Танталэна - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/26
• Следующая

— Я? Меня зовут Ипполит. Я — русский. Мой отец на этом корабле.

— Вы Ипполит Павелецкий? — спросила она.

— Откуда вы меня знаете?

— Я много слышала о вас. И о вашем отце много слышала. Говорят, мы вместе с вами играли в детстве. Но я вас не помню. Я была тогда совсем маленькой. Мой отец — старый друг вашего отца. Его зовут дон Гонзалес Ромеро. Он владелец этого корабля.

— Ваш отец — толстый… в сером костюме?

— Да. Где вы его видели? Пойдите и скажите ему, что я жива. Пусть он убьет сеньора Шмербиуса и освободит меня.

— Как? Вы тоже в плену у Шмербиуса?

— Да. Вот уже несколько месяцев он держит меня здесь взаперти. Каждое утро он проводит здесь два часа, и заставляет меня петь. Он говорит, что повезет меня куда-то на какой-то остров и сделает актрисой в театре. Но мне не надо ни его острова, ни его театра. Я хочу к папе. Попа повезет меня домой в Боливию, в наш тихий ранчо. Освободите меня. Ваш отец был другом моего отца. Если бы он знал, где я, он велел бы вам освободить меня.

Она заплакала. Крупные слезы потекли по ее бледным матовым щекам и закапали на солому. Мне было безумно жаль ее. Я сел рядом с ней и взял ее за руку.

— Увы, — сказал я, — я такой же пленник, как и вы. Я посажен в такой же чулан, и сторожит меня тот же Шмербиус.

И я рассказал ей свою историю. Она молча выслушала ее и подняла на меня свои большие серьезные глаза.

— Теперь у меня есть союзник, — сказала она. — Правда, он такой же пленник, как и я, но вместе нам легче будет добиться свободы.

Тут она рассказала мне свою повесть. Я узнал много нового из этой повести и слушал с величайшим вниманием. Я привожу ее, чтобы читатель мог ясно видеть, какие странные события заставили нас встретиться здесь, в этом чулане неизвестно куда плывущего корабля.

Отец этой девушки, дон Гонзалес Ромеро, сказал ей однажды, что он едет куда-то на поиски каких-то сокровищ, и предложил ей сопровождать его. Она согласилась, хотя ей грустно было покидать свою прекрасную родную Боливию. Взяв с собой управляющего их ранчо, негра Джамбо, которого они любили, как родного, они приехали в Вальпарайзо. Там дон Гонзалес купил парусный бриг „Santa Maria“. Он собирался заехать в Россию за своим старым другом сеньором Павелецким, чтобы вместе искать сокровища. Благополучно проехав Панамский канал и оставив за собой острова Вест-Индии, „Santa Maria“ спокойно неслась на северо-восток по волнам Атлантического океана. Погода ей благоприятствовала. Ветер тоже. Стояли чудные лунные ночи.

Мария-Изабелла, моя прелестная креолка, в одну из таких ночей вышла погулять на палубу. Все спали. На вахте стоял один из матросов, по имени Хуан. Он находился на самом дальнем конце палубы и не заметил ее появления. Девушка легла на дно стоявшей на палубе шлюпки и стала смотреть на звезды. И вдруг неподалеку она услышала шопот. Говорили по-английски. Она сразу сообразила, что говорят трое. Один голос принадлежал Хуану, а другой Баумеру, огромному рыжему немцу, служившему боцманом на „Santa Maria“. Третий голос она слышала впервые. Это был неприятный визгливый тенорок.

— Надо бы поскорее, — басом говорил Баумер. — Побросаем всех за борт и угоним судно.

— Не торопитесь, дорогой, не торопитесь, — говорил тенор. — У меня есть точнейшие инструкции. Это дело первостепенной важности. Мы овладеем судном не раньше, чем выйдем из России.

— Наплевать нам на ваши инструкции, — заговорил Хуан, — не желаю я торчать по шесть часов в сутки на вахте. Давно пора бы всех в воду!

— Дон Гонзалес не утонет; сало плавает, — с хохотом сказал немец.

— Зато акулы обрадуются, — заметил Хуан и тоже захохотал.

— Тише! Здесь кто-то есть, — сказал третий.

Мария-Изабелла вскочила на ноги:

— Разбойники! — закричала она. — Да как вы смеете!

Огромная ладонь Баумера зажала ей рот.

— В воду! — сказал Хуан. — Она всех выдаст.

Сильные руки Хуана и немца подняли ее и потащили к перилам.

— Стойте! — закричал их товарищ. — Оставьте сеньориту! Она артистка. Талант! Бесподобный голос! Отдайте ее мне. Я ее спрячу. А завтра скажете, что она упала за борт.

— И вот, с тех пор, я живу здесь, в этом чулане, — закончила свой рассказ девушка.

Так вот кто она, эта „испанская певица“! А я-то думал, что она соучастница Шмербиуса! Она такая же его рабыня, как и я.

Совершенно потрясенный ее горем и всем, что узнал, я попрощался с ней и ушел, заколотив за собой дырку в стене досками.

„Только бы не опоздать, — думал я. — „Если Шмербиус вернется до моего возвращения, я погиб. Нет, вернее, мы погибли, потому что теперь моя судьба крепко связана с судьбой этой девушки. Если семь часов уже пробило, нам больше никогда не выйти на свободу“.

Все мои худшие опасения оправдались. Едва я просунул голову в отверстие ящика, как цепкие холодные пальцы Шмербиуса схватили меня за волосы и выволокли на середину каморки.

Все пропало! Он вернулся раньше меня! Теперь он меня изобьет, а то, может быть, и повесит рядом с крысами. Я решил дорого продать свою жизнь, мотнул головой, вырвался и укусил его за палец.

В ту же секунду ловкий удар сбил меня с ног.

— Ха-ха-ха! вот так мальчишка! — вдруг необычно весело и добродушно заорал он. — Тигренок! Весь в отца! Если дать вам надлежащее воспитание, из вас выйдет толк. Я этим займусь, чорт возьми! Вот это мне нравится! Разбил два ящика и пролез под автомобилем. И долго вы плутали по трюму?

„Значит, он не догадывается, что я был у нее“, — подумал я и ничего не ответил.

— Не хотите отвечать на этот вопрос? Сделайте одолжение, не отвечайте. Я человек нелюбопытный, да-с! Ну, и ловко же, вот насмешил, ха-ха-ха!

Вообще, на этот раз он был весел необычайно.

Все время похихикивал, беспрестанно потирал руки и многозначительно подмигивал сам себе правым глазом. Раз сорок возбужденно пробежавшись из угла в угол, он, наконец, принялся торопливо готовить яичницу.

Я чувствовал зверский голод и, преодолев свою брезгливость, ел вместе с ним. Поев, он, к моему величайшему удивлению, даже не взглянул на крысоловку, в которой сидела седая жирная крыса. Вытерев губы обеими рукавами своего фрака, он растянулся на соломе.

— Теперь спать — сказал он. — Ночью нам придется поработать. К сожалению, через четыре часа я принужден буду вас разбудить, вы мне поможете. О, пустяки! Ничего трудного. Вам будет полезно познакомиться с этим делом. Оно имеет огромное воспитательное значение.

У меня сильно побаливала шея, укушенная крысой. Я лег на спину и стал думать о золотоволосой девушке, запертой в чулане. Какая она милая и красивая! Мне было жалко ее. О, поганый плешивый тиран! Как ты смел бросить ее в пыльный вонючий трюм. Мне противен и твой фрак, и твоя яичница, и твой контрабас.

Но тут мысли мои стали путаться, и я заснул. Происшествия дня изрядно меня утомили.

Проснулся я от прикосновения холодной руки моего тюремщика.

— Уже утро? — спросил я.

— Нет. Час ночи. Вставайте. Надо идти.

Он был как-то особенно торжествен. Я неохотно поднялся. Сон томил меня, и глаза сами закрывались. Он протянул мне стакан чаю.

— Выпейте. Это вас подкрепит.

Через минуту он вскарабкался на крысиную планку и открыл люк. Крупные звезды засияли у меня над головой. На щеках я почувствовал легкое дуновение теплого морского ветра.

— Прошу вас, лезьте, — сказал он, взметнув рукой вверх.

Ему не пришлось дважды повторять свое приглашение.

Как вихрь я взлетел на планку и пролез через люк.

Надо мной — черное звездное небо, подо мной — шаткая досчатая палуба, по сторонам — свернутые канаты и между ними — мерноплещущее море.

• Предыдущая
• 9/26
• Следующая