Лестница из терновника. Трилогия - Далин Максим Андреевич - Страница 19

- Меня порадует, если будешь жить для меня, - улыбнулся Н-До. - Ты клянешься, как на церемонии Союза, а до свадьбы ещё далеко... Видишь ли, я не могу думать о других поединках и о других трофеях. Я надеюсь, что мы с тобой сможем стать близкими, сможем быть счастливы... Ты веришь?

Вместо ответа Лью положила голову ему на грудь.

***

Запись N80-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.

Я получил нежданное-негаданное повышение по службе. Теперь я - нечто вроде камериста при Н-До и его супруге.

А уважаемый Господин Н-До из Семьи Л-Та - он не просто так, а Князь королевских кровей. И отчаянный парень. И, как мне кажется, ухитрился совершенно без обмана врезаться в Лью по уши.

В замок Л-Та мы прибываем ночью, но я оцениваю масштаб - настоящее жилище князей, не жук нагадил. Через сад повозка едет минуты четыре, никак не меньше, а сам замок, трехэтажное сооружение, освещённое масляными фонарями, выглядит в высшей степени внушительно.

Тяжелоописуемо. Впечатление, пожалуй, готическое - видимо, из-за двух башен с острыми шпилями; но под шпилями - этакие лихие закрученные карнизы, как в пагоде. А вообще, эти острия, я подозреваю, символизируют мечи, которыми хозяева салютуют Небу, как сюзерену. Аборигены нежно любят всё, похожее на мечи. А карнизы напоминают типичные гарды здешних клинков. Парирование небесных ударов. Окна огромные - когда летом вынимаются рамы, помещения в нижних этажах превращаются в открытые террасы. Солнце тут привечают, как могут; такие громадные стекла, разумеется, ещё не научились делать - и на зиму вся эта прелесть закрывается этакими картинами на промасленном пергаменте. Тусклый зимний свет просачивается сквозь него вполне сносно, разве что - холодно.

Поэтому жилые покои наверху. Внизу - присутственные места: гостиные, приемные, "бальные залы"... Всё это уже закрыто от глаз пергаментными витражами. На том, что обращён к "парадному подъезду", - любопытный и показательный сюжет: в лучезарные небеса, к самому солнцу, ведет лестница, сплетенная из ветвей цветущей розовой акации - нежные цветы не прикрывают длинных чёрных шипов. Изящный юноша висит на лестнице, как матрос на снастях: босые ноги на ступеньках, держится левой рукой, в правой - обнаженный меч. Кровь на ступнях, раненных шипами, и на ладони, проколотой насквозь, - прописана тщательно и со знанием дела, нижние ступеньки в крови, кровь стекает тягучими каплями на соцветия, с них, по чёрным ветвям - вниз; на земле идет кровавый дождь. Лица юноши не видно, но его выражение отлично угадывается.

Прозрачная и очаровательная аллегория. В этом доме не питают иллюзий насчет придворной карьеры.

Меня тронула эта картина. Напоминание молодежи - Семья Л-Та не слишком ладит с королем, до позлащённых небес, в случае чего, придется добираться по колючему и острому.

Увидев у парадного входа такой красноречивый символ, я окончательно понял: Семья Л-Та мне совершенно неожиданно нравится.

Н-До, решительно отвергнув все мои попытки помочь, тащит Лью на руках до лестницы в свои покои. Жалкое зрелище - они оба смертельно устали, оба ранены. Н-До еле держится на ногах, время от времени прислоняясь плечом к стене, но настроен решительно - обычай велит внести в свой дом свою женщину, у победителя - своя проверка на прочность. Лью снова стыдится собственной слабости, это у аборигенов здорово завинчено, шепчет: "Жаль, что я не могу сама..." - Н-До трется щекой о её волосы, дует ей в макушку, пытается скрыть тяжёлое дыхание. Он мокрый, как мышь: весь в поту в ледяную осеннюю ночь. Я иду за ним, чувствуя себя бесполезной сволочью. Нас почти никто не встречает; очевидно, челяди запрещено оказывать моим детям услуги. Только хромой перекошенный горбун ждет с фонарем, а с ним - бледный Юу, укутанный в широченный шарф или плед. Они освещают нам путь до жилища Н-До, потом горбатый старик - верный, как видно, слуга Семьи вообще и Н-До в частности - уходит, чтобы принести воды и чистые рубахи.

Я зажигаю светильник. Комната Н-До отлично характеризует своего хозяина: на поставце, напоминающем бамбуковую этажерку, - книги и свитки шёлковой бумаги для заметок, рядом с поставцом - приспособление для письма, похожее на этюдник. На подставке - кубик туши в резной чернильнице из мыльного камня и десяток кистей. Плюс - тренировочное оружие и конская сбруя по стенам не развешаны, а в качестве украшения интерьера я замечаю только элегантное панно из беленькой вертикальной дощечки - на нём каллиграфическая надпись "Обязательно победить!", обвитая веточкой златоцветника.

Образованный мальчик с хорошим вкусом.

Образованный мальчик опускает Лью на свою постель, в грязи и кровище - на золотистое шёлковое покрывало, расписанное лилиями. Садится рядом. Лью мотает головой: "Я грязная..." - Н-До останавливает её прикосновением пальца к губам.

Юу смотрит на брата вопросительно, но Н-До не в настроении и не в состоянии с ним говорить.

- Твоя помощь не нужна, - режет он деланно-бесстрастно.

Юу исчезает, зато появляется новое лицо - юный белокурый эльф, вылитый принц из старинного мультфильма, с такой же надменной осанкой, как у всего этого семейства, с хорошеньким наглым личиком. Эльфу - лет пятнадцать или меньше.

Вероятно, необыкновенные события его разбудили - ребенок умирает от любопытства. Он смотрит на Лью горящими глазами - его глубоко цепляют и кровь, и раны, и вся эта порочная тайна. Цепляют и восхищают.

- Сестрёнка, ты отважна, - говорит он Лью нежно. - А ты знаешь, что наш Старший - убийца?

- Младший, пошёл вон! - приказывает Н-До, и эльфа сдувает ветром.

Я слышу, как по лестнице ковыляет хромой, бегу ему навстречу и помогаю дотащить два больших кувшина теплой воды. В комнате Н-До есть маленький кувшинчик и таз для умывания.

Хромой бормочет: "Позволь служить твоей подруге, Господин", - но Н-До отсылает его жестом полководца. Он доверяет мне - слуге матери Лью, а не своей матери.

Впервые вижу Лью нагишом; как большинство аборигенов, она мучительно стыдится взглядов на собственное нагое тело, но сейчас деваться некуда - самой ей не справиться. Забавно: шёлковые тряпки превращают подростков в фарфоровых кукол, но без одежды - никакого фарфора, мускулатура юного бойца, шрамы от множества полушутливых потасовок, несколько свежих и довольно глубоких царапин. Рана на месте "ампутации" выглядит не так страшно, как я себе представлял, даже почти не кровоточит, зато тело уже начало меняться: её грудь заметно припухла, метаморфоза идет полным ходом. Лью пытается заслонить грудь локтем - древним женским жестом, какого за ней раньше, в роли юноши, никогда не водилось. Её пластика меняется вместе с телом, удивительно.

Горбун приносит сосуд с притертой пробкой - настойка листьев местного "подорожника" на спирту, примитивное и повсеместное дезинфицирующее и ранозаживляющее средство. Я лью воду, а Н-До отмывает Лью от крови, и мне всё время кажется, что вода всё-таки холодновата. Наверное, я прав: у Лью начались боли в пояснице и животе. Подозреваю, пока не самые сильные, но уже вполне достаточные, чтобы совсем её измучить. Н-До помогает ей надеть чистую рубашку, я меняю покрывало и простыни, и мы снова укладываем Лью в постель - постель представляет собой широкий волосяной тюфяк на низенькой тахте, она достаточно удобна, но Лью никак не устроиться. Её знобит. Я помогаю Н-До наскоро отмыться, потом он укутывает Лью пледом, прижимает к себе - и у неё начинается жар. Лью не может спать. Ей всё время хочется пить, но пить надо как можно меньше; есть тоже лучше как можно меньше, но бедняжку тошнит, так что еда - не проблема. Н-До держит чашку, Лью смачивает губы, облизывает влагу... Честно говоря, я вообще не понимаю, как они переживают эту метаморфозу - с чисто физиологической точки зрения, об этом даже думать жутковато. Это, значит, сперва - травматическая ампутация половины наружных половых органов, потом - взлом внутренних, потом раскрывается матка и раздвигаются тазовые кости, набухают молочные железы... И всё это - без наркоза, в течение уймы времени, от двух недель до месяца.