Зеленый Змий - Лондон Джек - Страница 5

• Предыдущая
• 5/21
• Следующая

Мне едва минуло пятнадцать лет, когда я стал работать на жестяной фабрике. Я никогда не работал меньше десяти часов подряд в продолжение многих месяцев.

…Но были и многочисленные случаи, когда работа продолжалась до полуночи. Были также исключения, когда я работал не переставая в течение восемнадцати и двадцати часов. Раз я стоял у машины своей непрерывно тридцать шесть часов подряд. Бывали целые недели, когда работа не кончалась раньше одиннадцати часов вечера; я тогда возвращался к половине первого ночи; меня будили в половине пятого; я должен был одеться, позавтракать и дойти до своей машины к семичасовому свистку.В таких случаях нельзя было отдавать ни одного момента на чтение моих обожаемых книг. Имел ли место Зеленый Змий в жизни напряженного и стоического труда пятнадцатилетнего мальчика? Конечно, имел. Я сейчас объясню вам, каким образом. Я спрашивал себя. Неужели весь смысл жизни в том, чтобы быть рабочим скотом? Я знал, что ни одна лошадь в Оклэнде не работала столько часов подряд, как я. Если в этом одном состояла жизнь, то она совсем мне не нравилась. Я знал лишь один способ спастись от убивающего душу труда: надо выбраться с фабрики и добраться до воды. Надо зарабатывать себе хлеб на воде. Пути заработков на воде неукоснительно приводили к Зеленому Змию; но я этого не знал…

Я посетил мамми Дженни, мою старую няньку, кормившую меня своей черной грудью. Обстоятельства ее были лучше, чем обстоятельства моей семьи. Она ходила за больными и получала приличное еженедельное жалованье. Даст ли она своему «белому ребенку» денег? Даст ли она? Да, все, что принадлежит ей, — мое!

Тогда я разыскал Француза-Франка, устричного пирата, по слухам, желавшего продать свой шлюп «Раззль-Даззль»… Он вышел на палубу, чтобы поговорить о сделке; он был согласен продать, но не сегодня, в воскресенье. Кроме того, у него сидят гости. Он напишет к завтрашнему дню запродажный лист, и я тогда вступлю во владение. Пока что я должен спуститься вниз и познакомиться с его друзьями. У него были две сестры, Мейми и Тесе, и мистрисс Хадлей, сопровождавшая их; затем Виски Боб, юный шестнадцатилетний устричный пират, и Паук Хилей, черноусая верфяная крыса лет двадцати. Племянница Паука Мейми называлась королевой устричных пиратов и иногда председательствовала на их кутежах. Француз-Франк был влюблен в нее, но я не знал тогда, что она упорно отказывалась выходить за него замуж.

Француз-Франк налил стакан красного вина из большой бутыли, собираясь запить нашу сделку. Я вспомнил о красном вине итальянского ранчо и незаметно содрогнулся. Виски и пиво были все-таки не так противны. Но королева устричных пиратов смотрела на меня, держа в руке наполовину опорожненный стакан. Я был самолюбив, мне было всего пятнадцать лет, и я не мог показать себя менее мужественным, чем она… Разве я был мальчишкой, у которого молоко не обсохло на губах? Нет, тысячу раз нет, тысячу стаканов — нет! Я мужественно опрокинул вино в горло.

Я наслаждался так, как никто из них не мог наслаждаться. Находясь в этой атмосфере богемы, я не мог не сравнивать настоящую картину с картиной предыдущего дня, когда я в жаре и духоте сидел у своей машины, бесконечно повторяя свою привычную серию механических движений с высшим напряжением скорости. Теперь же я сидел со стаканом в руке в согревающей атмосфере товарищества с устричными пиратами, искателями приключений, отказавшимися от ига пошлой рутины и держащими и жизнь, и свободу в собственных руках. Зеленый Змий был причиной счастливого случая, благодаря которому мне пришлось присоединиться к этой веселой компании свободных душ, самостоятельных и отважных…

Мы встретились для окончания сделки ранним утром в понедельник в «Последнем Шансе» — питейном доме Джонни Хайнхольда, помещении, где, конечно, производились сделки взрослых мужчин. Я заплатил деньги, получил запродажный лист, а Франк угостил меня вином. Я подумал, что, по-видимому, таков обычай, вполне логичный, требующий, чтобы продавец, получающий деньги, спрыскивал сделку в том учреждении, где она имела место. Но, к удивлению моему, Франк угостил и содержателя бара. Мы с Франком пили, и это казалось справедливым. Но зачем же приглашать Джонни Хайнхольда, владельца бара, прислуживавшего нам за прилавком? Выходило так, что он получал выгоду с вина, которое он сам пил. Ввиду того, что Паук и Виски Боб были товарищами по плаванию Франка, я понимал, что их можно было угостить, но зачем же угощать крючников Билля Келлей и Кеннеди?

Тут был еще Пат, брат королевы, так что всех нас было восемь человек. Было еще совсем рано, но все заказали себе виски. Что мне оставалось делать в компании взрослых людей, пивших виски? «Виски», — заказал я с равнодушным видом человека, уже тысячу раз делавшего подобный заказ. Что это было за виски! Я быстро проглотил его. Брр! Я до сих пор помню его…

Я стремился уходить, попасть на солнце и на воду на моем чудесном шлюпе. Но никто не торопился, даже матрос мой, Паук, задерживался. Как они ни намекали на причину этого промедления, я, по тупости своей в том отношении, ничего не понимал. С тех пор я часто думал, какими глазами смотрели они на меня, новичка, радушно встреченного их компанией, угощавшей меня у прилавка, меня, не сумевшего угостить их ни одного раза!..

Я постепенно привыкал много пить, живя среди устричных пиратов. Однако период настоящего пьянства наступил у меня внезапно, не из-за влечения к алкоголю, но вследствие настоящего убеждения.

Чем больше я узнавал жизнь, тем сильнее увлекался я ею. Никогда не забуду я восторженного трепета, испытанного мною в первую ночь, когда я принимал участие в заранее обдуманном нападении на устричную банку. Мы собрались на «Анни» — все были грубые, большие и бесстрашные люди и хитрые верфяные крысы; некоторые из них были бывшие арестанты; все были врагами законности и заслуживали тюрьмы; на них были морские сапоги и морская одежда; они говорили грубыми низкими голосами; у Большого Джорджа были револьверы за поясом, в доказательство серьезности его предприятия.

Теперь, вспоминая, я понимаю глупость и пошлость всего этого; но тогда я не впоминал, а просто жил, постоянно якшаясь с Зеленым Змием и начиная признавать его власть. Жизнь казалась отважной и необычайной, и я сам переживал те приключения, о. которых так много читал.

Нельсон, «Молодой Царапка», как звали его в отличие от «Старого Царапки», отца его, плыл на шлюпе «Олене» в компании с личностью, известной под прозвищем Улитки. Этот Улитка был сорви-головой, но Нельсон был безрассудным безумцем. Ему было двадцать лет, и сложение его было геркулесовское. Когда его, года два спустя, пристрелили в Бениции, то следователь говорил, что он никогда не присутствовал при вскрытии тела более широкоплечего человека.

Нельсон не умел ни читать, ни писать. Он рос при отце своем в заливе Сан-Франциско; жизнь на лодках была его родной стихией. Сила его была чудовищна, и буйная репутация его, известная всему побережью, была не из лестных. У него бывали приступы ярости, и тогда поступки его были безумные и страшные. Я познакомился с ним во время первого путешествия «Раззль-Даззля» и был свидетелем того, как он драгировал устриц наметкою во время шторма, когда все остальные суда стояли на двух якорях, чтобы не быть выброшенными на берег.

Вот это был мужчина! Я был странно горд, когда он заговорил со мною, идя мимо «Последнего Шанса». Но вы только представьте себе мою гордость, когда он немедленно предложил мне выпить вместе!..

…Я был страшно горд тем, что находился в обществе Нельсона, казавшегося мне самой героической фигурой среди устричных пиратов и искателей приключений всего залива. К несчастью для желудка и слизистых оболочек моих, в природе Нельсона оказалась странная загвоздка, заставившая его находить удовольствие в угощении меня пивом. Я не имел никакого нравственного отвращения к пиву, а невкусность его и тяжесть, которой оно ложилось на мой желудок, не были достаточными причинами, чтобы я лишал себя чести быть в обществе Нельсона…

• Предыдущая
• 5/21
• Следующая