Спортивная.Выход на правую сторону (СИ) - "Motoharu" - Страница 20
- Предыдущая
- 20/28
- Следующая
- Похуй, - прошептал Костя, представляя самые развратные сцены из порнухи. С чёрными резиновыми членами и цепями с наручниками. Именно это он и будет делать с Олей сегодняшней ночью. И будет счастлив, будет офигительно счастлив и удовлетворён. Настоящий самец!
Как Лаврив оказался рядом, Костя не услышал. Внутри всё клокотало от праведного гнева, и в ушах стоял гул. А потом Тутти-Фрутти коснулся его головы. Лёгко, почти неощутимо.
Костя отреагировал мгновенно. Схватил за тощее костлявое запястье и не позволил выскользнуть. Дёрнул на себя, стащил Лаврива с кровати и прижал к себе, заломив руки за спину. Заглянул в глаза. Лаврив не сопротивлялся, только дыхание его сбилось – стало жаркое и частое. Обжигающее.
- Зачем… ты? – выдохнул Костя навстречу и понял, что это ****ец. Необратимый и безвариантный ****ец. Лаврив медленно опустил тёмные, длинные девчоночьи ресницы и приоткрыл губы. Это было больше, чем достаточно. Это был самый лучший ответ, самый правильный.
И Костя подумала, что Оля с её опытом и бесконечными ногами – ничто. Всё, что было раньше – это ничто. Первый раз хотелось так, что к чёрту всё и всех, и себя тоже к чёрту. Отпустить, позволить волне подхватить и нести, кружить и смывать все прошлые разы, все сказанные кому-то слова. Поцелуи, ласки, обещания – репетиция, пыльные разводы на прозрачной гладкости кристально чистого желания.
Костя запрокинул голову Лаврива, сжал подбородок, чтобы не выскользнул, чтобы не передумал.
- Пожалеешь потом, - прошептал Тутти-Фрутти и попытался улыбнуться, но Костя быстро переместил руку на его шею, слегка сжал, показывая, кто хозяин положения.
- Уже жалею, - усмехнулся он и лизнул шершавую солоноватую щёку. Скользнул кончиком носа по влажному виску, принюхиваясь к тёплому уютному запаху распаренной кожи.
- Я привык забывать… а ты нет. Не надо…
- Научусь.
Лаврив был огненным как печка, расслабленным и, несмотря на мальчишескую худобу – мягким, податливым и округлым. Это Костя быстро определил, задирая майку и трогая спину и живот, грудь и шею. Хотелось целовать всё, что потрогал, наставить засосов, искусать и приласкать потом. Лаврив действительно был гладким везде… Он держался одной рукой за Костино плечо, мял ткань рубашки и дышал громко и поверхностно. Больше ничего не говорил и не останавливал. Второй рукой бесцельно гладил Костю по голове и, словно большого кота, почёсывал за ухом. И это было безумно приятно, это было даже приятнее поцелуев, болезненно сладких, с привкусом лекарств и шоколадных конфет. И Костя уплыл, опьянел от вседозволенности и того давно забытого чувства сопричастности. Лавриву тоже нравилось, что делает Костя.
Секс был простым до предела, да по сути ничего серьёзного и не было. Просто… пара-тройка рваных и неуклюжих движений, как у малолеток, только-только начинающих познавать радости половой жизни и ничего не смыслящих в растягивании удовольствия. И восторг тот же - пряный, острый, как лезвие хирурга и всеобъемлющий, безо всяких «но»… И ощущение полёта после, когда хочется просто сидеть, обнявшись, несколько часов, потому что устал, потому что немного стыдно посмотреть в глаза, потому что страшно, что сделал что-то неправильно, потому что… не хочется, чтобы контакт прервался, и каждый оказался тем, кем он есть - отдельно.
19.
Сидеть на полу, рядом с распотрошённым чемоданом было здорово. Было здорово ни о чём не думать и только прихватывать губами влажные локоны, слабо пахнущие цветочным шампунем и едва уловимым запахом тёплого тела. Это было словно под наркотой, словно во сне, и потому не могло длиться бесконечно. Отходняк приближался быстро, и неотвратимо нависал над ними дамокловым мечом. Лаврив завозился первым, сказал, что у него затекла нога и ему нужно в ванную. Костя отстранился, выпустив изо рта мягкий локон, и наконец посмотрел на Тутти-Фрутти. Тот слегка улыбался, как пьяный или очень-очень заболевший. Он явно не понимал, где находится и с кем. Может быть, он вообще подумал, что был со своим усатым Андрюшей. Или он всё прекрасно понимал, просто придуривался… Он может. Костя встал на ноги, застегнул штаны и сел на кровать, провёл руками по лицу. Руки пахли Лавривым, ядом, тем самым душным запахом сжавшихся тисков. От него Костя бежал больше двадцати лет, к нему и пришёл, приполз на коленях, как к живительному источнику, в нём и утонул, захлебнулся. И что теперь делать, было не понятно настолько, что даже и думать было страшно. Он теперь весь от макушки до пяток погряз в Лавриве, в его желаниях, в его запахе, вкусе… в том, что они делали здесь десять минут назад, в этой самой комнате.
Лаврив молча поднялся с пола и ушёл в ванную. За то, что он не лез к Косте, тот был ему крайне благодарен. Пусть лучше так, без слов, без лишних эмоций. Просто спокойно посидеть одному и всё обдумать.
Костя на автопилоте снял рубашку, натянул свою любимый серый джемпер. Теперь он был не уверен, в том, что ему нравится этот джемпер. Такая мелочь… Костя был на сто процентов уверен, что если сейчас ему скажут - «твоя квартира, товарищ, сгорела дотла, и тебя попёрли с работы и из страны вообще», ему было бы всё равно. Да хоть потоп, хоть война. Всё это мелочи… «неприятность эту мы переживём». С Лавривым было слишком хорошо. С пидарасом Лавривым было охренительно хорошо. Никогда прежде не было так, ни с кем не будет. В этом Костя был уверен. Потому что никого и никогда он не боялся настолько же сильно, насколько хотел.
Костя запер дверь номера и спустился вниз, где столетия назад договорился встретиться с Ольгой или с её ногами, задницей и грудью. Человека нет. Подумаешь, фигня какая, главное, ноги и жопа!
- Я считаю, что мужчина к тридцати годам должен определиться, а до этого времени может гулять. Кошачья натура должна развернуться во всю ширь.
Оля несла полнейшую ахинею, смеялась своим же шуткам и Костиным коротким репликам, словно гостья из психбольницы. Конечно, она была умнее Людки, и вела себя как полная идиотка, чтобы казаться лёгкой и ненавязчивой, но на самом деле таковой не являлась. Чем и разнилась с искренне недалёкой и абсолютно прямолинейной Людкой. Оля была девушкой-ловушкой. И Костя ещё месяц назад с удовольствием бы попался. Но теперь он испортился. И подыгрывать не хотел. Сидел и просто слушал Олину болтовню, пил виски, чтобы не думать о том, что будет завтра, послезавтра и после-после-послезавтра, и каждый день. Лаврив теперь был не только рядом, он был внутри. Он был во сне, в фантазиях, в воспоминаниях. По всем параметрам это была любовь, та любовь, о которой пишут стихи и песни. Но любви не было. Костя знал наверняка. Желания быть до гроба вместе не было, разделить жизнь на двоих казалось абсурдом.
Костя посмотрел на Олю, улыбающуюся ему доверчиво и белоснежно, и представил, как бы она отреагировала, скажи он, что только что трахнул парня. И ещё хочет. Очень-очень хочет, но боится привыкнуть, поэтому сидит тут и слушает всякую ***ню.
- Я пойду. Голова вообще чугунная. Мой коллега приехал больной, наверное, я тоже заразился.
Оля разочарованно поморщилась, но тут же собралась и пожелала Косте не заболеть, и посоветовала кучу всяких средств от простуды. Наконец-то она перестала быть идиоткой и показалась вполне милой, сочувствующей девушкой. Вышла бы замуж, и цены бы ей не было. И ногам её было бы регулярное применение.
Лаврив спал, уже привычно завернувшись в одеяло. Костя несколько секунд посмотрел на него, не решаясь войти в номер. Словно, если он сделает шаг навстречу, всё повторится вновь, и Костя не сможет остановиться.
Ничего не изменилось вокруг. Всё тот же раскрытый чемодан, всё тот же спящий Лаврив, задвинутые шторы и тикающие на стене часы.
Костя устало опустился на кровать, как был, в одежде, закрыл глаза. Ему казалось, что он умер, что его больше не было. И это было хорошо, это было так же хорошо, как обнимать Лаврива.
А потом Костя открыл глаза. Было уже утро.
- Предыдущая
- 20/28
- Следующая
