказал другой. — А может, это ихняя собака? Вот мы и придем: не вы ли собачку потеряли?

— Ага, — мрачно сказал Левка. — С гранатометом… Мозгом думать надо.

Был он немолод и усат. Наверное, за это его и называли командиром.

Одета группа была достаточно пестро: кто в зимнем камуфляже, кто в летнем, кто в шинели, кто в кожане. Оружие тоже было разнообразное: три «калашникова», ППШ, винтовка-тозовка, охотничий «медведь» и помповый дробовик. Гранатомет несли в брезентовом чехле.

Ополченцы, как определил их для себя Николай Степанович, расположились в другом углу площади и закурили. И он с удивлением понял, что не курил сегодня вообще весь день… и, пожалуй, не курил и вчера. И позавчера. Это был по-настоящему дурной признак.