Последний день матриархата - Машков Владимир Георгиевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/43
• Следующая

– Добрый вечер, – вынужден был поздороваться Наташин отец, и глаза его зажглись – он увидел меня. – А, вот и Ромео. Между прочим, я вычислил, что это твоя работа.

– Простите, – мой папа был недоволен, что его бесцеремонно оттерли в собственной квартире, но законы гостеприимства были для него превыше всего, – простите, я не понял, кто вам нужен?

– Автор этого душещипательного романса, этого стихотворения в прозе, – Наташин отец поднял вверх разорванный в спешке конверт. – То есть ваш сын. Вот тут черным по белому напечатано, кто автор и где он живет.

Ну и растяпа я! Нарочно печатал на машинке, чтобы Наташа не узнала меня, а сам взял и на конверте, там, где ставится адрес отправителя, напечатал всю правду – и как меня зовут, и где я живу. Теперь понятно, почему Наташин отец так быстро меня разыскал. Но зачем Наташа отдала ему письмо? Неужели она ни во что меня не ставит, неужели я для нее нуль без палочки?

Между тем мой папа взял письмо, пробежал его глазами.

– Кир, это ты писал?

Я молча кивнул.

– Какой слог! – восхитился папа, перечитывая письмо. – Кир, твоей рукой водило вдохновение!

Наташин отец выхватил у моего папы письмо и потряс им уже перед моим носом.

– Я запрещаю тебе писать моей дочери и забивать ей голову всякой сентиментальной ерундой.

Я бросился, чтобы вырвать у него письмо. Но он был начеку и поднял руку с разорванным конвертом вверх, так, что я не мог достать.

– Вы не можете мне запретить писать вашей дочери, – с удивлением услыхал я свой дрожащий от волнения голос. – Хочу и буду.

– Как у вас оказалось письмо, адресованное вашей дочери?

На поле боя появилась моя мама.

– Проще простого, – невозмутимо ответил Наташин отец. – Я увидел в почтовом ящике письмо, распечатал его, и вот я здесь.

– Значит, ваша дочь письма не видела и даже не знает, что оно ей отправлено? – моя мама любила точность, хотя и я и она уже догадались, что до Наташи письмо не дошло.

Затаив дыхание, мы с папой следили за их перепалкой.

– Не хватало еще, чтобы она его увидела, – ухмыльнулся в бороду Наташин отец.

Мама протянула руку, недвусмысленно требуя, чтобы Наташин отец отдал письмо. Наташин отец покорно вернул распечатанный конверт. А мама отдала письмо мне и тем самым восстановила справедливость. Ведь если письмо не попадает тому, кому оно написано, значит, оно должно оставаться у того, кто его написал.

– А сейчас потрудитесь оставить дом, куда вы явились незваным гостем, – мама глядела прямо в глаза Наташиному отцу.

Мой папа подбежал к двери и картинно распахнул ее.

– Ну смотри, Ромео, еще одно письмо увижу, руки-ноги оторву и спички вставлю.

Наташин отец повернулся и пошел к выходу.

– Ну и наградил управдом соседом – питекантроп, пещерный житель.

Папа захлопнул за Наташиным отцом дверь, подлетел к маме и бухнулся перед ней на колени.

– Ма-а-ть! Ты была великолепна! Как Ермолова в роли Марии Стюарт!

– Ну что ты, встань! – мама зарделась, как девчонка. – Значит, это наш новый сосед? Но у него, по-моему, мальчик. Я видела его в джинсах, с боксерскими перчатками.

– У него девочка, – папа в одно мгновение очутился на ногах. – Угловатая, похожая на мальчишку. Очаровательное существо.

– У него и мальчик и девочка, – подал я голос.

Папа повернулся ко мне. В его глазах появился странный блеск, и папу неудержимо понесло:

– Страшный людоед заточил в замке красавицу, держит ее взаперти, на хлебе и воде, но отважный рыцарь, – папа положил мне на плечо руку, словно благословляя на подвиг, – преодолел все преграды и вырвал красавицу из лап людоеда… Кир, – встрепенулся папа, – доверь мне свое письмо, клянусь тебе, я доставлю его ей, что бы это мне ни стоило.

– Кирюша сам решит, что ему делать, – прервала мама папин монолог.

– Была бы честь предложена, – папа обиженно пожал плечами.

– По-моему, ты опаздываешь в театр, – уже мягче напомнила мама.

– Как сказал Шекспир, жизнь – театр, и все люди – актеры. Нутром чувствую, тут заваривается нечто настоящее.

Папа надел плащ, взял берет, поцеловал маму и пошел в театр.

– Ты вырос, а я и не заметила.

Мама виновато улыбнулась и пошла к своей машинке. А меня неудержимо потянуло на улицу.

– Мама, я пойду погуляю, – крикнул я и, схватив куртку, выскочил во двор.

Едва я очутился на улице, как сразу отыскал на седьмом этаже Наташино окно. Хотя в нем не горел свет, я почувствовал, как забилось у меня сердце. Я прикоснулся рукой – под моими пальцами зашуршала бумага. Я вынул письмо, которое так и не увидела сегодня Наташа. И когда она его увидит?

Под чьими-то ногами захрустел ледок. Я поспешно спрятал письмо в карман куртки.

Ко мне подошла женщина в лыжном костюме. Из-под вязаной шапочки выбивались седые коротко стриженные волосы. Во рту у нее торчала незажженная папироса.

Бабушка подняла голову и тоже посмотрела, как мне показалось, на Наташино окно.

– Спички у тебя есть? – ошарашила меня бабушка вопросом.

– Ну что вы! – искренне возмутился я. – Я не курю.

– Молодец, – похвалила меня бабушка и спросила: – Я, знаешь, что делаю, чтобы бросить курить?

– Что? – меня заинтересовала забавная бабушка.

– Не ношу с собой спичек, – выпалила бабушка и сообщила шепотом, точно по секрету: – Между прочим, она уехала с отцом на автомобиле.

– Кто? – Я сделал вид, что не понял, о ком говорит бабушка.

Бабушка глянула на часы и спохватилась:

– Ой, через пять минут передача начинается…

И бабушка припустила со всех ног через двор.

Любопытно, что за передача, ради которой бабушка забыла о спичках и так резво помчалась домой?

А потом мои мысли снова вернулись к Наташе. Что за ерунда получается? Никак мне не удается встретиться с Наташей! Во сне мешает ее братец, а наяву – отец. Что делать?

Тут я заметил, что наш двор опустел. Наверное, все пошли глядеть ту самую телепередачу. Я заторопился домой.

Не сбрасывая куртки, я включил телевизор. Еще не появилось изображение, а я уже услышал родной голос – по телевизору выступал папа. А вот он и сам собственной персоной.

Папу не узнать – на нем нет маминого передника.

– Сделай тише, – услышал я голос мамы. – И вообще тебе пора ложиться спать.

Я уменьшил громкость. Папа зашептал:

– Любовь – это самое сильное человеческое чувство. Именно она, любовь, и делает человека человеком, в конце концов.

Да, ради такой передачи можно забросить все дела. Я придвинул кресло поближе к телевизору и стал слушать и смотреть папу. Вместе с миллионами телезрителей.

Когда на следующий день я пришел в класс и увидел Наташу, то обрадовался и успокоился. Ну уж в школе мне никто не помешает с ней встречаться.

Но не тут-то было. На первой же переменке Наташу окружили мальчишки. После вчерашнего происшествия Наташа сразу стала популярной личностью. Забегали мальчишки и из других классов. Слава Наташи стала поистине общешкольной.

В общем, каждую переменку возле Наташи вились мальчишки. Наташа благосклонно принимала знаки внимания со стороны мужской половины класса, а женская половина ее попросту не интересовала.

Я, естественно, оказался в женской половине, и меня Наташа вовсе не замечала. Я для нее был человеком-невидимкой.

Я очень хотел виться вокруг Наташи, но не вился. Потому что я хотел видеться с ней наедине, а не вместе с классом.

А тут еще меня взяли в оборот девчонки. Их разбирало любопытство. Судя по всему, из Светы и Аллы они вытянули всю информацию, какую можно было извлечь. Но она показалась девчонкам недостаточной. К Наташе они не осмеливались лезть с расспросами – знали, что получат от ворот поворот.

Значит, единственным источником информации оставался я. На переменке девчонки вцепились в меня, вытащили в коридор и, прижав к окошку, отрезали все пути к отступлению. Я попытался вырваться, но где там! Не знаю, как в других школах, но в нашем классе все девчонки как на подбор – на две-три головы выше мальчишек. Поэтому из-за девчонок меня и вовсе не было видно, и я не мог подать сигнал бедствия. Всякий, кто проходил по коридору, наверное, думал, что девчонки уединились и шушукаются, и никто не догадывался, что они меня допрашивают.

• Предыдущая
• 5/43
• Следующая