Нужные вещи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 58

• Предыдущая
• 58/171
• Следующая

Тут они обнялись — неуклюже и настороженно, как проявляют чувства старые и очень молодые люди. Полли почувствовала аромат прежних сухих духов тети Эвви — дрожь фиалок — и снова расплакалась.

Когда они разжали объятия, тетя Эвви сунула руку в карман пальто. Полли думала, что она достанет платок, и даже слегка обалдела — неужели после стольких лет она наконец увидит, как плачет эта невозмутимая старуха?! Но вместо платка тетя Эвви вытащила карамельку в обертке, как в те славные дни, когда Полли Чалмерс была совсем маленькой девочкой с косичками, свисающими на запачканную блузку.

— Хочешь конфетку, милая? — с улыбкой спросила она.

День постепенно сдавался сумеркам.

Полли выпрямилась в кресле-качалке, осознав, что чуть не заснула. Она случайно ударила руку, и вверх до самого плеча промчалась вспышка белой боли, которую сменило более щадящее покалывание. Понятно: будет приступ. Ближе к вечеру или завтра, но будет очень сильный приступ.

Полли, не стоит волноваться о том, чего ты изменить не можешь, а одну вещь ты можешь изменить, должна изменить. Ты должна рассказать Алану правду про Келтона. Ты должна выпустить этого призрака из своего сердца.

Но против этого восстал другой голос — сердитый, испуганный, торопливый. Голос гордыни, решила она, но ее потрясли те сила и напор, с которыми этот голос доказывал, что прошлые дни, прошлую жизнь ворошить не надо… ни для кого, даже для Алана. Кроме того, короткая жизнь и несчастная смерть ее сына не должны стать достоянием длинных острых языков городских сплетниц.

Что еще за дурость, Триша? — возмутилась внутренняя тетя Эвви — теперь уже покойная тетя Эвви, которая прожила столько лет и до самого конца дымила как паровоз. Что такого случится, когда Алан узнает, как погиб Келтон? Что такого случится, даже если об этом узнают все сплетники города, от Ленни Партриджа до Миртл Китон включительно? Ты глупая гусыня… неужели ты думаешь, что кого-то заботит этот твой ребенок? Не будь о себе такого высокого мнения, эти новости уже протухли. Они не стоят второй чашки кофе у Нан.

Может, и так… но это был ее ребенок, черт побери, ЕЕ! И в своей жизни, и в своей смерти он принадлежал только ей. И она тоже принадлежала только себе: ни маме, ни папе, ни Дюку Шиэну. Она принадлежала себе. Та напуганная маленькая девочка, каждый вечер стиравшая свои трусики в ржавой кухонной раковине, потому что у нее их было всего три пары, та напуганная девочка, которая постоянно ждала, что у нее на губе или под ноздрей вскочит простуда, та девочка, которая иногда сидела у окна, что выходило на вентиляционную решетку, и рыдала, положив голову на руки, — та девочка принадлежала ей. Воспоминания о том, как она сидит с сыном во мраке ночи, кормит Келтона своей маленькой грудью и одновременно читает книгу Джона Д. Макдональда под далекий вой сирен, разносящийся по тесным, горбатым улицам города, — эти воспоминания тоже ее. Слезы, которые она пролила, одинокая тишина, которую она все-таки вынесла, длинные туманные дни в закусочной, когда она отбивалась от настойчивых домогательств Норвилла Бейтса, стыд, ценой которого она наконец добилась мрачного перемирия, независимость и достоинство, за которые она боролась с таким трудом и так неубедительно хранила… все это принадлежало ей и не должно было стать достоянием города.

Полли, дело не в городе, и ты это знаешь! Дело в том, чем ты должна поделиться с Аланом.

Она покачала головой, сама того не замечая. Она провела слишком много бессонных ночей, чтобы сдать свой внутренний мир без боя. В свое время она все расскажет Алану. Она и не собиралась хранить все в секрете так долго, но время еще не пришло. Пока не пришло… и особенно теперь, когда, судя по рукам, несколько следующих дней она не сможет думать вообще ни о чем, кроме них.

Зазвонил телефон. Наверное, это Алан вернулся с патрулирования и хочет узнать, как дела. Полли встала и подошла к телефону. Осторожно, двумя руками она взяла трубку, готовая говорить ему то, что, как ей казалось, он хотел услышать. Голос тети Эвви пытался вмешаться, пытался убедить ее, что это неправильное поведение — инфантильное, самооправдывающее и, может быть, даже опасное поведение. Но Полли быстренько от него оградилась.

— Алло, — весело сказала она. — Ой, привет, Алан! Как ты? Хорошо.

Она выслушала ответ, улыбнулась. Если бы в этот момент она посмотрелась в зеркало, то увидела бы женщину, которая, казалось, беззвучно кричит… но она не смотрела в зеркало.

— Все хорошо, Алан. У меня все хорошо.

Скоро пора будет ехать на ипподром.

Скоро.

— Давай, — прошептал Дэнфорд Китон. Пот стекал по его лицу, как масло. — Давай, давай, давай.

Он скрючился над «Выигрышной ставкой». Он смел все со стола, чтобы хватило места поставить игру, и провел весь день, проигрывая заезды. Он начал с книги «История скачек: сорок лет Кентукки-дерби». Прогнал как минимум две дюжины дерби, давая жестяным лошадкам имена участников, как говорил мистер Гонт. И жестяные лошадки, получившие имена победителей дерби, неизменно приходили первыми. Это происходило раз за разом. Это было чудесно — так чудесно, что время летело незаметно. Было уже четыре часа дня, когда до него дошло, что он гоняет давно прошедшие скачки, в то время как ему надо «пройти» еще десять заездов, которые запланированы на сегодня на ипподроме в Льюистоне.

Пришло время делать деньги.

Сегодняшний номер льюистонской «Дейли сан», раскрытый на разделе скачек, лежал слева от «Выигрышной ставки». Справа лежал листок, выдранный из блокнота. На листе большими торопливыми каракулями было написано:

В пять часов Дэнфорд Китон уже доигрывал последний заезд. Жестяные лошадки качались и дергались, мчась по прорезям. Одна из них вышла вперед на шесть корпусов и раньше всех пересекла финишную черту.

Китон схватил газету и вновь впился взглядом в расписание. Его лицо просияло, словно на него снизошло благословение Божье.

— Малабар! — прошептал он и потряс кулаками в воздухе. Карандаш, зажатый в одном из них, вылетел и куда-то закатился. — Малабар! Тридцать к одному! Как минимум тридцать к одному! Боже мой, Малабар!

Тяжело дыша, он нацарапал кличку лошади на клочке бумаги. Спустя пять минут «Выигрышная ставка» была надежно заперта в шкафу в кабинете, а сам Дэнфорд Китон мчался в своем «кадиллаке» в Льюистон.

Без четверти десять утром в воскресенье Нетти Кобб надела пальто и быстро его застегнула. У нее на лице отпечаталось выражение мрачной решительности. Она стояла в кухне. Бандит сидел на полу, смотрел на нее снизу вверх и всем своим видом как будто спрашивал, действительно ли она собирается выйти из дома на этот раз.

— Да, собираюсь, — сказала она.

Бандит брякнул хвостом по полу, как бы заявляя, что он так и знал.

— Я сделала лазанью для Полли и хочу отнести ее ей. Абажур заперт в буфете, и я знаю, что он там заперт, и мне вовсе не нужно идти проверять, потому что я точно знаю. Эта полоумная полячка не сделает меня узницей в моем собственном доме. И если я увижу ее на улице, то я ей покажу! Я ее предупреждала!

Ей надо было выйти из дома. Просто необходимо выйти, и она это знала. Она не выходила на улицу целых два дня и начала понимать, что чем дольше все это будет тянуться, тем труднее ей будет решиться потом. Чем больше времени она просидит дома с задернутыми шторами, тем труднее ей будет открыть эти шторы. Она чувствовала, как прежний беспорядочный ужас обволакивает ее мысли.

• Предыдущая
• 58/171
• Следующая