На 101 острове - Успенский Лев Васильевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/29
- Следующая
Но это только на протяжении первой полусотни метров. Ниже, глубже инструмент всюду и везде приносит наверх один и тот же материал — плотную синюю кембрийскую глину. Огромный, мощный однородный пласт ее залегает под всем нашим городом: и возле Загородного проспекта, и при пересечении Московского проспекта и Обводного канала, и возле Мойки — везде натыкаются на синюю глину. Толщина пласта достигает двух, если не больше, сотен метров.
Вот это и оказалось очень удобным для строительства метро, потому что рыть туннели в толще сухой, почти превратившейся в камень, глины хотя и не очень легко, но зато спокойно и безопасно: сквозь нее никакая вода не проберется.
Когда же бур пронзает и эту толщу, бурение приходится прекращать: дальше идет такой же ровный и однообразный слой первобытного камня — гнейса. Мы дошли до самого дна древнего кембрийского моря. Дальше буквально «ехать некуда». И какова толщина этого старого черепа земли, еще никто не сказал в точности.
Ленинград, как сказочный богатырь, возлежит на каменном ложе с толстым матрасом кембрийской глины, поверх которого постлана тоненькая, но мягкая перина песка и торфа.
В дни войны летчики, оберегавшие Ленинград с воздуха, удивлялись, совершая над ним свои первые полеты: воды в этом городе гораздо больше, чем суши. С километровой высоты видны сразу и Финский залив на западе и неоглядная Ладога на востоке. На сто одном острове невской дельты Ленинград лежит, как на гигантской влажной ладони, и короткая река вливает в море столько же воды, сколько древний Нил, пробегающий шесть тысяч километров. Недаром основал город царь-моряк, царь-штаубенахт флота, для которого море в юности было всем.
Тот, кто видел старые планы города, хорошо знает, что еще двести — триста лет назад этих островов было гораздо меньше, чем сейчас, да и каждый из них сильно увеличился в размерах. Известно, например, что со времени основания Петербурга Васильевский остров вырос за первые сто пятьдесят лет примерно на четверть, а Гутуевский — почти на половину своей первоначальной величины. Площадь всех островов, на которых лежит наш город, увеличилась к нашему времени больше, чем на одну пятую. Если предположить, что этот рост и раньше шел примерно с такой же скоростью, легко сообразить, что тысячу лет назад островов этих не было совсем.
На первый взгляд все это кажется странным, почти неправдоподобным, но ведь можно и сейчас видеть зарождение новых и увеличение старых островов.
Если вам придется ехать к стадиону имени С. М. Кирова через Петровский остров, обратите внимание на мост между ним и следующим островом — Крестовским. Под мостом лежит небольшой островок: немного земли, несколько деревьев. Сейчас это островок, а лет сорок назад ничего тут еще не было: виднелась у одного из мостовых устоев только узкая мель, поросшая осокой и камышом.
На глазах одного поколения родились и укрепились мелкие островки за Стрелкой Елагина острова. Когда вы будете кататься на ялике возле Стрелки, посмотрите на эти плоские, осокой и тростником поросшие островки, запомните их. Пока это малыши среди большого семейства дельты, но они вырастут на ваших глазах.
Тысячу лет назад у Невы вовсе не было дельты. Она впадала прямо в Финский залив примерно в тех местах, где из нее теперь вытекает направо Большая Невка, налево — Фонтанка.
Странное дело: тогда впадала без дельты, теперь с дельтой! Что же случилось с Невой? Почему она вдруг начала эту хлопотливую работу, принялась строить острова? Тысячелетиями людям известен Нил, и, по-видимому, всегда его дельта так же росла, как растет в наше время. Дельты Волги, Миссисипи, Лены стары, как сами эти реки. А у Невы почему-то молодая дельта, которой нет и десяти столетий. Как это может быть?
Этому есть несколько важных причин.
Первая причина в том, что Нева самая молодая река. Это одна из немногих крупных рек мира, которые родились на свет не миллионы лет назад, а почти что «на наших глазах» и, уж во всяком случае, на глазах наших предков, первых поселенцев ее прибрежий. А можно это доказать? Можно.
Ученые уже давно обратили внимание на то, что само имя реки — Нева (по-шведски Ню) означает «Новая». Люди не зря дают имена тем горам, рекам, озерам, с которыми они встречаются.
Школьники знают, что когда-то через Финский залив и Ладожское озеро пролегал так называемый «великий водный путь из варяг в греки» — торговая дорога древних. В старых русских летописях она описана подробно, указаны все озера, реки и речки, через которые шел этот путь. Есть тут и Днепр, и Ловать, и Ильмень-озеро, и Волхов, и Ладога (или озеро Нево, как его тогда называли). А вот Невы-реки нет в этом перечне. Там, в летописи, стоит странная фраза: «А из Нева-озера внидет [то есть входит] устье в море Варяжское». Устье — то есть пролив, проток. Проток, а не река.
Очень трудно было бы объяснить это, если бы данные геологии не подтвердили старых записей; геологи теперь установили твердо и точно одну значительную вещь.
Наше побережье Финского залива, как это ни странно слышать, за последние столетия неуклонно поднимается вверх, выступая все больше и больше из волн морских. Вы живете, учитесь, играете и все время поднимаетесь вместе со всем Ленинградом выше и выше. Это не страшно, — ведь поднимаемся мы со скоростью, которую даже улитка назвала бы черепашьей, — на один метр в столетие. Немного, да; но что из этого следует? Десять веков назад то место, где сейчас высятся прекрасные здания нашего города, лежало на десять метров ниже, чем сейчас. В Ленинграде почти нет улиц, расположенных над водой даже на пятиметровой высоте. Значит, тысячелетия назад бoльшую часть его территории покрывала вода, и вполне естественно, что Ладожское озеро в те дни соединялось с морем действительно не быстрой и сравнительно узкой рекой, а широким спокойным протоком — устьем. Понятно, что никакой дельты такой проток образовать не мог. Что же произошло затем?
А затем произошла вещь совершенно удивительная.
Проследите по карте за течением Невы. В сорока трех километрах от моря возле селения Ивановское течение это вдруг резко меняет свое направление. До этого места река течет на юг, а тут внезапно круто поворачивает и дальше течет на северо-запад. Угол приходится точно в том месте, где сливаются воды могучей Невы и ее небольшого притока — речки Тосны. И странная вещь: Тосна как текла на северо-запад, так и продолжает течь, а громадная Нева покорно присоединяется к ее течению.
Это вещь необычная. Всегда и всюду слабый приток подчиняется направлению главного потока, а тут все наоборот. Особенно резко это бросится вам в глаза, если вы летом сядете на теплоходик, идущий в Островки от площади Декабристов, выйдете в Ивановском и с ближайшего холма увидите все это не на карте, а в натуре.
Геологи считают, что в жизни реки Невы был такой момент, когда эта очень молодая река впервые прорвалась своим руслом сквозь каменную гряду чуть повыше Ивановского, возле пристани «Пороги». Следы этого прорыва видны и сейчас: Нева здесь бурлит и пенится; из нее там и тут торчат камни, кое-где разбросаны небольшие островки.
Молодая река рвалась к морю. А там, за грядой, в него уже много тысячелетий впадала река-старуха — Тосна. И вот, когда Нева прорвалась, она вместо того, чтобы искать новый путь к заливу, воспользовалась готовым ложем Тосны, повернула круто вправо и потекла по нему.
Но, если это так, тогда, говоря по справедливости, не Тосна является притоком Невы, а Нева — притоком Тосны. Она не только во много раз старше, но и почти вдвое длиннее гордой нашей Невы; сто восемнадцать километров — и семьдесят четыре. А поскольку нижнее течение реки от места слияния всегда именуется не по притоку, а по главной реке, то и выходит, что наш город стоит в долине Тосны и на берегу Тосны.
- Предыдущая
- 3/29
- Следующая
