Хождение к морям студёным - Бурлак Вадим Никласович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/68
• Следующая

Вездеход резко рванул вперед. Из-под гусениц полетели комья грязи, и мы затряслись на ухабах.

В кузове нас трое: охотовед Николай Мымрин, Киселев и я.

— Далеко до лежбища? — спросил я, стараясь перекричать шум мотора.

— Около часа езды, — так же громко ответил мне Мымрин. — А вы первый раз на лежбище?

— Первый. Морских котиков видел только по телевизору.

Мне показалось, что Николай даже обрадовался этому. Вездеход внезапно остановился.

— Кто хочет со мной на крыше ехать? — спросил Киселев.

Не дожидаясь ответа, он раздвинул брезент и перемахнул через борт кузова.

Я вопросительно посмотрел на Мымрина. Николай развел руками: не могу, насморк, на ветру простужусь еще больше.

Я спрыгнул в снег и провалился выше колен.

Киселев уже сидел на крыше кабины.

— Не боишься замерзнуть? А то можно сесть в кабину к водителю.

— Не замерзну, — ответил я, усаживаясь рядом с Федором Гавриловичем.

— Вообще-то правила техники безопасности запрещают ездить на крыше, — подмигнул Киселев. — Ну ничего. Нарушим. Только покрепче держись. У нас хоть и конец мая, а вся тундра под снегом. Летняя дорога не видна, так что придется по кочкам прыгать, а тут главное — не слететь с вездехода.

Из кабины выглянул водитель — Можно трогать, Федор Гаврилович?

— Давай, Вить! — махнул рукой Киселев.

Вездеход снова ринулся вперед. Казалось, маленький кораблик несется по молочному океану. Куда ни посмотришь — всюду белая снеговая гладь и не за что уцепиться взглядом. Лишь позади тянется след вездехода, и далеко-далеко, в той стороне, где осталось Никольское, еле видны силуэты сопок.

Вездеход круто взял влево, и как-то неожиданно кончилось белое раздолье. Впереди показались сопки, освободившиеся от снега, и желтая тундра. Кое-где пробивалась молодая травка, а дальше — сизая полоса океана.

Мы словно одним прыжком перенеслись из зимы в весну. Чем ближе к воде, тем меньше снега. Береговая полоса переливается коричневыми, синими, желтыми цветами.

Киселев трижды стукнул по крыше кабины, и вездеход остановился.

— Прибыли!

Я удивленно огляделся по сторонам:

— Где же лежбище котиков? Кругом ни одного живого существа!

Перехватив мой недоуменный взгляд, Киселев засмеялся:

— До лежбища надо еще пешком идти с полкилометра. Шум вездехода может напугать котиков.

Мы поднялись на песчаный холм, спустились в лощину и снова стали взбираться вверх.

Тропинка поднималась все круче и круче. Последний кустарник. Каменная макушка скалы. И вдруг мир озарился синей вспышкой.

Казалось, простор взмахнул крыльями так, что съежились вдали сопки. Их испуг подхватили вздохи ветpa. Сорвался простор со скалы, распрямил крылья и закружил в бесконечном парении…

Океан! Он шел в наступление на землю и при этом старался ухватить края неба. Казалось, он пытался сблизить даль с берегом острова.

Многотысячный крик морских котиков пронзительно врывался в этот простор. Захлебываясь от страсти, ревели могучие секачи. Они выходили на берег из океана и отбивали для себя клочки суши. Блеяли обиженные секачами годовалые самцы и собирались в небольшие стада. Фыркали самочки, присоединяясь к гаремам секачей.

По всему побережью — лоснящиеся черные и темно-коричневые тела котиков. А из океана выходили все новые и новые. Казалось, они рождались прямо здесь — из океанской пены, простора и буйного ветра.

— Вот оно — главное богатство Командор, — тихо произнес у меня за спиной Киселев.

До XVIII века на Руси о котиках почти ничего не было известно. Айны и камчадалы сообщали первым русским землепроходцам, что добывают у берегов зверей, похожих на тюленей. Мех этих животных красив, а шкуры очень крепкие. Однако, где эти тюлени обитают, почему появляются у берегов лишь весной, — не говорили.

Участник второй камчатской экспедиции ученый Георг Стеллер в ноябре 1741 года первым изучил и подробно описал жизнь морских котиков.

В отличие от своих сородичей — тюленей других видов — котики не ползают по суше, а ходят и даже бегают. Они прекрасно приспособлены к жизни в океане.

Их новорожденные малыши почти черного цвета. Поэтому называются «черненькие». Мех у детенышей котиков легко намокает, и первые три месяца они не покидают берега.

На земле существуют четыре основных района обитания этих зверей: Командорские острова, остров Тюлений, некоторые острова Курильской гряды и острова Прибылова в США.

Как правило, участки гаремного и холостякового лежбищ не меняются многие годы. Ведь большинство котиков каждый год возвращается из океана к месту своего рождения.

При появлении человека на лежбище они часто покидают берег и пережидают опасность в океане. Как только секачи займут место для гарема — становятся агрессивными и могут даже напасть на людей. Но такое случается редко.

Лишь поздней осенью, когда распадаются гаремы, лежбища пустеют. Смолкают на берегу рев, блеяние, рыки, стоны, фырканье, издаваемые этими морскими зверями.

В ноябре выпадает снег, затихают до следующего года птичьи базары, начинаются осенние штормы, и котики уходят в океан.

И только печальный крик чаек да сердитое покашливание песцов, шныряющих в поисках падали, можно услышать на опустевшем лежбище.

Котики плывут на юг но ночам, а днем, как правило, снят, мирно покачиваясь на волне…

Эту короткую историю о жизни котиков мне поведал Николай Мымрин, когда мы пробирались вдоль лежбища.

Говорили вполголоса, чтобы не потревожить гаремных секачей, которые и без того уже косились в нашу сторону и недовольно ревели.

Шагах в тридцати от нас «черненький» оторвался от материнского живота, поднял голову и застыл.

Казалось, ничто не заставит его шелохнуться: ни рев секачей, ни удалое насвистывание ветра, ни сутолока лежбища, ни радость солнечного луча, ни звонкие удары волн о камни.

Малыш делал, как говорят алеуты, «первые глотки жизни».

Близился полдень. Океан разгулялся не на шутку. Он тащил километровые сети прибоя, набитые галькой. Бестолково и поспешно вываливал их на берег, швырял на скалы и тут же снова и снова утаскивал галечный грохот в пучину.

Киселев долго смотрел в океан, а потом спросил у Мымрина:

— Не помешает шторм самкам выйти на берег?

— Такой? Нет, — быстро ответил Николай. — Только бы сильней не разгулялся…

Океан и ветер бились о скалы разорванными парусами. Полотнища тумана хлестали друг друга и неслись к горизонту, где перемешивались с водой, небом и со всем, что попадалось им на пути.

Потом мы отъехали подальше от лежбища и разложили в тундре костер. Огонь был вялым, словно его только что разбудили и бросили на влажные поленья.

Деревянных обломков — плавуна — здесь, на побережье, много, их каждый день тоннами выбрасывает океан в подарок безлесным Командорам.

Всего несколько десятилетий назад многие считали, что поголовье котиков уже невозможно восстановить, — продолжил разговор Киселев. — Но все же удалось спасти положение благодаря надежной охране животных и международным соглашениям об упорядочении промысла котиков. На забой идет только определенное число молодых холостяков.

— А почему только холостяков? — поинтересовался я.

— Во-первых, у них самый ценный мех, а во-вторых, забой определенного процента холостяков не причиняет вреда стаду, — пояснил Мымрин. — Добыча самок запрещена уже много лет. Во время отгонов холостяков с лежбища к месту забоя запрещается распугивать самок и детенышей.

— А убивают таким же варварским способом, как и сто лет назад?

— Увы, пока не придумали ничего нового, — развел руками Николай.

— Проблем еще много, — добавил Киселев. — Необходимо улучшить охрану тридцатимильной запретной зоны вокруг Командорских островов. Не допускать здесь промыслового вылова рыбы и кальмаров — главной пищи котиков. Загрязнение океана — тоже большая проблема. Судовое топливо, бытовые отходы, обрывки рыболовных сетей — все это для них — серьезный вред.

• Предыдущая
• 40/68
• Следующая