Нужные вещи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 57

• Предыдущая
• 57/171
• Следующая

Полли ответила в том же примиренческом духе. Сейчас, когда она начала ходить на бизнес-курсы и задвинула в долгий ящик планы немедленно вернуться в Мэн, это было значительно легче. Но потом, в конце 1975-го, пришла телеграмма. Она была короткой и жестокой:

Когда Полли приехала в госпиталь в Бриджтоне, отец был еще жив. После самолета у нее кружилась голова, а вид знакомых мест возрождал старые воспоминания. С каждым поворотом дороги от Портлендского аэропорта к холмам Западного Мэна в ней нарастало удивление. Когда я в последний раз все это видела, я была еще ребенком!

Ньютон Чалмерс лежал в отдельной палате, периодически теряя сознание, с трубкой в носу. Вокруг голодным полукругом столпились какие-то медицинские аппараты. Он умер через три дня. Полли собиралась сразу же уехать в Калифорнию — о которой она теперь думала уже почти как о доме, — но через четыре дня после похорон отца у мамы случился тяжелый сердечный приступ.

Полли переехала к ней. Следующие три с половиной месяца она смотрела за матерью, и каждую ночь во сне ей являлся Норвилл, поваренок из той забегаловки. Норвилл протягивал ей телефонную трубку правой рукой с татуировкой в виде орла и словами ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ БЕСЧЕСТЬЕ. Полли, это полиция, говорил Норвилл. Они хотят поговорить с тобой. Полли, это полиция. Они хотят поговорить с тобой.

Мать начала ходить и завела разговор о том, чтобы продать дом и переехать вместе с Полли в Калифорнию (то, чего она никогда бы не сделала, но Полли не стала ее разочаровывать — она стала старше и немного терпимее), но тут случился второй приступ. Итак, сырым и промозглым днем, в марте 1976-го, Полли вместе с двоюродной бабушкой Эвелин стояла на кладбище и смотрела на гроб, что стоял на подставке рядом со свежей могилой отца.

Тело отца всю зиму пролежало в кладбищенском склепе, потому что надо было дождаться весны, когда земля оттает и можно будет вырыть могилу. Это было совершенно неправдоподобное и кошмарное совпадение, которое даже писатель не стал бы использовать у себя в романе: мужа похоронили за день до смерти жены. Она как будто ждала, чтобы земля приняла его раньше, подумала Полли.

Когда окончилась поминальная служба, тетя Эвви отозвала ее в сторону. Единственная из оставшихся в живых родственников Полли стояла рядом с катафалком: тонкая женщина, одетая в черное мужское пальто и не к месту веселые красные галоши, с сигаретой в уголке рта. Когда Полли подошла, тетя Эвви чиркнула по ногтю спичкой и поднесла ее к кончику сигареты. Она глубоко затянулась и выпустила клуб дыма в холодный весенний воздух. Ее трость (тогда еще простая ясеневая тросточка; пройдет еще три года, прежде чем ей вручат именную трость от газеты «Бостон пост» как самому старому жителю города) мирно примостилась у нее в ногах.

Теперь, сидя в кресле-качалке, которое старушка наверняка бы одобрила, Полли высчитала, что той весной тете Эвви было восемьдесят восемь лет. Восемьдесят восемь, и она по-прежнему дымила как паровоз! Однако Полли не видела разницы между тетей Эвви образца семьдесят шестого года и тетей Эвви из воспоминаний раннего детства, когда сама Полли при каждой с ней встрече надеялась получить конфетку из, казалось бы, бесконечного запаса сладостей, хранившегося в кармане тетиного передника. За то время, пока Полли отсутствовала в Касл-Роке, многие вещи тут изменились, но тетя Эвви осталась такой же, как раньше.

— Ну вот, оно и закончилось, — сказала тетя Эвви прокуренным голосом. — Они покоятся в земле, Полли. Оба: и мать, и отец.

Полли тогда расплакалась, хотя слезы были скупыми и скудными. Она подумала, что тетя Эвви попытается ее успокоить — положит руку ей на плечо или что-нибудь в этом роде, — и уже внутренне содрогалась от предчувствия прикосновения старой женщины. Она не хотела, чтобы ее успокаивали.

Но оказалось, что она зря волновалась. Эвелин Чалмерс была не из тех, кто бросается утешать скорбящих; Полли потом иногда задумывалась, что тетя Эвви вообще не верила в то, что человека возможно утешить. Но как бы то ни было, она просто стояла, поставив трость между красных галош, курила и терпеливо ждала, когда слезы Полли иссякнут и она возьмет себя в руки.

Когда Полли слегка успокоилась, тетя Эвви спросила:

— Твой ребенок, о котором тут столько судачили, он ведь мертв, так?

Неожиданно для себя Полли кивнула, хотя она ревностно хранила этот секрет от всех.

— Его звали Келтон.

— Хорошее имя, — сказала тетя Эвви. Она медленно выпустила дым изо рта, втягивая его при этом ноздрями (Лоррейн Чалмерс называла это «двойным насосом», морща нос от отвращения). — Я поняла это сразу, как только тебя увидела. Прочла у тебя в глазах.

— Был пожар, — сказала Полли, глядя ей прямо в глаза. Ее платок давно промок, поэтому она сунула его в карман пальто и вытирала слезы кулаками, как маленькая девочка, упавшая с самоката и разбившая коленку. — Девчонка, которую я наняла, чтобы смотреть за ребенком, тоже сгорела. Скорее всего пожар начался по ее недосмотру.

— Ой-ей! — воскликнула тетя Эвви. — Хочешь, раскрою тебе одну тайну, Триша?

Полли чуть улыбнулась и кивнула. Ее настоящее имя было Патрисия, но с детства все называли ее Полли. Все, кроме тети Эвви.

— Маленький Келтон мертв… А ты — нет. — Тетя Эвви выбросила сигарету и для убедительности постучала костлявым пальцем по подбородку Полли. — Ты — нет. И что ты теперь собираешься делать?

Полли помедлила.

— Вернусь в Калифорнию, — сказала она наконец.

— Для начала неплохо. Но этого мало. — Тут тетя Эвви произнесла фразу, очень похожую на ту, которую через несколько лет сама Полли сказала Алану Пангборну во время ужина в «Березах»: — В том, что случилось, твоей вины нет, Триша. Ты это понимаешь?

— Я… я не знаю.

— Значит, не понимаешь. И пока ты не поймешь, то не важно, куда ты поедешь или что будешь делаешь. Шансов не будет.

— Каких шансов? — озадаченно спросила Полли.

— Твоих шансов. Шансов жить своей жизнью. Сейчас у тебя вид человека, которому мерещатся призраки. Не все верят в призраков, но я — верю. Ты знаешь, кто они такие?

Полли медленно покачала головой.

— Мужчины и женщины, которые не могут расстаться с прошлым, — сказала тетя Эвви. — Вот кто такие призраки. А не они, — махнула она рукой в сторону гроба, что стоял рядом со свежей могилой. — Мертвые мертвы. Мы их хороним, и они остаются в земле.

— Я чувствую…

— Да. Ты чувствуешь, а они не чувствуют. Твоя мать и мой племянник — они не чувствуют. Твой мертвый ребенок — он тоже не чувствует. Ты понимаешь?

Она понимала. Отчасти.

— Ты права, что не хочешь остаться здесь, Полли. По крайней мере не сейчас. Возвращайся к себе. Или поезжай еще куда-нибудь: в Солт-Лейк-Сити, Гонолулу, Багдад — куда угодно. Не важно куда, потому что рано или поздно ты все равно вернешься сюда. Это написано у тебя на лице, это в том, как ты ходишь, в том, как ты говоришь, даже в том, как ты прищуриваешься, когда смотришь на незнакомого человека. Касл-Рок создан для тебя, а ты — для него. Не спеши. «Живи там, где твое место» — так написано в одной книге. Поживи, Триша. Не будь призраком. Если ты превратишься в призрака, будет лучше, если ты останешься там.

Старуха осмотрелась вокруг.

— В этом проклятом городишке и так слишком много призраков, — сказала она.

— Я постараюсь, тетя Эвви.

— Да, я знаю. Этого у тебя не отнимешь. Ты была хорошим, добрым ребенком, хотя и не очень удачливым. Ну, удача — это для дураков. Ведь им, бедненьким, больше не на что надеяться. Я знаю, что ты и сейчас хорошая и добрая, и это самое главное. Мне кажется, ты должна справиться. — Она на секунду умолкла и добавила быстро и чуть ли не высокомерно: — Я люблю тебя, Триша Чалмерс. И всегда любила.

— Я тебя тоже люблю, тетя Эвви.

• Предыдущая
• 57/171
• Следующая