Конец света с вариациями (сборник) - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 38

Так!

Он едва не свалился с ветки. Живые? Чего же они тут сидят? Деревня выглядела брошенной. В спешке брошенной. Распахнутые ворота, калитки, незапертые дома, битые окна. Утварь, в беспорядке разбросанная по дворам, зарастающие сором огороды, ни единого дымка, звука, шевеления. Еще один затейник? Нет, не похоже. Сигнал явно для вертолетов-самолетов. Но шансов, что там кто-нибудь еще есть – пятьдесят на пятьдесят.

До дома около километра. По прямой, через огороды. Интересно, что сталось с деревенскими собаками, скотиной? Федор вновь и вновь всматривался в крыши, окна, дворы. Голова закружилась, и тошнотворный звон стоял в ней болотной водицей, внешние звуки доносились с другой стороны вселенной. Он крепче уцепился за ветку. Ему надо поспать. Да не вполглаза – от души. Ну и пожевать чего. Того, кто написал на крыше «SOS», Федор не боялся. Он уже давно ничего не боялся…

Километр – ерунда! Несколько заборов не сравнить с полосой препятствий на бригадном полигоне. Вот только нога…

Он выбрал ориентир и спустился. Пошел, шурша травой, предохранительную планку поставил на одиночный огонь, проверил, есть ли патрон в стволе. Под горку перешел на бег, валкий ускоренный шаг пьяного человека, взгляд с тревогой шарил окрест.

Через триста метров он выбежал на окраину. Первый забор перевалил с ходу, упал в укроп, вскочил. Нашел взглядом ориентир, побежал, оступаясь между грядок. Остро запахло мятой зеленью и землей. Еще забор. Над деревьями показалась крыша с полукружьями белых букв, Федор взял левее, в гору, клонясь вперед. Еще забор, картофельные ряды. Сердце колотилось у горла, в глазах темные точки. Полпути позади. Он пересек пустой двор, выглянул из калитки на улицу – пусто. Отдышался. Один, два, три. Пошел!

Взметнув желтую пыль, он выскочил на улицу. Ворота напротив открыты, в глубине двора – просвет, открытое пространство, грядки, кусты.

Он добежал до середины улицы, когда боковым зрением уловил слева движение.

Из проулка деревянной походкой вышел пес: опущенная голова болталась, свалявшаяся шерсть в репьях. На секунду он замер, потом развернулся и чудовищным, прыгающим шагом засеменил к нему. Федор наддал и только у ворот сообразил, что времени закрывать створки нет. Черт! Но ничего. Один, передвигается медленно. Федор проскочил двор, пригнулся, пробежал вдоль дома и выскочил на огород. Он не оглядывался, до цели ему оставалось еще два открытых участка и улица – метров триста.

Опа!

Справа и впереди, через смородиновые кусты, ему наперерез двигались еще две собаки. Помельче, одна на трех лапах, но бежали они быстрее. Федор сблизился и выстрелил на бегу два раза подряд. Одну сшиб наземь, задняя часть туловища теперь волочилась по ботве, второй выстрелил в голову.

В упор.

Брызнуло кашицей. В спину летело сухое щелканье челюстей ее товарки с перебитым хребтом.

Дыхание срывалось. Правая нога онемела. Он приближался к дому, словно на протезе, взгляд блуждал: под водостоком на углу – две ржавые бочки; бухта поливочного шланга завалилась набок; занавески на окнах в пыльных, линялых цветочках; трещины в бревнах сруба глубоки, как борозды на пашне; впереди, над крышами, километрах в трех небо вдруг потемнело множеством темных точек…

Птицы!

Федор едва не выронил автомат, ноги заплелись, он почти упал и мимо дома, через двор к калитке бежал, словно стартовавший спринтер. Ботинки стучали по бетонной отмостке. Он задыхался. Слева, метрах в тридцати по штакетнику скользили приземистые тени. Да сколько же их здесь?! Крыша с надписью «SOS» манила обманчивой – через улицу – близостью.

На секунду мелькнула мысль, что за ограду выбегать не надо, а надо прятаться здесь, в доме, мимо которого он так стремительно несся, но он не успел очень уж задуматься.

– Быстрее! Давай сюда!

Федор врезался в калитку правым плечом.

Он выскочил на улицу боком и увидел все сразу: длинный оштукатуренный дом, приоткрытую железную дверь, окна, закрытые ставнями, вывеску с неразборчивой надписью и красным крестом; кавказскую овчарку с мордой, траченной картечью и вытекшими глазами; огромного кота с торчащим вверх обрубком хвоста; черную, словно обугленную, человеческую фигуру в начале улочки и шевелящийся ковер грязно-серых спин, мутных бусинок и длинных голых хвостов.

– Скорее! – торопили его.

Палец дергал спусковую скобу. Бездумно он сосредоточил огонь на «кавказце», блеклая шерсть летела клочьями, грузное тело отбрасывало: два шага вперед, шаг назад.

Федор ввалился за порог дома с красным крестом, металлическая дверь с грохотом отсекла свет и сокрушительную волну зловония. Снаружи ударилось грузно, заскребло когтями, плеснуло мелким царапающим шелестом и раскатилось по стенам едва слышными крысиными шорохами.

В горле клокотало. Федор сделал попытку подняться, но лишь перевалился набок. Чужая рука тряхнула его за плечо.

– Ты из спасательного отряда?! Где остальные?

Он не хотел, правда, но сухие губы поползли, лопаясь до крови, легкие сжались, вытолкнув через воспаленное горло звук, похожий на карканье ворона.

Вот только вороны теперь летают молча…

– Солдат, очнись! Что с тобой?!.

Федор с трудом разлепил веки, коридор качался перед глазами: узкий, полутемный; кушетки с дерматиновым верхом; заколоченные по фасаду окна; крашеные двери, одна приоткрыта, и желтая полоска трепещущего света перечеркнула широкие половицы. В носу стало щекотно, воздух, как в больнице.

– Не спал… давно…

Взгляд остановился на мужской фигуре, сфокусировался. Над плечами в клетчатой ковбойке изможденное, морщинистое лицо. Брови сошлись на переносице, запавшие синие глаза, тонкий хрящеватый нос, волосы – перец с солью, бесцветные губы подрагивали.

– Где твое… подразделение? Войска где?

– Сгорели под Малыми Топями…

– Что?!

– Безопасен только пепел…

Язык у Федора заплетался, в голове гудело.

– О чем ты говоришь?! – сильно тряхнуло за плечо. – Очнись! За нами придут?!

В голосе мужика послышались отчаяние и истерика. Федор нащупал автомат, и только потом попытался пожать плечами. Он не почувствовал – вышло у него или нет, но человек вдруг закрыл глаза, лоб собрался глубокими морщинами. «Старик», – подумал Федор.

Протяжно скрипнула дверь.

– Пап?

Стуков приподнял автомат.

– Оставь, – попросил старик. – Здесь дети… тебе ничего не угрожает.

– Сколько вас? – Федор облизнул сухие кровоточащие губы. Соленое…

– Трое… Я, мои дочь и сын… Неужели наш сигнал никто не видит?! Ведь летают же самолеты!

– Не видел, – Федор покачал головой. Он посмотрел в сторону, из-за приоткрытой двери выглядывал мальчишка лет десяти: большелобый, большеглазый; с маленьким скорбным ртом и скошенным подбородком. Костыли приподнимали плечи, как у взъерошенного галчонка. Птицы…

– Что здесь за зоопарк? – спросил Федор. – Еще не видел столько… сразу… и крысы…

За стенами еще шелестело, шаркало, но уже не так сильно.

Старик вздохнул, глаза его влажно блестели.

– За деревней – костный заводик и скотобойня, – отмахнулся он. – Может, могильник, не знаю… Слетаются, сбегаются на запах. Постоянно появляются новые, прежние – уходят, улетают, возвращаются. Много. Уже мертвые. Я буквы на крыше рисовал четыре дня. Без транспорта отсюда не выбраться…

Федор закрыл глаза. Спать. Они что-нибудь придумают. Потом. Сейчас спать…

– Ты что, ранен? – голос не отпускал его, звал обратно в полумрак и шуршание за стеной.

– Царапина, ерунда… не мертвяки… сам, о железяку…

Слова скребли сухое горло. Его опять замутило, на секунду он выключился.

Холодная влага коснулась губ, Федор открыл глаза.

– Пей…

Он выпил кружку воды, не отрываясь. Зубы ломило, тоненькие струйки лились по подбородку, он едва не поперхнулся, но все равно натужно закашлялся. Голова гудела, словно колокол.

– Пойдем, – старик помог ему подняться, придержал за локоть. – Ты откуда здесь взялся?