Трудная профессия: Смерть (СИ) - "Mirash" - Страница 57

— Спасибо, сделаю. Получилось бы. Хорошо хоть согласились дать отсрочку с оплатой, пока отчислить не грозятся.

— Хорошо. А сейчас сосредоточься на экзамене, тебе обязательно нужно его сдать.

Комиссия из пяти человек восседала напротив меня и за исключением Германовой состояла из незнакомых мне педагогов, представителей другого факультета. Мне повезло с билетом, на вопросы я ответила, хотя не слишком бодро. На дополнительных растерялась, но в итоге свою честную тройку получила.

— Ну как, сдала? — спросила Вересная, увидев меня выходящей с зачеткой из пыточной.

— Да.

— Хорошо. Теперь еще Подбельской?

— Угу. В среду. Как крестная?

— Пока все нормально. Сказали, это последствия первой неудачной операции, но теперь вроде все должно быть в порядке, не сглазить бы. А у тебя как?

— Сестре немного лучше, тетя без изменений.

— Сочувствую. В больницу сегодня поедешь?

— Нет, сегодня Лиза съездит. Старшая сестра, — пояснила я на вопросительный взгляд Вересной. — Жень, а… можно у тебя лекции сегодняшние отсканировать, я пропустила?

— Я все свои конспекты сразу сканирую и сохраняю в электронном виде, так что могу тебе отправить на почту.

— Здорово, давай, — я записала ей адрес своей электронной почты, мы разошлись по делам.

На следующий день я снова бегала как ошпаренная с работы до медико-биологического, с медико-биологического до занятий в своем институте, с занятий на хозяйственную базу, разбираться с сантехниками… с базы в больницу, откуда вышла в растрепанных чувствах, потому что наставнице опять стало хуже, но Джуремия на несколько минут открывала глаза… А затем снова в институт, а лабораторию, где сидели в подсобке Валентина Владимировна и Смоленская. Я торопливо поздоровалась и заметалась, разбирая вещи.

— Ксюша, ты хоть на минутку присядь, кофе выпей! — Набокова попыталась перегородить мне дорогу.

— Валентина Владимировна, некогда! У меня сейчас уборка и домой, там дел полно. А завтра экзамен, мне сегодня лечь бы пораньше. Да! Еще Виктору Андреевичу обещала позвонить, отчитаться… — я схватилась за телефон.

— Ксюша, слушаю тебя.

— Виктор Андреевич, все, я поговорила там с одним из проректоров, он обещал помочь. Катьке, наверное, на следующей неделе дадут возможность пересдать экзамен. Ну и тогда комиссия, решение вопроса о переводе на бюджет. В общем, появился шанс, что все получится. Спасибо огромное за подсказку.

— Отлично, будем надеяться, все пройдет гладко. Как тетя с сестрой?

— Женя открывала глаза сегодня, но вряд ли что осознавала. Врач говорит, что она сейчас быстро идет на поправку. А тетя… тете хуже.

— Ясно. Ксюш, сама как, держишься?

— Да, я в порядке. Передавайте привет своим!

— Обязательно. До завтра.

— До завтра, — я отключилась.

Валентина Владимировна настойчиво подсунула мне мою кружку, в которой уже находился горячий кофе.

— Ой, спасибо, ну зачем вы… не стоило.

— Садись и отдохни полчасика. Быстрее дела пойдут.

— Да, Ксюша, не нужно так себя выматывать, — присоединилась Смоленская.

— Я просто… мне не так легко справляться с этой работой.

— Ты замечательно справляешься, на тебя не нарадуются! Мне спасибо говорят, что я тебя им сосватала.

— Правда?.. — с робкой надеждой спросила я.

— Правда, правда. Садись, отдохни немного.

Наступила среда, десятое сентября и время пересдачи последнего несданного экзамена. Конечно, в мою честь снова была собрана предметная комиссия, что в этом конкретном случае меня даже радовало, так как повышало мои скромные шансы на успех. В комиссию входили сама Подбельская, Борисов, Топотова, Некруев и Стеклова.

Троих последних я не опасалась, так как с ними единственное, что имело значение — знания, а они у меня в этот раз были хорошими, я вызубрила учебник чуть не наизусть. Дело было за малым — разглядеть эти знания за моим невнятным мычанием, но этим навыком данная троица преподавателей уже овладела в совершенстве.

Борисов вроде не питал ко мне особо недобрых чувств, но и противоположных тоже. Ему нужно было еще доказать, что я что-то знаю, а у меня с этим были большие проблемы. И конечно, самым страшным было наличие в комиссии Подбельской. Ее я по-прежнему боялась до потери пульса, хотя направленный ей по почте итоговый вариант статьи она одобрила, он отправился в редакцию.

Но в целом наши отношения не особо пошли на лад. Лариса Степановна все также неодобрительно взирала на меня через очки и громким голосом стыдила на весь институт. Я все также отмалчивалась и смотрела исподлобья, что еще больше ее раздражало. Хорошо хоть в этом семестре она у меня ничего не вела. Хорошо и то, что она ничего не знала о положении дел в моей семье — уже весь институт был бы в курсе.

Я вошла в аудиторию, негромко поздоровалась с педагогами.

— Для начала мне бы хотелось, наконец, увидеть работы, — сказала Подбельская. — Как я уже говорила, допуска у Мягковой до сих пор нет.

«И не факт, что будет» — подумала я. Одногруппники помогли довести работы до ума, я не особо боялась, что они будут не приняты — все-таки Лариса Степановна не имела привычки предвзято относиться к работам неугодных студентов вроде меня, в этом я убедилась при работе со статьей. Но она имеет полное право не допустить меня на том основании, что за весь семестр я не произнесла на ее семинарах ни одного печатного слова.

Я передала стопку доделанных работ. Подбельская неспешно просмотрела их одну за другой, затем тяжело вздохнула и сняла очки. Начинается…

— Работы неплохие, наконец доделаны. Уважаемые коллеги, по-хорошему, Мягкова должна еще отчитаться за семинары, на которых я от нее не услышала ни одного ответа. Но насколько я понимаю, она сейчас исправляется к лучшему, по отзывам неплохо поработала на практике. К тому же я рецензировала статью, в написании которой, как мне известно, она принимала активное участие; статья мне понравилась. В общем… я допускаю Мягкову к экзамену. Надеюсь, что услышу, наконец, от нее что-то внятное.

Этого обещать не могу, но теперь хоть есть возможность попробовать. «Ксюша, постарайся на экзамене успеть максимум написать на листочке» — наставлял меня утром Некруев. «Тебе тяжело говорить, а с Ларисой Степановной вообще в рот воды наберешь и ничего с тобой не поделать. Так что пиши, мы хотя бы сможем оценить твой письменный ответ». Я села напротив комиссии и торопливо принялась писать, понимая правоту своего научного руководителя.

— Ксения, время. Пора отвечать.

Как руки трясутся…. На негнущихся ногах я дошла до стола комиссии и присела на краешек стула. Топотова мне ободряюще улыбнулась, Некруев хитро подмигнул. Ох, не подвести бы вас… Голова-то как кружится…

Относительно внятно я зачитала ответ на первый вопрос. На дополнительный вопрос Подбельской промолчала, прикусывая губу и пытаясь свести воедино двоящуюся картинку перед глазами.

— Ладно, переходи ко второму вопросу, — сказала Стеклова.

Я начала медленно зачитывать вторую часть ответа, все больше заплетающимся языком. Некруев с Топотовой внимательно ко мне приглядывались, наконец, Виктор Андреевич перебил вопросом:

— Ксюша, ты как себя чувствуешь?

— Нормально, — вяло соврала я, придерживаясь за край стола.

— Выпей воды, — предложила Наталья Леонидовна.

Я неловко поднялась, шатаясь, пошла в направлении стола с минералкой.

— Так, все понятно, — моментально среагировал Некруев, своевременно подбегая и подхватывая меня, затем осторожно опуская на пол.

Перед глазами были уже сплошные цветные пятна.

— Что с ней? — взволнованно спросила Подбельская.

Стеклова уже доставала из шкафа аптечку с нашатырем и ватой.

— Устала да еще перенервничала, — пояснила она Ларисе Степановне. — Она же вас боится как огня.

— Меня?!

Наталья Федоровна отмахнулась от нее и принялась натирать мне виски ваткой с нашатырем. Стало легче, в глазах прояснилось.

— Простите, пожалуйста, — покаянно пробормотала я.