Два Гавроша - Шмушкевич Михаил Юрьевич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/38
• Следующая

— Я вас долго искал, — закончил свой рассказ Грасс, — но найти не так уж легко. Тем более мне, немцу. Работа ваша всюду видна, а сами вы — невидимки.

Немец стал участником французского Сопротивления. Правда, вначале к нему относились настороженно, проверяли. Но вскоре он завоевал доверие, любовь и уважение всего отряда. Ему даже начали давать самостоятельные поручения.

Дорога спиралью поднималась вверх, теряясь у горизонта. Гул мотора не разрывал ночную тишину, а делал ее еще более ощутимой. Люсьен-бросил взгляд на квадратное зеркальце и улыбнулся. На заднем сиденье, слабо освещенном лунным светом, тихо сидели два необычных пассажира: Павлик и Жаннетта.

— А колпаки? Колпаки не забыли? — повернулся ой к ним.

— Разве не видишь? — отозвалась Жаннетта,

Ребята надели красные колпаки. Эти головные уборы — символ свободы. В Древней Греции и Риме их носили освобожденные рабы. Позже, в XVIII веке, во время французской революции, — парижане. Колпаки не очень гармонировали с лохмотьями двух Гаврошей. Люсьен снова оглянулся на них и весело рассмеялся.

Жаннетта поняла причину смеха Люсьена. Надув губы, она сердито бросила:

— Нечего смеяться!

Долго еще тряслись плечи Люсьена. Наконец он налег на руль и резко повернул его вправо. Белая лента дороги теперь вилась среди густого леса. От теней деревьев она стала походить на тигровую шкуру. Машина сделала еще один поворот и въехала на поросшую травой узкую просеку.

— Прибыли! — объявил Люсьен, останавливая машину. — Подождите здесь, я скоро вернусь. Не страшно? Темно, лес…

— Ты что, с неба свалился, Люсьен? — фыркнула Жаннетта. — Да мы, если хочешь знать, в более страшных лесах побывали и то ни чуточки не боялись.

— Не хвастай, — перебил ее Павлик.

— Я же говорю правду! Помнишь, когда я осталась одна? Умирающая и одна-одинешенька, в лесу…

Люсьен вскоре возвратился в сопровождении какого-то вооруженного человека. Тот заглянул в машину, потянул к себе дверцу и веселым тоном произнес:

— Добро пожаловать, товарищи артисты. Мы вас ждем не дождемся.

По дороге вооруженный человек что-то тихо рассказывал шагающему рядом Люсьену. Вдруг Люсьен остановился, обернулся к ребятам и сказал:

— Приехали бы на часок раньше, дружка своего застали бы. На задание ушел. Это я про немца, про Грасса…

— Грасс?! — воскликнула Жаннетта. — Он партизан?

— Партизан, — ответил вооруженный человек. — Гордость нашего отряда. И товарищ, надо сказать, немец этот, замечательный. Его тут все уважают.

— Какая досада! А он скоро вернется? — спросила Жаннетта.

Партизан пожал плечами:

— Не знаю. И вообще, такие вопросы не полагается задавать…

Девочка сморщила нос. Окинула партизана колючим взглядом:

— Подумаешь, какой секрет! Товарищ Моно, заверяю вас, скажет мне.

Павлик огорчился не менее Жаннетты. Вместе с тем он почувствовал прилив радости. Грасс стал партизаном! Наконец-то добрый немец понял, с кем ему надо идти!

Партизан продолжал восхищаться Грассом. Немец исколесил весь мир, но любовь его к родине не угасла.

— Шли мы как-то с Рихардом на задание. Идем лесом, вдоль железной дороги. На полустанке эшелон воинский стоит. В вагонах — боши. Вдруг в одном вагоне кто-то заиграл на губной гармонике. Грасс замедлил шаги, начал прислушиваться. Я, разумеется, тоже. Хорошая, надо сказать, была эта музыка. Чудная мелодия! Звуки мягкие, волшебные. Чистые, как вода горного ручья. Гляжу на Рихарда. Он вот-вот заплачет. Молчу… «Это, — говорит он немного погодя, — старинная песня о Рейне. О Германия, Германия! Как прекрасны твои песни, как музыкален твой народ!»

В длинной полутемной землянке набилось полно народу. Вдоль стен на нарах и просто на полу сидели люди. На многих были окровавленные повязки. Тут же стояли винтовки, автоматы, громоздились ящики с патронами. При появлении гостей шум, говор и смех вмиг оборвались. Правда, ненадолго. Через секунду в землянке поднялась буря аплодисментов. Павлика и Жаннетту со всех сторон осветили десятки карманных фонариков,

— Тише, товарищи! — крикнул кто-то.

— Нельзя же так, они ослепнут, — заметил другой.

— Товарищи, товарищи, товарищи! — раздался третий голос, призывающий к порядку, и, когда все умолкли, громко объявил: — К нам приехали из Парижа юные артисты. Слово предоставляется…

— Мне, Жаннетте, — подсказала взволнованная Жаннетта и тут же спохватилась: — Ой, что я сказала! Га-вро-шу!

Раздался дружный смех и новый взрыв аплодисментов. Жаннетта ничуть не смутилась. Она выступила вперед, обвела всех торжественно-серьезным взглядом, подождала, пока воцарилась полная тишина, и лишь тогда заговорила:

— Вовсе мы не артисты. Только песни революционные исполняем.

Павлик и Жаннетта, взявшись за руки, запели песню первой французской революции:

Затем, надев набекрень рваное кепи, Жаннетта с большой страстью продекламировала:

— Живее! Валите булыжник! Еще, еще! Катите бочки, давайте мусору заткнуть дыру. Мала наша баррикада. Куда она годится? Тащите, валите, катите что попало. Ломайте дом, несите стеклянную дверь!

— Браво, браво нашему Гаврошу! — кричали в землянке.

Жаннетта отвесила низкий поклон.

— Третьим номером нашей программы… — Она сделала драматическую паузу, чтобы ее слова произвели на слушателей необходимый эффект, и взяла из рук улыбающегося Люсьена большой зонт. — Третьим номером нашей программы: «Петен[13] заботится о Франции».

— Гаврош, — обратился Павлик к Жаннетте, — покажи нам, как Петен заботится о Франции.

Жаннетта напялила шляпу, вытянулась на спине и, спрятав голову под зонт, широко и громко зевнула.

— Петен принимает солнечные ванны на пляже в Виши, — пояснил Павлик.

Землянка задрожала от смеха.

— Правильно, правильно!

— Девочка его точно копирует! — раздались голоса, сопровождаемые оглушительным хохотом и аплодисментами.

Свое выступление Павлик и Жаннетта закончили песенкой Гавроша:

Партизаны весело и дружно подхватили:

Тюильрийский сад, который тянется вдоль Сены, всегда был излюбленным местом гуляний и отдыха парижан. На его тенистых аллеях, украшенных мраморными скульптурами, у большого бассейна, в обвитых плющом беседках, постоянно полно народа. Однажды сюда отправились и Клод Пети с Жизель Ансар.

Приехали они на такси. Клод категорически возражал против того, чтобы их привез сюда Люсьен. «Не хочу задевать его самолюбие», — объяснил он.

У входа в сад Клод подозвал цветочницу. Выбрав несколько белых лилий, он преподнес их актрисе.

— Белая лилия — символ чистоты и невинности, — сказал он. — Лет сто назад в Тюильрийском саду было множество этих цветов, но они внезапно исчезли. Капризный король Луи-Филипп приказал их уничтожить…

Жизель хочется сказать Клоду, что она поражена всесторонним его развитием, его глубокими познаниями. Он даже разбирается в цветах…

Клод взял ее под руку, и они углубились в сад. Обогнув фонтан, они заняли свободную беседку. Жизель сняла шляпу.

— Почему вы умолкли, милый Клод? — обратилась актриса к своему спутнику.

Клод не слышал вопроса. Все его внимание было поглощено парой, вошедшей в беседку напротив. Мужчина виден был хорошо, но его интересовала женщина, которую закрывал плющ. Когда она входила туда, Клод успел заглянуть ей в лицо. «Она! — и сам испугался этой мысли. — Это она». Юноша ей не пара. Слишком крупные черты, сильно развитая челюсть, подчеркнутая элегантность выдает его с головой. Он рабочий. Беседка несомненно служит местом явки. Женщина заливается смехом, а под шумок, конечно, дает юноше задание, спрашивает, кто из его друзей арестован, советует, что делать в случае нового провала…

• Предыдущая
• 25/38
• Следующая