Владычица Рима - Мизина Тамара - Страница 26

• Предыдущая
• 26/41
• Следующая

Германик криво улыбнулся:

– Разве мудрый Зефар не догадывается сам, о чем думал тот несчастный? Что с ним стало потом?

– Госпожа велела выпороть его, а после того, как он ответил на все вопросы, простила. Он тоже будет здесь завтра. Ну а чуть позже сюда приведут и остальных пленников.

Череда отдающих оружие людей стала намного короче, зато удлинились вечерние тени.

– Придется заканчивать при факелах, – скорее для самого себя заметил Зефар. – Ну, да на такое дело и ночи не жалко.

– Что вы собираетесь делать дальше?

– Не знаю. Такие вопросы решает Совет.

– Но ты – один из них.

– Верно.

– И ты ничего не знаешь?

– Даже великая госпожа, знающая все на сто лет вперед, не ответила бы на твой вопрос, римлянин. Пока ее слова не утвердил Совет, они не имеют никакой силы. Не будем говорить об этом. Пойдем лучше и выпьем за то, чтобы Совет принял мудрое решение. Тут окончат и без нас.

Лиина еще раз прочла только что составленное послание и передала его матери. Та просмотрела запись, похвалила:

– Удачно составлено. Коротко, емко, вежливо и оскорбительно, чисто, на двух языках, хорошим слогом. Только почерк неровный. И у меня он для официальных посланий недостаточно хорош. Что будем делать? – она хлопнула в ладоши, приказала вошедшему воину: – Позови Овазия.

– Был бы здесь римлянин, – начала Лиина, но мать остановила ее.

– Не говори чепуху. Ты прекрасно знаешь, что его почерк еще хуже, чем твой. Зачем ты делаешь вид, будто этот юноша для тебя что-то значил? Или ты хочешь для него новых бед?

– Ну что с ним может случиться? Скоро он дойдет до города, а там полно римлян. Мне и вправду мало до него дела теперь.

– Вот и вспоминай о нем пореже. Ты еще не знаешь свою силу, потому-то и играешь словами.

– Мам, а зачем нам сейчас Овазий? Он своей латынью, конечно, приводит римлян в ужас, но разве нам это требуется от послания?

– Опять шутишь, балаболка? Ну, когда ты повзрослеешь? Тринадцать лет – замуж выдавать пора. Теперь я не удивляюсь, почему римлянин, как только увидел тебя, бросился бежать. Сколько заноз засадила ты ему под шкуру своим язычком? Такого и терпеливый мул не выдержит, не то что римский юноша из древнего рода.

Девочка, блестя глазами, слушала шутливые упреки матери и ждала, когда же и ей удастся вставить хотя бы одно словечко.

– Госпожа звала меня?

Женщина прервала речь, обращенную к дочери, и ответила приветливо:

– Входи, Овазий. Я жду тебя.

Воин, вошедший в шатер, был не старше Авеса и так же красив, хотя красота его была другого типа. Темно-каштановые волосы его смыкались с маленькой, ровно подстриженной бородой. Правильные черты лица отражали полное душевное спокойствие, а светло-карие глаза ровно смотрели на женщину и ее дочь.

– Садись, – женщина указала на свободное кресло. Воин молча сел и женщина, показав ему тыльную сторону исписанного Лииной пергамента, сказала: – Я составила письмо, но ни мой почерк, ни почерк моей дочери недостаточно хороши для столь важного документа. Ты должен помочь мне.

– Чем, госпожа?

– У Авеса есть раб. Обученный раб. Авес бьет его и может забить без пользы. Выкупи его для меня. Тебе Авес не откажет.

– Да, госпожа. Это я могу сделать.

Женщина встала, вышла на минуту во второй шатер, вернулась со шкатулкой:

– Возьми. Здесь тридцать тысяч денариев. На пять тысяч больше того, что заплатил Авес.

– Что мне сказать Авесу? – задал вопрос Овазий, уже после того как встал и взял шкатулку.

– Скажи… Скажи ему правду. В этом мире ничто не стоит лжи. Погоди, – остановила она Овазия у порога: – Как чувствуют себя твои воины? Много их у тебя сейчас?

– Семьсот тридцать один, госпожа.

– Мало, мало для такого мудрого воина, как ты. Ну, ступай же.

Проводив Овазия, женщина вернулась в свое кресло.

– Авес даст рабу на прощанье множество советов, – заметила девочка. – Он считает себя великим умником.

– И главным образом, заметь, советы эти будут касаться твоего поведения.

– Мам, ну опять ты об этом. Сколько можно. Я уже взрослая.

– Именно взрослая. То, что прощается ребенку, непростительно невесте. А то, что позволяет себе дочь деревенской гадалки, недопустимо для дочери великой вещуньи. Лиина, пора взять себя в руки. Сейчас не время дразнить окружающих. Это не игра в кости. И не дуйся. Так надо.

– Ну, раз так надо… Пусть Авес будет доволен, что вышло по его желанию.

– Спасибо, Лиина. Я всегда знала, что могу положиться на тебя.

Через час в своем белом, но изрядно помятом и запачканном одеянии Богуд стоял перед госпожой. Овазий поставил на стол шкатулку:

– Авес взял двадцать тысяч – ровно столько, сколько он сам заплатил. Брать что-либо сверх потраченного он не хочет, ведь он не перекупщик. Более того, будь на то его воля, раб достался бы госпоже и так, но великая вещунья подарки не принимает.

– Я благодарна тебе за эту услугу, Овазий.

– Всегда готов выполнить любой ваш приказ, госпожа.

Участники Совета по очереди брали в руки обернутый тонким шнурком свиток, разворачивали его, внимательно читали.

– Римляне захлебнутся от злости, получив такое послание, но не слишком ли вежлива госпожа с этими мерзавцами? – заметил, возвращая женщине свиток, Урл.

– Недостающие оскорбления посол, если сочтет нужным, может добавить от себя. Совету же не стоит опускаться до брани.

Обдумав довод, Урл решил согласиться:

– Совету до брани опускаться не стоит, и если мы ставим под письмом наши имена, его содержание должно быть этих имен достойно. Госпожа рассудила как всегда мудро. Но кто возьмется передать письмо римлянам? И не только письмо, но и подарки. Где найти человека, который бы столь низко ценил свою жизнь?

Зефар почесал затылок:

– Не люблю я своих людей в петлю совать, но раз дело того требует, пусть Лигиец едет. Я за него, как за себя, ручаюсь.

– Я сам поеду, – поднялся Овазий. – Госпожа меня в Совет ввела, честь и доверие оказала. Надо оправдывать.

– Я тоже могу поехать! – то, что новичок опередил его, Авес воспринял почти как личное оскорбление.

Женщина поспешно остановила юношу, напомнив:

– Ты не знаешь латыни, Авес, а там надо будет не только говорить, но и слушать. Лучше вы с Урлом выделите по десятку воинов для охраны и для почета. На этом и решим?

– Да, – негромко отозвался Зефар, довольный, что никто больше у него людей не потребует, и что он будет знать все из первых рук.

– Разумные речи говорит госпожа, – отозвался Урл, привычно избегая прямого ответа даже тут, когда в этом не было никакой нужды.

– Да, – громко и твердо произнес Овазий.

Последнее слово опять досталось Авесу. Обиженный столь явной, на его взгляд, несправедливостью, он вдруг спросил:

– А не мала ли охрана?

– Скорее велика, – ответила женщина и пояснила. – По дороге на наших посланцев напасть никто не посмеет, сколько бы их ни было, а в городе, если римляне решат убить послов, никакая охрана не поможет.

– Но почему всего два десятка?!

Женщина окинула взглядом в очередной уже раз заупрямившегося военачальника и строго спросила:

– Авес, сколько у тебя воинов?

Вопрос оказался неожиданным и Авес замешкался, но ненадолго:

– Больше трех тысяч.

– А сколько было перед тем, как мы разошлись?

– Вы же знаете, госпожа, чуть больше двух.

– Примерно столько же, сколько у других. Зефар, сколько воинов у тебя?

– Пять тысяч триста семьдесят четыре. Одного я шлю, и еще четыреста двадцать три серьезно ранены и не могут биться.

– Значит, на ногах у тебя четыре тысячи девятьсот пятьдесят два воина?

– Нет, именно пять тысяч триста семьдесят четыре. Лигийца и раненых я считаю отдельно.

– Точный подсчет. А у тебя, Урл?

• Предыдущая
• 26/41
• Следующая