Центурион - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 17
- Предыдущая
- 17/61
- Следующая
– А ты, парень, не дурак, – тот одобрительно похлопал его по плечу. – Слушай, иди отсюда, – обратился он ко второму вербовщику. – Видишь, варвар сделал свой выбор.
Второй вербовщик оттолкнул первого, который призывал в пращники, и, когда тот отошёл, наклонился к Алексею:
– Пращников посылают на самые опасные участки, и они гибнут первыми. Ты соображаешь! Пойдём со мной.
Алексей пока понимал не всё, что ему говорили, но ухватывал общий смысл.
Вербовщик завёл его в небольшое здание. На столе уже лежали написанные бумаги.
– Ты умеешь писать, варвар?
– Только на своём языке.
– А ты откуда?
– С полуночной стороны.
– Ага, скиф.
Скифами византийцы называли всех славян, хотя и они делились на антов, венедов и скловен. Сюда же причисляли хазар и прочий народ на северных берегах Причерноморья или Понта Эвксинского.
– Как тебя звать?
– Алексей.
– А имя не скифское! Впрочем, какая разница?
Вербовщик написал на листе бумаги имя Алексея латиницей.
– Подпиши.
Алексей поставил подпись гусиным пером.
Вербовщик хлопнул в ладоши и довольно засмеялся:
– Отныне ты пехотинец императора! Ни один гражданский чиновник не имеет над тобой никаких прав – только твой начальник. Подожди у входа, вечером придут из лагеря.
Вербовщик выдал Алексею медную монету в десять нуммий:
– Можешь выпить вина и съесть лепёшку – до вечера ещё далеко.
Недалеко от здания вербовщика было нечто вроде харчевни, откуда доносились запахи съестного и весёлые голоса.
Алексей направился туда и у порога был встречен хохотом:
– Ещё один будущий пехотинец!
Стоявший за стойкой трактирщик молча налил полную кружку вина, положил на стойку хлебную лепёшку, похожую на лаваш, и протянул руку за деньгами. Алексей отдал ему медную монету. Похоже, вербовщик выдавал ровно столько, чтобы хватило выпить и закусить.
Алексей уселся за стол.
Лепёшка оказалась свежеиспечённой и вкусной, вино – терпким, густым и приятным.
Он быстро умял лепёшку, запивая её вином. В животе появилась приятная тяжесть, в голове – лёгкий хмель.
Алексей, не скрывая любопытства, рассматривал других посетителей. Похоже – не местные, одеты разнообразно; все молодые парни, приблизительно его возраста. «Наверное, как и я, завербованы», – сообразил Алексей.
Ближе к вечеру к завербованным заявились из военного лагеря.
Алексей попал под начало здоровенного детины в синей накидке. Тот окинул его скептическим взглядом.
– Ничего, я скоро сделаю из тебя человека, – буркнул он. – Иди за мной. Если поторопимся, то успеем к ужину.
Шли быстро и долго.
Воинский лагерь располагался на другом конце города за городскими стенами. Построен он был по римскому образцу – в плане квадратный, со рвом и кольями по периметру, с часовыми. Внутри стояли полотняные палатки, ровные дорожки делили лагерь на участки.
– Вот палатка нашего десятка, варвар. А сейчас пойдём ужинать.
Поели луковой похлёбки с лепёшкой. Солдаты, сидевшие за длинным столом, тянулись к миске с чесноком, и в палатке стоял сильный чесночный запах. Ужин запивали вином, разведённым водой.
После ужина Алексея представили декарху, который возглавлял десяток воинов, и уже вместе с ним прошли к кентарху – сотнику, аналогу римского центуриона.
Писарь записал Алексея в книгу, потом провёл к каптернармусу. Алексею выдали кожаные сандалии на толстой подошве, синюю накидку, линоторакс – своего рода нагрудник из многослойной льняной ткани, проклеенной рыбным клеем. Получалась лёгкая и прочная защита, которую не пробивали стрелы. А ещё вручили шлем, короткий меч в ножнах, огромный, едва ли не в рост человека, прямоугольный, слегка выгнутый щит, и в довершение всего – квач. Алексей недоумённо повертел его в руках.
– Это для туалета, варвар! Лично твой, понял?
Наступил вечер, букинатор, или трубач, протрубил отбой. Солдаты улеглись спать.
В палатке было душновато, но Алексей уснул быстро. Ему показалось – только смежил веки, а труба снова ревёт – громко, противно.
Солдаты вскочили с топчанов и кинулись в туалет.
– Быстрее, новичок, а то отведаешь розог! – крикнул ему пехотинец, спавший по соседству.
Перезнакомиться с солдатами своего десятка Алексей ещё не успел. Хуже всего то, что он вчера не успел запомнить их лиц, и когда отправились на завтрак, еле нашёл свой стол. Декарх-десятник нахмурился, но промолчал.
Ел Алексей быстро, чтобы успеть к окончанию завтрака, и лепёшку доедал уже на ходу.
В своей палатке солдаты оделись в полную форму – вплоть до шлемов. Взяв щиты-скутумы, они вышли на построение.
Воины выстроились кентархиями – сотнями. Алексей быстро пересчитал, и получилась тысяча, или хилиархия. На левом фланге ещё стояла конница – всадников около четырёхсот, по-византийски – ала. Одеты они были, как и остальные воины в лагере, но, судя по лицам, – степняки: скуластые, бородатые, смуглые.
Кентархия Алексея была девятой по счёту.
Кентархии подразделялись по номерам. Лучшей, наиболее опытной была первая. Воины в ней были как на подбор, и защиты, шлемы сидели как влитые.
Лица у всех пехотинцев были бритые. Алексей провёл ладонью по подбородку – затрещала щетина. Надо бриться, как и все, вот только где?
На возвышение взошёл командир.
– Трибун Полус Вергилий! – прошептали сзади.
Хилиархия – своего рода полк, а трибун – командир. К хилиархии для дозорной службы, разведки, фланговых обходов придавались конные алы.
К трибуну по очереди подходили кентархи и лохаги – докладывали о боеспособности своих подразделений. Алексей даже головой покачал – ну всё как в современной армии, своего рода развод.
Каждому кентарху были отданы приказы: кто-то заступал в караул на охрану лагеря, кому-то предстояла учёба, как девятой кентархии, а ала после развода куда-то ускакала.
Их кентархия проследовала на площадку. Каждому декархи вручили вместо мечей деревянные палки, вытертые до блеска ладонями предыдущих новобранцев. Пехотинцев разбили на пары – новичок против опытного воина.
Начали отрабатывать удары и защиту. Пару раз Алексею доставалось палкой по кисти. Он только зубами скрипел от боли и злости, а опыта не хватало. Палка, как имитация меча, била больно – до слёз.
– Терпи, Алексей, – сказал на перерыве его напарник по учебному бою Актит. – В бою, коли прикрыться не сумеешь, без руки останешься. Тогда – гибель. Ты знаешь, чем строй силён? Своей монолитностью, сплочённостью. Ты своим щитом не только свою левую сторону прикрываешь, но и правый бок товарища. Если тебя убьют или только ранят и ты упадёшь, твоего товарища обязательно достанут копьём или мечом.
После непродолжительного отдыха Актит с удвоенной энергией набросился на Алексея – палка так и летала в его руках. Он успевал ударить Алексея по шлему так, что звенело в ушах, ткнуть концом в линоторакс, причём чувствительно, задеть скользящим ударом по ребру, имитируя режущий удар и оцарапав кожу.
Но больше всего доставалось кистям. Костяшки пальцев уже к обеду болели и были в ссадинах. Когда пехотинцев повели на обед, Алексей с трудом удерживал ложку, кривясь от боли. А многие новобранцы вообще не смогли ложку удержать в руках – просто хлебали похлёбку через край миски. Надо терпеть! В армии всегда так: тяжело первый месяц, когда на тебя обрушивается много нового, иногда непривычны нагрузки. Потом втягиваешься и уже через год становишься подготовленным воином. Правда, автоматизм и опыт приходят ещё позже.
После обеда солдатам дали получасовой отдых, потом противно завыла труба букинатора.
После обеда пехотинцы в полной боевой выкладке, с оружием и щитами, да ещё каждый с камнем на плече совершали пеший поход. Алексею это было не впервой, он даже радовался тому, что нет противогазов.
К вечеру, прошагав полтора десятка километров, они вернулись в лагерь. Кто-то упал в изнеможении, а опытные солдаты сразу умываться – и в столовую. К нагрузкам они привыкли и только аппетит нагуляли.
- Предыдущая
- 17/61
- Следующая
