Серый кардинал - Моргунов Владимир - Страница 11

Клюев многозначительно завернул рукав полностью «отключенного» Дабиева, выхватил из карманчика, размещенного на своем плече, пластмассовый шприц и щедро выдавил его содержимое в руку майора. «Спи спа-акойно, дарагой! Лучше — несколько часов подряд. Вечного сна не надо — меня не так поймут».

Неожиданно над ухом у него бахнул выстрел. Он инстинктивно сжался, представив ощущение тупого удара по плечу или, хуже того, видение яркой вспышки от бомбы, разорвавшейся где-то в мозгу. Ничего подобного не случилось. Взгляд Клюева, метнувшийся в сторону, откуда прозвучал выстрел, зафиксировал разорванную в нескольких местах на груди гимнастерку, густую кровь, пузырящуюся на густых волосах, лезущих из выреза и поднимающихся до самого подбородка, где рост был остановлен бритвой. Только один из атакованных успел воспользоваться оружием, пистолетом. Но выстрел наверняка был слышан в лагере.

— Клим! Хватай его! — Клюев указал на Дабиева. — Дато! Будешь его подстраховывать. Гранатометы оставьте! Остальные прикрывают их!

Он подхватил гранатомет и первым выбежал из дома. Из палаток и других домов пока еще никто не появлялся. Ничуть не изменив походки — или побежки? — рядом промелькнул Клим с Дабиевым на плече, за ним, делая трехметровые шаги, мчался Дато, держа два автомата в руках.

Клюев и трое остальных, держа гранатометы наготове, отходили, боком, вполоборота к лагерю. Драгоценные секунды — одна, вторая, пятая... Из-за палатки появились несколько теней, прозвучали выстрелы — скорее в воздух, для самоуспокоения. И тотчас же эту палатку разметало в клочья. Отбросив пустой гранатомет — обычный армейский «шмель» калибра 64 мм — Клюев подхватил с земли «Стингер» и жахнул в соседний домик. Пусть думают, что по ним начали лупить ракетами с вертолетов или обстреливать из тяжелой артиллерии.

Они успели достичь спасительной стены леса, когда в лагере уже вовсю трещали выстрелы, раздавались крики. Группа уходила по тому же пути, по которому пришла сюда — через уничтоженный пост. Только метров через двести удалось настичь Клима и Дато. В просветах между деревьями небо рассекали пылающие полосы трассирующих пуль...

— Николаич! Сэнсей ни рэй! Тысячу лет тебя не видел, даже больше — почти целую неделю. Ты не очень занят сегодня вечером?

— Конничи ха. Я, всегда, не очень занят.

— Я с большим пониманием отнесся к уточнению «не очень», но все же я очень хотел бы видеть тебя. Ты что-то приуныл, да? Старый стал, ленивый, да? Или за внуками некому присмотреть? Короче, я буду у тебя минут через тридцать-сорок.

Клюев, как всегда, оказался точен. Через полчаса он позвонил в дверь Бирюкова.

— С праздником тебя, Николаич!

— С каким?

— Ну, во-первых, пасхальная неделя еще не кончилась, четверг, а во-вторых, день рождения вождя.

— А ведь и правда. Забыл про вождя начисто.

— Вишь, какие мы, советские, забывчивые. Николаич, при всей забывчивости, ты, надеюсь, помнишь избитую фразу насчет того, что всякий труд должен быть оплачен.

— Раз она избитая, я ее помню, только не понимаю, о чем речь в данном случае.

— Тогда возьми вот это, раз не понимаешь, о чем речь идет в данном случае.

Он протянул Бирюкову пять сотенных зеленых бумажек.

— Вот теперь я решительно ничего не понимаю. Почему я это должен взять?

— Но ты же только что сказал мне, что помнишь фразу.

— Фразу-то, может быть, и помню...

— Ладно, Николаич, здесь зарплата, аванс, премия, тринадцатая зарплата...

— ...И выходное пособие?

— Нет, скорее входное. Бери, не то обижусь.

Бирюков пожал плечами, взял деньги, аккуратно согнул пополам, положил в нагрудный карман.

Клюев подумал, что у Бирюкова и полугодовой доход вряд ли столько составляет, а вслух спросил:

— А жена твоя где? Она на твои отлучки несколько раз в неделю как смотрела? Тем более, что возвращался ты ну очень уж усталый.

— Никак не смотрела, — взгляд Бирюкова показался Клюеву странным.

— ?..

— Жены нет. Вот уже полтора года, как нет, — просто ответил Бирюков.

— Хм, бывает... — Клюев взялся правой рукой за мочку левого уха — жест этот он очень давно перенял у Грегори Пека из «Золота Маккенны», где шериф, или, как его звали в англоязычном варианте, маршал, вот так же брался за ухо, когда был смущен или обескуражен. Жест наряду с немногими двигательными навыками такого рода остался в арсенале Клюева с тех самых пор. Он научился совершенно автоматически складывать пальцы в кудзи-ин, комбинации по ниндо-микке, комплексу ниндзя и за считанные секунды обретал нужное психологическое равновесие. Он мог терпеть адскую боль, внушая себе, что желает боли еще большей, или сдерживать ярость, продолжая мило улыбаться. Но иногда он брался правой рукой за мочку левого уха, когда бывал сильно озадачен.

— Это бывает редко, — безо всякого выражения произнес Бирюков. — Лучше бы, конечно, если бы она просто ушла от меня, как ты, наверное, предположил. А она погибла, машина ее сбила.

— Д-да... Ну ладно, Николаич, жизнь-то должна продолжаться, как говорят некоторые оптимисты. Меня к тринадцати ноль-ноль кличет к себе один мудак. Надо у него быть. Позвонил мне, понимаешь ли, ни свет ни заря сегодня. Мне необходимо знать, что ему от меня нужно. А потом мы с тобой тряхнем стариной и пройдемся по-холостяцки по злачным местам. Я угощаю, — он предостерегающе поднял руку. — Это во-первых. А во-вторых, пить мы будем умеренно, как подобает истинным самураям, и напитки исключительно благородные, как подобает истинным джентльменам.

Бирюков только пожал плечами в ответ. Уж очень здоровым оптимизмом веяло от Клюева. Бирюкову давно не встречались такие люди.

Кликал к себе Клюева полковник Широков, которого Клюев, мягко говоря, недолюбливал. Главным образом из-за того, что Широков занимался не своим делом. Человек до сорока лет охотился за диссидентами, а потом, когда образовалось государство под названием Российская Федерация, начал бороться с террористами. То есть, боец скотобоен срочно переквалифицировался в охотника на волков. Такое, конечно, возможно, если бывший забойщик овечек кроме отсутствия брезгливости и подспудного сладострастного стремления каждодневно наблюдать предсмертную и свежую кровь обладает и другим набором качеств. Диссидент он и есть диссидент — он мыслит иначе, чем нормальный обыватель, у него инстинкт самосохранения явно недоразвит, у него чувство справедливости гипертрофировано, у него от рождения «крыша поехала» — может быть, и права профессор Снежковская со своей «вялотекущей шизофренией». Диссидента «обезвредить» ума не надо — в обществе, где острое желание «настучать на ближнего» (и дальнего, впрочем, тоже) испытывает процентов восемьдесят граждан, а остальные двадцать процентов не «стучат» либо по причине необычной лени, либо из-за «сдвига по фазе» — диссидента в таком обществе изловить проще простого, не сложнее, чем магазинного карпа в тазике.

Что касается самого Клюева, то у него отношение к диссидентам было брезгливо-сострадательным: конечно, не требуется большого ума для того, чтобы делать вид, будто не замечаешь вещей очевидных, но и особой хитрости не надо для того, чтобы обнаружить, что зимой холодно, а летом жарко. Зачем же о последнем орать во всеуслышание?

Широков позвонил на «официальную» квартиру Клюева, сказал, что пытается найти его вот уже несколько дней. Клюев и предположить не мог, зачем же он вдруг понадобился полковнику «конторы», но не идти туда было нельзя.

Внешне здание «конторы» выглядело ухоженным, в отличие от соседних. Его недавно подкрасили-подштукатурили. Не иначе, как коммунистический субботник устроили люди с холодной головой. То ли к дню рождения создателя первого в мире тоталитарного государства, то ли к дню солидарности трудящихся, облагодетельствованных неусыпной заботой рыцарей плаща и кинжала. Герб союза нерушимого слетел с фасада к фигам собачьим, словно его и не было никогда, взамен триколор светится-красуется.