Клиника смерти - Мэрфи Уоррен - Страница 10

• Предыдущая
• 10/30
• Следующая

Стейс за свои пятьдесят пять лет никогда не оказывался в таком дурацком положении, по крайней мере, с тех пор, как был подростком. В горле у него пересохло. Он откашлялся, по сухость осталась.

– Не валяйте дурака. Сколько?

– Миллион долларов.

– Что за чушь? Я не стану платить миллион долларов даже за смерть папы римского.

– Здесь все добровольно, мистер Стасио. Мы не просили у вас миллион. Это вы пришли к нам. Можете уходить и никогда не возвращаться.

Стейс увидел, как ее рука потянулась к лямке бюстгальтера и сдвинула ее с плеча вниз. Грудь выступала сквозь тонкую блузку, словно башня сладострастия.

– Я не смущаю вас, мистер Стасио?

– Черт возьми, вы прекрасно знаете, что да.

– Тогда вперед, не теряйтесь.

– Сколько?

– Даром, мистер Стасио. Просто я ищу мужчину, который мог бы меня удовлетворить. Пока не нашла. Вперед. Вы не продержитесь больше двадцати секунд.

– Сука, – прорычал Стасио. Не снимая пальто и даже брюк, он расстегнул на них молнию и обошел вокруг стола.

Кэти Хал со смехом подняла ноги. Он увидел, что на ней не было трусиков, а потом началось – ее ноги оказались у него за спиной, его колени уперты в кресло. Она была влажной, податливой и очень теплой. Она отсчитывала секунды и смеялась, глядя на часы.

Стейс собрал волю в кулак. Он старался думать о биллиардных шарах и бейсбольных битах, но это не помогало. Потом – о лампах на потолке, о похоронах, о самых страшных эпизодах своей жизни. Ему было пятьдесят пять лет – уже не мальчик. Его больше не должны волновать подобные вещи. Он уважаемый бизнесмен.

Но тут он почувствовал, как она напряглась и тут же расслабилась, и кончил.

– Восемнадцать секунд, – сказала Кати Хал. Она обхватила ногами его шею. – Теперь поговорим. Мы можем предложить вам программу, в рамках которой вы пожертвуете столько, сколько захотите. Но запланированное убийство стоит миллион долларов. Вы согласны?

– Это уйма денег, – сказал Стейс, у которого заболела спина, кровь прилила к голове и участился пульс. Он подумал, что у Кэти Хал красивый нос, теперь он получил возможность разглядеть его вблизи.

– Ну и что? Мы знаем, что ваше дело процветает, и предлагаем вам разумную сделку.

Она слегка взъерошила рукой его волосы.

– Это уйма денег, – повторил он.

– Да.

– Пожалуй, я сперва все же попробую что-нибудь другое.

– Кое-что другое вы уже попробовали. Если бы оно сработало, вас бы тут не было.

Она невозмутимо взглянула на него.

– Допустим, я соглашусь. Почему вы уверены, что я заплачу вам эти деньги?

– Мы об этом позаботимся.

– А если я займусь вами? Вы делаете вашу работу, я должен вам миллион. Я договариваюсь кое с кем за пять или шесть тысяч долларов – такова разумная цена. Допустим даже, что вы будете чрезвычайно осторожны, – тогда двадцать пять тысяч, самое большее. Двадцать пять тысяч – и вас убирают, а я никому ничего не должен.

– Похоже, что вы уже поступали так раньше, – произнесла Кэти Хал, теребя за спиной Стейса левой рукой кольцо на пальце правой.

– Возможно, – сказал он и покачал головой. Миллион слишком много. Попробую сначала что-нибудь другое.

Она пожала плечами.

– У меня болит спина, отпусти, – сказал Стейс.

Кэти Хал улыбнулась, запустила руки к нему в брюки, взяла за ягодицы и притянула еще ближе к себе. Левое бедро что-то кольнуло. Она вновь сжала ею ногами, а потом отпустила. Стейс выпрямился и потер спину, привел в порядок гардероб и с облегчением заметил, что не испачкался. К нему не только вернулось самообладание, оно даже возросло. Она дала ему свое тело, а он взял его, но остался при своем мнении и отказался платить миллион. К черту! Дон Пьетро, наверное, прав. Лучше устроить пожар.

Одернув юбку, Кэтлин Хал опять с деловым видом уселась за стол. Она улыбнулась, и ему стало жаль ее.

– Послушай, – сказал он, – я сожалею, что мы не договорились. Но мне все же хотелось бы что-нибудь сделать для больницы. Сколько?

Она взглянула на часы.

– Восемнадцать тысяч долларов. За восемнадцать секунд.

– Согласен. Перевести на счет больницы?

– Нет, мне лично.

– Я бы заплатил столько хорошей любовнице, – сказал высокомерно Стейс.

– И я, – сказала Кэтлин Хал. – Если бы нашла.

Он выписал чек. Она проверила сумму, положила чек в ящик стола и спросила:

– У тебя когда-нибудь болит голова?

– Никогда.

«На этот раз отболит за все время», – подумала Кэтлин Хал.

Позже вечером в Скрэнтоне Ансельмо Стасио дал указания Марвину (по кличке «Поджигатель»), но детали обсуждать не стал. У него страшно болела голова. Когда он ложился спать, слуга предложил ему принять успокоительное.

– Нет, спасибо, – сказал Стейс.

– Может быть, вызвать врача, сэр?

– Нет, нет, только не врача, – сказал Стейс, вспоминая больницу. – Врач совершенно ни к чему.

– Итак, сегодня ночью, папочка, – сказал Римо, доедая остатки риса. Он отнес тарелку в ванную и спустил в канализацию гостиницы «Холидей Инн» лосося со спаржей под золотистым голландским соусом. Он давно уже понял, что в больших ресторанах лучше не заказывать отдельно рис, кусок рыбы или утки. Это вызывало недоумение и массу вопросов. Гораздо проще было заказать какое-нибудь блюдо с рисом, съесть рис, а остальное выкинуть. Римо никогда не заказывал говядину, так как соус, которым поливали ее и рис, как и многое другие блюда, содержал глютамат натрия.

Некоторые плохо переносят глютамат натрия, а Римо с его нервной системой по этой причине однажды оказался в коме. Вещество подействовало на него как сильный яд, один из немногих, которые он не мог переносить.

Чиун, наоборот, был против того, чтобы выкидывать пищу, говоря, что если бы она была в изобилии, то никогда не появился бы Дом Синанджу.

– Значит, тебе повезло, правда? – сказал Римо.

– Нет, – ответил Чиун. – Как ни прекрасен Дом Синанджу, его породили боль, страх и голод. Дом Синанджу вырос из семян, которые не взошли.

– Ты упустил жадность, папочка. Ты постоянно вспоминаешь, как твоим предкам хорошо жилось в Персии, а сам со своими четырнадцатью сундуками, которые приходится всюду таскать с собой, достаточно богат по корейским стандартам.

– Жадность порождается памятью о голоде. Это одна из форм страха. Мое богатство, мое настоящее богатство, как и твое, – это наше искусство. У тебя ничего другого нет.

– Я могу получить от шефа столько денег, сколько захочу.

– И что бы ты купил?

– Я всегда могу купить все, что захочу.

– В богатой стране ты всегда будешь богат, так как не испытываешь потребности в вещах.

– Меня воспитывали в приюте для сирот. Монахини. У меня ничего не было. Абсолютно ничего.

– Ты был сыт?

– Да.

– Ты спал в постели?

– Да.

– Тогда, как и другие в твоей стране, ты не поймешь, как живет остальной мир. Вы сами создаете кризисы по привычке и не знаете, что такое настоящий кризис. У вас богатая и благословенная страна, где каждый имеет столько, сколько никто и нигде раньше не имел. Хотя священники, шаманы и короли всегда обещали то же самое, в истории не бывало такого изобилия. Нигде и никогда.

– Да, мы неплохо живем, папочка.

– Неплохо? А что ты сделал для этого, кроме того, что появился на свет в хорошей стране в спокойное время? Ничего.

– Весь этот шум из-за паршивой отбивной? – спросил Римо.

– Я видел, как убивали людей и не из-за такого куска мяса, – сказал Чиун и сердито включил телевизор, показывавший бесконечные дневные телесериалы, которые Чиун называл «единственным выражением красоты в этой вульгарной стране», а Римо – «мыльными операми».

Мастер Синанджу считал, что безнравственно одновременно показывать несколько фильмов, поскольку посмотреть можно только один. Шеф устроил так, что пока Чиун смотрел один, остальные сериалы записывались, и он единственный во всей стране мог потом смотреть их днем без перерыва в течение четырех часов, начиная с «Пока Земля вертится» в двенадцать и кончая «Молодым и дерзновенным» в четыре часа пополудни.

• Предыдущая
• 10/30
• Следующая