Триумф нежности - Макнот Джудит - Страница 17
- Предыдущая
- 17/58
- Следующая
— Да, я венчалась в католической церкви, — тихо сказала она.
Кэти едва поняла, что они сели в машину и поехали по направлению к автостраде.
Мысли ее возвратились к прошлому, к Дэвиду. Он был красив суровой мужской красотой, и, чтобы не повредить карьере, ему было необходимо пресечь слухи о своей связи с женой компаньона его юридической фирмы, да и еще кое о каких интрижках. Обручение с юной, наивной и очаровательной Кэтрин Конелли пресекло все слухи разом. Тем, кто еще сомневался, достаточно было только взглянуть на Кэти. Кто бы смог бегать на сторону от такой жены, решили все.
Дэвид Колдвелл мог. Это был адвокат, бывший университетский футбольный игрок, искушенный в житейских делах, мужчина с огромным личным обаянием и гипертрофированным эгоизмом. Каждая женщина, которую он встречал, была для него вызовом. Каждая любовная победа, которую он одерживал, подтверждала его первенство над остальными мужчинами. Он был так обаятелен… пока не впадал в ярость. А в ярости это была 195 — фунтовая туша, которая обрушивалась и давила насмерть.
Когда прошло полгода со дня их свадьбы, в день юбилея, Кэти отпросилась с работы. Она задержалась в магазине, чтобы купить что-нибудь необыкновенное, и вернулась домой, полная потрясающих планов, как можно отметить эту дату. Когда она появилась в квартире, то обнаружила, что Дэвид уже «отмечал» их праздник с привлекательной женщиной среднего возраста. Это была все та же жена его компаньона. Кэти никогда не сможет забыть того момента, когда она увидела их. Она застыла в дверях. Даже теперь воспоминания об этом вызывали у нее отвращение. Но то, что произошло потом, было куда мучительнее. Те синяки, которыми наградил ее Дэвид, прошли в срок, положенный даже очень страшным синякам, но душевные раны зарубцовывались намного медленнее.
Кэти вспомнила телефонный звонок, раздавшийся ночью, после того как она оставила его: Дэвид убеждал ее, что он изменится, что он любит ее. Но когда он понял, что она не верит ему, то перешел к злобным ругательствам, угрожая ей жестокой расправой, если она попытается хоть кому-нибудь рассказать о том, что произошло.
Надежды Кэти на тихий, достойный развод также не оправдались. Как причину выдвинули несовместимость характеров. Но Дэвид на этом не успокоился. В страхе, что бывшая жена может проговориться, он начал поливать Кэти грязью перед всеми, кто его слушал. Грязь била таким фонтаном, что большинство его слушателей отворачивались в омерзении или начинали сомневаться в нормальности психики Дэвида. Но Кэти была слишком унижена, чтобы осознать это. И только через четыре месяца после развода она сумела взять себя в руки и выбраться из ямы ужаса и страданий. Она посмотрела на себя в зеркало и сказала:
— Кэтрин Элизабет Конелли, неужели ты позволишь Дэвиду Колдвеллу превратить твою жизнь в руины? Неужели ты доставишь ему такое удовольствие?
И она поставила перед собой задачу — склеить себя заново по кусочкам. Кэти сменила работу, уехала из дома родителей в собственную квартиру. Не скоро, но к ней вернулась улыбка, а затем и смех. Она начала жить снова той жизнью, которую подарила ей судьба. И она принимала ее решительно и весело. Но бывали минуты и даже дни, когда эта жизнь казалась ей пустой. Такой пустой!..
— С кем? — спросил Рамон.
Кэти откинулась на сиденье и закрыла глаза.
— С Дэвидом Колдвеллом. Адвокатом. Мы были женаты шесть месяцев и потом развелись.
— Расскажи мне о нем, — резко попросил он.
— Я ненавижу говорить о нем, ненавижу даже вспоминать.
— Расскажи! — потребовал Рамон.
Преследуемая ужасными воспоминаниями о своем замужестве, которые снова нахлынули на нее, и защищаясь от настойчивого желания Рамона жениться на ней, Кэти ухватилась за единственную оставшуюся возможность спастись. Она думала только об одном: даже если позже будет презирать себя за собственное малодушие, ей придется ввести Рамона в заблуждение, убедив, что Дэвид еще жив. Это нужно сделать, чтобы положить конец всем разговорам о свадьбе и об отъезде в Пуэрто-Рико. Заставив себя говорить о Дэвиде так, как будто он все еще жив, она сказала:
— А что о нем рассказывать? Ему тридцать два, высокий, темноволосый и очень красивый. Ты напоминаешь мне его.
— Я хочу знать, почему вы развелись.
— Я развелась с ним, потому что презирала и боялась его.
— Он угрожал тебе?
— Нет, он не угрожал. Он не тратил времени на слова.
— Он бил тебя? — Рамон выглядел взбешенным.
— Он называл это обучением манерам.
— И я напомнил тебе его?
Казалось, он готов был взорваться, и Кэти поспешно его заверила:
— Только внешне. У вас обоих оливковая кожа, темные волосы и темные глаза. Дэвид играл в футбол в университете, а ты, — она скользнула украдкой по его лицу и отшатнулась в страхе — его черты исказила ярость, — ты, похоже, играл в теннис, — неубедительно закончила она.
Когда они подъехали к стоянке около ее дома, для Кэти уже стало ясно, что это их последний день вместе. Если Рамон такой ревностный католик, он не будет больше думать ни о браке, ни о встречах. Мысль, что она никогда больше не увидит Рамона, причинила такую боль, что Кэти решила отодвинуть расставание. Нужно продлить этот день и провести вместе как можно больше времени. Но не наедине — иначе он обнимет ее, и через пять минут она забудет все благоразумные решения и согласится на все.
— Ты знаешь, что мне хотелось бы сделать сегодня вечером? — спросила она, когда он проводил ее до двери. — Ты не работаешь сегодня?
— Нет, — сказал он сквозь зубы.
— Я хочу, чтобы мы пошли куда-нибудь вместе, где можно потанцевать и послушать музыку.
Это простое предложение заставило ее покраснеть. Его подбородок окаменел, пульсирующая жилка выделилась на виске. «Он в ярости», — подумала Кэти со страхом. Она заговорила быстро и примирительно:
— Рамон, я должна была понять, что ты католик! Конечно, ты не признаешь развода. Я дура, что не подумала об этом раньше. Мне очень грустно.
— Так грустно, что хочется пойти потанцевать? — спросил он с едкой иронией. Затем, сделав над собой явное усилие, он спросил:
— Во сколько мне зайти за тобой?
Кэти посмотрела на послеполуденное солнце:
— Часов в восемь.
Кэти выбрала шелковое платье чистого синего цвета, которое так подходило к ее глазам и контрастировало с красноватым оттенком волос. Глянув на себя в зеркало, она решила, что этот наряд Рамон не сочтет слишком вызывающим. Вырез глубокий, но вполне пристойный. Это единственная вольность. Предстоящий вечер будет их последним вечером, и не надо его портить спорами о тряпках.
Она надела золотые серьги, широкий золотой браслет и элегантные туфли в тон платью. Быстро проведя расческой по волосам, она дала им свободно рассыпаться по плечам и вернулась в гостиную ждать Рамона.
Их последний вечер вместе… У Кэти перехватило дыхание, она вернулась на кухню и плеснула бренди в бокал, затем опустилась на софу. Без четверти восемь она медленно, маленькими глотками выпила бренди и взглянула на часы, висящие на противоположной стене. Дверной звонок прозвенел ровно в восемь. Кэти нервно вскочила, отставила пустой бокал и пошла открывать дверь. Ничто в их недолгом знакомстве не могло подготовить Кэти к встрече с Рамоном Гальваррой, который стоял на пороге. Он выглядел потрясающе элегантно в темно-синем костюме, белоснежной рубашке и в галстуке в мелкую полоску.
— Ты выглядишь фантастически, — сказала Кэти с восхищением. — Как президент банка, — добавила она, отступив на шаг, чтобы лучше разглядеть его высокую атлетическую фигуру.
Выражение лица Рамона стало саркастическим.
— По правде говоря, я не люблю банкиров. Чаще всего они стремятся получить выгоду за счет чужого риска, но сами, как правило, не рискуют.
— О! — сказала Кэти, чем-то смущенная. — Как бы то ни было, они неплохо одеваются.
— Откуда ты знаешь? — спросил Рамон. — Может быть, ты еще была замужем и за банкиром, только забыла сказать?
- Предыдущая
- 17/58
- Следующая
