"Короли без короны" - Александрова Екатерина Александровна - Страница 3

       Совет был хорош, но король не желал терпеть ни малейшего промедления. У Франции мог быть только один господин, и дворянам, вельможам и королевским родственникам -- особенно родственникам! -- это стоило запомнить. А еще было необходимо как следует припугнуть Алансона и отучить брата поднимать мятежи. Последнее больше всего волновало Генриха, и он настаивал, чтобы в "признании" Монморанси пара слов уделялась и Алансону.

       Пожелания короля были выполнены. "Признание" маршала было написано в такой трогательной и жалобной манере, что не поверить ему было невозможно. Монморанси то просил прощение у Бога, короля и жены за участие в заговорах герцога Алансонского, то клялся покарать себя за измену смертью, то пытался оправдать свое преступление дурным влиянием братьев и Алансона, то вновь просил прощение. Жорж-Мишель подумал, что в словах "дурное влияние" заключалась вся жизнь несчастного маршала. Попав под дурное влияние Жанны де Пьенн, Франсуа де Монморанси вступил с ней в тайный брак. Попав под влияние отца, развелся. Под влиянием короля женился на его незаконнорожденной дочери Диане де Франс. Под влиянием Дианы сражался с протестантами. Под влиянием королевы Екатерины вывел в семьдесят втором все войска из Парижа, что стало одной из причин Варфоломеевской резни. Под влиянием Алансона возмущался устроенной католиками бойней. Под влиянием брата Дамвиля сделал ставку на Алансона. А вот оказавшись в Бастилии, где можно было прочувствовать лишь дурное влияние тюремных стен, вполне мог впасть в отчаяние и наложить на себя руки. Очень правдоподобно.

       Только хлопоты со свадьбой короля приостановили подготовку к убийству узника. По примеру героев сказок разобиженный на весь женский род Генрих вознамерился жениться на первой встречной, отвергнув дочерей и сестер королей, а также владетельных принцесс. Не подумал его величество и обратиться к тем знатным семействам, что издавна славились плодовитостью и здоровьем своих отпрысков. Зато об этом подумал дю Гаст. Первой встречной, представленной на суд государя полковником, оказалась дочь графа де Водемон, девушка миловидная, скромная, набожная и не имеющая ни малейшего представления о политике. Приданного у девицы не было, но дю Гаст утешал мадам Екатерину тем, что, польщенные оказанной им честью, старшие Лоррены смогут держать в узде младших. К тому же шевалье напомнил, что лотарингцы издавна славились красотой, здоровьем и плодовитостью, так что скромное происхождение будущей королевы должно было компенсироваться немалым количеством рожденных ею в браке детей.

       Король Генрих безропотно отправился к алтарю, с обреченностью мученика принял восторженную любовь Луизы де Водемон и словно галерный каторжник постарался выполнить свой долг перед Францией и женой. Дю Гаст сиял и беспрестанно твердил молодой королеве, что ее долг поскорее подарить Франции наследника и тем самым оставить Алансона с носом, а мадам Маргарита задыхалась от ненависти. Ее гнев на брата и его советников был столь велик, что королева Наваррская заперлась в своих луврских апартаментах, не желая покидать их даже для того, чтобы блистать на празднествах в честь свадьбы.

       Затворничество редко бывает полезным, и мадам Маргарита очень быстро в этом убедилась. На пропущенном ею балу случилось событие, настолько потрясшее двор и Париж, что оно затмило даже королевскую свадьбу. Стоило музыкантам взяться за инструменты, а молодым супругам выйти вперед, дабы танцевать павану, как толпа расступилась, и в зал под руку с Дианой де Франс вошел Анри де Дамвиль собственной персоной!

       Танцоры застыли на месте, музыка оборвалась, и несколько сот гостей уставились на вновь пребывших, не зная, стоит ли им креститься, жмуриться или спешить к маршалу с поздравлениями. Дамвиль язвительно улыбался, словно хотел сказать, что вполне понимает чувства придворных. А мадам Диана с самой любезной улыбкой поздравила единокровного брата со свадьбой и выразила надежду, что в честь столь знаменательного события его величество, наконец, выпустит из заточения ее супруга.

       Шевалье Жорж-Мишель первый пришел в себя, с не меньшей любезностью сообщив, что ничего иного его величество не желает. Справа ему достался благодарный взгляд королевы-матери, слева яростный взгляд Генриха, а в спину ударил ревнивый взгляд дю Гаста. Полковник уже давно считал, что принц Релинген очень опасный соперник, но в данном случае спорить с его высочеством было глупо: дю Гаст заметил спутников Дамвиля, чьи длинные шпаги били по стенам луврских коридоров, а, выглянув из окна, разглядел еще четыре сотни бравых вояк, дожидавшихся маршала во дворе замка. Коль скоро арест Дамвиля был невозможен, следовало рассыпаться в любезностях и даже намекнуть правителю Лангедока, что быстрейший разгром Алансона в его интересах.

       Марго была вне себя от ярости. Мало того, что своей женитьбой Генрих постарался лишить Франсуа законного наследства; мало того, что вышедший из заключения Монморанси напоминал непригодные к использованию развалины; теперь дю Гаст пытался натравить на ее любимого брата Дамвиля! Королева жаждала мести. Встретив в Лувре любовницу дю Гаста, мадам Маргарита не преминула громко объявить:

       -- Вот идет шлюха полковника!..

       -- Лучше полковника, чем полка, -- ни на мгновение не смутившись, парировала дама и гордо прошествовала мимо лишившейся дара речи королевы.

       Остроумие подруги привело дю Гаста в восторг, и он всюду стал повторять шутку дамы, а Марго в очередной раз поклялась отомстить. Она ненавидела друзей брата, и дю Гаста больше всех, поэтому полковник должен был умереть, а принц Релинген понести кару за это преступление. Королева Наваррская была бы счастлива, если бы шевалье Жорж-Мишель и его жена отправились в вечное изгнание и не смели высунуть из своего Релингена даже носы. И, конечно, Марго не сомневалась, что в Париже найдется достаточно людей, способных осуществить эту мечту.

       Через пять дней после столкновения дам Лувр огласили неистовые рыдания короля. Дю Гаст был убит и король то клялся жестоко покарать убийц, то жаловался на судьбу. Были забыты жена, дела, Алансон, протестанты и Католическая Лига. Празднества кончились, Лувр погрузился в траур, а король, обессилев от горя, мог только слабо стонать "Кто?!"

       Принц Релинген задавал себе тот же вопрос. Хотя Жорж-Мишель никогда не испытывал симпатий к дю Гасту, принц признавал, что смерть полковника приключилась на редкость не вовремя. Ну, как дю Гаст, этот лихой рубака, мог позволить себя прикончить?! -- негодовал шевалье. Правда, по зрелым размышлениям Жорж-Мишель вынужден был оправдать полковника. Ну, что мог сделать безоружный, раздетый и к тому же спящий человек? Ничего... Разве что не посещать дома, чьи окна выходят на улицу, или, по крайней мере, надежно закрывать их ставнями.

       И все-таки найти виновников столь наглого убийства шевалье не успел. Когда несчастный король Генрих впервые поднялся с постели и с трудом облачился в черный наряд, сплошь расшитый золотыми черепами и серебряными слезами, в спальню брата вошла Марго и с прекрасно разыгранном сочувствием вручила ему кинжал с гербом на рукояти.

       -- Этот кинжал нашли под окном дю Гаста, -- с неподдельной грустью сообщила мадам Марго королю.

       Генрих взглянул на герб, и его колени подогнулись, так что он был вынужден опуститься на постель. Орел в окружении десяти крестов, якорь и башня... Белое, красное, синее и золотое... Нет, только не это...

       -- Все сюда! -- завопил король, словно надеялся, что от крика и чужих взглядов герб на кинжале изменится. -- Вот это... нашли у дома дю Гаста... Чей это герб?! Чей?!!

       -- Принца Релинген, -- без малейших колебаний сообщил Шико. Королевский шут решил, что отплатить бывшему сеньору изгнанием за изгнание будет на редкость забавно.

       -- Принца Релинген, -- растерянно подтвердил Можирон.

       -- Но, может быть, его высочество просто потерял кинжал, -- попытался вразумить собравшихся капитан де Нанси.