Наша светлость - Демина Карина - Страница 9
- Предыдущая
- 9/104
- Следующая
Он грубый. И порой — совершенно невозможный. Тиссе приходится прикладывать немалые усилия, сохраняя образ леди. Он смотрит сверху вниз и при любом удобном случае Тиссу высмеивает. А случаев она предоставляет немало… но не тан же виноват, что у нее не получается быть настоящей леди.
Что же касается происхождения, то здесь и вправду нельзя ничего изменить.
И Тисса впервые за долгое время позволила себе задуматься, как и кто определяет, кем человеку быть. Почему одни рождаются рабами, другие — простолюдинами, а третьи — в благородных семьях.
Это были очень опасные мысли. Хорошо, что никто, особенно леди Льялл, не сумел бы их прочесть. Ей бы мысли определенно пришлись не по вкусу. Девушкам и вовсе не полагалось думать: какой мужчина захочет себе думающую жену?
И Тисса решительно открыла любовную балладу.
Хотя бы там герои обязательно будут счастливы.
Мне снова не спалось. Становится традицией. И рыжий кот, устроившийся в изголовье, мурлыкал, уговаривая не глупить Ночь. И нормальные люди спят. А наша светлость опять круги вокруг кровати нарезает. Мысли покоя не дают.
И главное, роятся, аки пчелы над пасекой.
Фермы и незаконная работорговля. Законная, впрочем, тоже мало приятней.
Воровство из казны.
Благотворительность, оказываемая лишь достойным.
Девочки, которые в пятнадцать лет считают себя уже совсем взрослыми… и двенадцатилетние невесты. Женщина не может убить мужчину.
А мужчина имеет полную власть над женой.
Что я могу сделать со всем этим? И надо ли? Может, мне все это лишь кажется ненормальным? Я ведь чужая… и вообще я не подряжалась миры улучшать! Я только замуж хотела.
Вышла.
И вот теперь не спится.
Реформаторский зуд не дает. Но что я знаю об управлении государством? Только то, что власть бывает законодательная, исполнительная и судебная. И вся у Кайя, но реформы — любые — придется проводить через Совет, а это, подозреваю, дело муторное…
И вообще, прежде, чем изменять что-либо, надо разобраться, как оно работает.
— Лаашья… — Я впервые решилась заговорить с моей телохранительницей.
Ее отмыли и переодели. Ей шли алые шаровары, и, удивительное дело, бирюзовая полотняная рубаха длиной до колен вполне с ними гармонировала. Рубаху Лаашья перевязывала широким поясом с перламутровой чешуей. В косицах ее прибавилось лент, а на запястьях блестели браслеты.
— Лаашья слушать леди.
— Присядь, пожалуйста…
Кресла так и стояли у камина. Я заняла то, в котором обычно сидел Кайя, и указала Лаашье на второе. Подойти она подошла, а вот садиться не стала.
Не положено?
— Я хочу тебя кое о чем спросить. Если, конечно, тебе можно о таком рассказывать. Как у вас принимают законы?
При ней нет оружия, во всяком случае такого, которое я бы заметила. Ножи разве что в широких ножнах, перекинутых крест-накрест наподобие патронташа. Из ленты ножен выглядывают белесые рукояти.
— Есть большой закон. Есть малый закон. Малый закон жить семья. И семья собираться. Думать. Каждый сестра говорить и старший сестра слушать. Тогда решать, как есть хорошо. Когда решить, тогда закон. Большой закон жить все. И старший сестра каждый семья собираться. Говорить. Спорить. Кричать много-много. Потом решать. Белый камень — быть. Черный — не быть закон. Большой мать камни считать.
То есть некое подобие демократии? Обсуждение закона и голосование?
— Но Большой мать уметь говорить сам. Она говорить — есть закон. И закон есть. Кто не хотеть закон, тот умер.
Ясно, с демократией немного поспешили.
— Но так быть мало-мало, — добавила Лаашья и тронула кольца, которые в губе висят. — Большой мать любить всех. Она хотеть, чтобы хорошо быть. Она говорить: не надо сын продавать. Надо сын учить. Корабль строить. Дом строить. Рыба ловить. Много-много делать… красивое. И дочь не только купец резать. Везти вещь на рынок. Деньги быть. Радость. Закон такой — нет. Но Большой мать говорить. Слушать кто — богатый. Я не слушать. Я думать, что сила иметь. И никто не бояться.
А вышло иначе. Я проникаюсь невольным уважением к их Большой матери, леди-протектору, которая пытается изменить привычный уклад свирепых дочерей своих. Вряд ли это тоже просто.
Не продавать сыновей. Торговать.
Жить в мире.
Разве боги войны не должны желать обратного? Как мне не хватает Кайя! Он бы объяснил.
— Лаашья, сядь, пожалуйста. Здесь никого нет. И вряд ли кто-то появится.
Она присела, скрестив руки на груди, вернее прикрыв пальцами рукояти ножей. Малейший шорох, и клинки оставят пригретые гнезда, чтобы поразить цель.
— Леди не знать. Лаашья не думать пугать, но леди быть аккуратный. Купцы нанять охрана. И Лаашья их не трогай. Она жди. Месяц жди. И два. И три. Они думать, что нет Лаашья, и больше охрана не платить. И тогда Лаашья выходить. Всех резать.
То есть она тоже считает, что наша светлость рано расслабилась? А пример жизненный, и надо бы прислушаться к умным людям.
— А бедные у вас есть? Им помогают?
Лаашья задумалась. Ее смуглое лицо было словно сшито из лоскутов, соединенных шрамами-швами.
— Семья кормить каждый в семья. Сестра иметь корабль. Сестра давать кусок добыча семья. И кусок брать сам. Останется — делить. Семья строить дом всем. В дом жить старый. И дети. Старый растить детей. Песни петь. Учить. Семья слабый — кормить мало. Семья сильный — много. Старший сестра судить, кто делать не так…
Что ж, своеобразно, возможно, эффективно, но совершенно понятно, что нашей светлости не подходит. Кажется, пришла пора познавать окружающий мир.
И желательно бы в соприкосновении с этим миром.
Проснулась наша светлость с легкой мигренью — подозреваю, скопившимся за ночь мыслям попросту тесно было в голове, — но в настроении бодром, готовом к подвигам. Благо имелось, куда энергию приложить: прошения принесли в сундуках. Солидных таких сундуках, окованных железом. Я попробовала один такой приподнять. Тяжелый.
И вот что со всем этим добром делать?
— Это за последние полгода, — сказала Ингрид, откидывая крышку.
Пахнуло плесенью. Бумаги, которыми сундук был забит до отказа, отсырели. На некоторых поплыли чернила. И это только те, которые лежали наверху.
Что будет, если копнуть глубже?
Я взяла несколько листов.
…прошу… ходатайствую… взываю о милосердии благородных дам…
…оказать помощь в связи с утратой кормильца…
…выделить средства на обучение…
…постройку дома…
…организацию дела…
…содержание малолетних детей…
…лечение дочери…
Так. Стоп. Разбирать это в одиночку я буду долгие годы… ну или месяцы. Сундуков у меня три. Фрейлин — дюжина. Осталось процесс организовать и возглавить. Для начала информацию попробуем систематизировать.
— Дамы! — Я критически обозрела мой женский легион, понимая, что грядущий поход обещает непредвиденные сложности.
Кайя жаловался на баронов? Есть опасение, что с баронессами и того веселее будет. Ничего, дорогу осилит идущий. Эх, марш военный сыграть некому вдохновения ради.
— Я прошу вашей помощи в одном нелегком, но очень благородном, — неблагородные занятия леди предлагать неблагородно, — деле. Здесь лежат прошения людей о помощи.
— Бедных? — уточнила леди Тианна, накручивая темный локон на палец.
Синеглазая, белокожая, прекрасная, как статуя. И мозгов столько же.
Любовь зла?
— Бедных. — Ингрид ответила за меня, глядя на подругу с нежностью.
Мне завидно. Просто-напросто завидно, хотя и зависть эта с оттенком горечи. Мы с Кайя будем вместе. А они вряд ли. И все, что у них есть, это запрещенная любовь сейчас.
— Надо их рассортировать… разложить. Давайте на этот угол ковра кладем бумаги, где просят денег на лечение. Сюда — все, что касается содержания семьи. Пособий…
…сомневаюсь, что здесь известен подобный термин.
— …то есть где говорится, что погиб кормилец или просто не хватает денег, чтобы жить. Сюда, — я перешла к другому ковру. Ощущение, что собираемся играть в безумные шахматы, — все, что касается открытия своего дела… и обучение… а тут — то, что никуда не подходит. Ясно?
- Предыдущая
- 9/104
- Следующая
