Собачий бог - Арбенин Сергей Борисович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/85
• Следующая

Губернатор тоже заинтересовался. Смотрел на Чурилова с подозрением.

– Так! – сказал он. – А почему мне об этом не доложили?

Чурилов виновато пожал плечами. Максим Феофилактыч бросил неприязненный взгляд на Ильина.

– Между прочим, в питомнике как раз телевизионщики работали в это время, – сказал Чурилов, опасливо поглядывая на губернатора.

– Какие еще телевизионщики? – гневно спросил Максим Феофилактыч. – Почему мне не доложили? Владимир Александрович! – он развернулся к Густых, сидевшему сбоку. – Почему я узнаю обо всем в последнюю очередь?

– Я сам не знал, – развел руками Густых. – Мне не докладывали…

– А могли бы у Чурилова спросить!

Густых молчал, нагнув голову.

– Могли? Или не могли?.. Вы председатель комиссии, или что?

Губернатор треснул ладонью по столу.

Густых покраснел. Такой выволочки – да еще при всей этой шушере, – он от Максима еще ни разу не получал. Тьфу ты, черт! И что за день такой?

Губернатор повернулся к Чурилову.

– Что за телевизионщики, откуда?

– Из «АБЦ». Мелочь пузатая, – внятно сказал Ильин.

Губернатор отмахнулся. Не отрывая взгляда от Чурилова, сказал:

– Я, кажется, вас спрашиваю?

– Ну да, группа из «АБЦ». Журналист и оператор. Фамилии сказать?

– На кой черт мне сдались их фамилии! Они снимали?

– Снимали.

– Так что вы вола за хвост тянете? Где эта пленка?

– В интересах следствия…

Губернатор хлопнул ладонью так, что подскочили все три микрофона, а раскрытый ноутбук захлопнулся и жалобно пискнул.

– Да что тут у вас творится? – закричал, уже не в силах сдерживаться, Максим Феофилактыч. – Плёнку прячут от губернатора «в интересах следствия». Какого следствия? Вы там что, очумели, не знаете, что происходит? Вы эту пленку в первую очередь должны были передать вот ему, – он ткнул пальцем в Густых. – Он председатель комиссии по ЧС! А положение у нас сейчас как раз такое – Че-Эс!

Он перевел дух. Выпил воды, мрачно оглядел притихшую комиссию.

– Что медицина скажет?

Начальник департамента здравоохранения – огромный, невероятно огромный и толстый человек, – завозился.

– Пока идут наблюдения, Максим Феофилактыч.

– За кем? За укушенными или за собаками?

– За собаками… Укушенных за последние дни практически нет.

– Ну да! – ядовито сказал губернатор. – Укушенных нет, – только разорванные. А что, по трупу определить ничего нельзя?

– Ну… – начальник департамента задумался.

– Хорошо, понятно. Вы, по-моему, и не пытались. А собаки?

– Собаки содержатся в питомнике института вакцин и сывороток, в отдельном блоке. Пока результаты наблюдения отрицательные.

– То есть, бешенства нет?

– Нет.

Губернатор помолчал. Потом спросил тихо:

– А что же тогда есть?

Начальник департамента завозился так, что стул под ним заскрипел, – казалось, вот-вот изогнутые металлические ножки разъедутся в стороны.

– Может быть, мы столкнулись с новым… Не известным пока заболеванием… – промямлил начальник здравоохранения, и тут же оживился: – Интересно, главное, что только собаки ведут себя странно.

– Не понял! – рявкнул губернатор.

– Бешенством, Максим, не только собаки болеют, – неторопливо пояснил Ильин. – Другие животные тоже. Кошки, например. Так что если есть эпидемия, кошек тоже нужно брать на учет.

Губернатор сидел, слегка выпучив глаза.

В наступившей тишине стало слышно, как где-то вдали, за огромными окнами, за бетонными стенами, на берегу реки, завыла собака.

– Хорошо… – наконец выговорил Максим Феофилактыч. – Заседание пока прерывается. Минут на сорок. Никому не расходиться. Чурилов! Немедленно привезите сюда пленку. Да, и этих двух телевизионщиков прихватите. И побыстрей, пожалуйста. А вы все, – он обвел взглядом присутствующих, – крепко-накрепко запомните: ни одно слово не должно просочиться за стены этого кабинета. Ни одно! И никому! Даже если шепнете жене – голову оторву. Ясно?

Ильин чуть заметно покачал головой. Ну, хватил Максим. Это уж чересчур…

Он поднялся, на ходу вытаскивая сигареты. Курить хотелось до звона в голове.

Следом за ним, вздохнув свободнее, стали подниматься и остальные.

– Ковригин! – окликнул губернатор.

Начальник здравоохранения замер, отставив необъятный зад.

– Останьтесь. Вы мне нужны. И вы тоже останьтесь, – кивнул он начальнику санэпиднадзора Зинченко.

И, спохватившись, крикнул уже стоявшему в дверях и закуривавшему Ильину:

– Александр Сергеевич! Ты там про какого-то местного знатока рассказывал, помнишь?

– Коростылев! – подсказал Ильин, с наслаждением выпуская в кабинет струю дыма; курить в губернаторских апартаментах строго воспрещалось, и это было элементарной мелкой пакостью за допущенное губернатором хамство.

Максим все понял. Поморщился.

– Ну, так вызови его сюда. Вечерком. Поговорим с ним с глазу на глаз.

– Вызову, – кивнул Ильин и закрыл за собой двери вполне удовлетворенный.

Бракин шел по переулку, по обыкновению высоко подняв голову и рассматривая даль. Возле одного из домов стояла белая «Волга» с «белодомовскими» номерами. Бракин отметил этот факт, как отмечал и откладывал в памяти все мелочи и случайности, замеченные им в последнее время.

Проходя мимо «Волги», в которой дремал скучающий шофер, Бракин взглянул на дом. За забором было видно новенькое, недавно вставленное окно. А в окне – двое мужчин. Одного из них Бракин знал, потому, что часто видел по телевизору. Другого тоже знал, – но откуда, понял не сразу.

Он неторопливо прошел мимо, свернул в Корейский переулок, потом на Чепалова… И лишь когда его мансарда замаячила вдали над опушенной инеем черемухой, Бракин вспомнил.

Белое лицо в очках. Лицо старого человека, с глубокими бороздами на щеках. Очки всегда отражают какой-нибудь свет – фонарный, лунный, солнечный. Поэтому глаз не видно.

Бракин встречал этого старика на улице, в местных магазинчиках. Значит, это к нему сегодня пожаловал в гости сам мэр города.

Войдя во двор, Бракин привычно двинулся к поленнице и остановился: часть дров исчезла. Присмотревшись, Бракин понял: исчезли только березовые дрова. Под навесом теперь лежали одни сосновые.

Это Ежиха, видать, постаралась. И не поленилась же – все березовые перетаскала в дом, на веранду. Да, Бракин, как правило, брал из поленницы только березу – она и разгоралась лучше, и тепла давала куда больше. Но делал это Бракин не по злому умыслу, а машинально, уяснив для себя однажды, что береза для печки лучше.

Бракин покачал головой. Видно, его тут и впрямь считают чужаком. А может быть, и кем-то похуже… Он усмехнулся. Оборотнем, что ли? Ну, что ж тут сказать… Не без оснований.

Хотя, по идее, могла бы сначала сказать: мол, березовые нам самим не помешают, дед-то все лежит, болеет, а мне одной трудно три раза в сутки печь топить. А если, мол, только березовыми, – так можно всего два раза, – утром и вечером. Дед, как заболел, мерзливым стал, – требует, чтоб в доме всегда тепло было…

Но нет, Ежиха просто молча перетаскала дрова.

Запомним и это.

Бракин набрал охапку сосновых поленьев, пошел к своей двери. Краем глаза заметил, как в хозяйском окне шевельнулась занавеска: Бракину даже показалось, что он заметил востроглазое лицо Ежихи.

Поднявшись к себе, он отпихнул ногой радостно бросившуюся к нему Рыжую. Свалил дрова у печки. Разделся, заварил чаю, насыпал Рыжей сухого корма, растопил печь. И долго сидел перед закрытой дверцей, глядя в щель на пляску веселых огненных человечков.

Темнело. Рыжая подошла, потерлась о ногу Бракина.

Бракин не отозвался.

Стало совсем темно. Но Бракин по-прежнему сидел возле печки на табуретке.

А когда в окне показался объеденный с одной стороны бледный лунный диск, Бракин встал, оделся, свистнул Рыжей: пойдем, мол, – и открыл дверь.

Рыжая, истосковавшаяся по воле, с визгом и лаем понеслась вниз по лестнице. Внизу обернулась, дожидаясь хозяина.

• Предыдущая
• 36/85
• Следующая