Запах страха. Коллекция ужаса - Джонс Стивен - Страница 36

Черити в волнении подалась к нему.

— Вы хотите сказать, что этих детей убили?

Сочинитель ужасов кивнул.

— Хочу. Дети, которых родители вернули сюда, были убиты. Это самый жуткий факт, имеющий отношение к этому действительно страшному старому дому. Или, по крайней мере, самый жуткий из известных нам фактов… Возможно, это худшее, что здесь происходило.

Он затянулся трубкой и выпустил две струйки дыма из ноздрей.

— Специальная полуночная служба проводилась здесь, в этой комнате, где мы с вами находимся. Говорят, что на этой службе прихожане церкви летали. Порхали по этой комнате, как стая причудливых птиц. Но наверняка они просто-напросто бегали, расставив руки, как иногда делают дети. Вполне возможно, что сами они были уверены, будто летают. Приверженцы средневекового культа ведьм верили, что слетаются на шабаши, хотя ни один здравомыслящий человек не допустит мысли, что они действительно летали.

Черити сказала:

— Но вы говорите, что они убивали детей.

Сочинитель ужасов кивнул.

— Да. Это происходило в конце церемонии. Так называемый «детский час». Некоторые специалисты считают, что этот термин действительно был у них в ходу. Они убивали их так, как были убиты отец и сестры Мод Паркхерст. Палач выбирался жребием. Говорят, Мод вслух прилюдно выражала надежду, что выбор падет на нее, и, похоже, надежды ее оправдывались. По меньшей мере две казни были совершены ею.

Дэн заметил:

— Трудно поверить, что кто-то способен на такое.

— Трудно, хотя в новостях я каждый день слышу истории не менее, а то и более страшные.

Сочинитель ужасов снова затянулся. В комнате уже потемнело, и красный огонек в чашечке трубки осветил его снизу.

— Ктому времени дети спали, как спали Мод, ее отец и сестры. Счастливый избранник жребия бесшумно входил в комнату, сопровождаемый еще как минимум одним напарником, несшим свечу. В тот самый миг, когда звучал первый выстрел, свеча задувалась. Шум, разумеется, будил остальных детей в комнате, но, проснувшись, они видели только полную темноту и слышали запах пороха.

Дэн промолвил:

— Ангелы! — В его голосе слышалось презрение.

— И в аду есть ангелы, — сказал ему на это сочинитель ужасов. — Не только в раю. Можно даже сказать, что в аду ангелов больше.

Неохотно кивнув в знак согласия, Черити сделала вид, что зевает.

— Я думаю, нам уже пора спать. Что скажете?

Дэн ответил:

— Согласен. Сегодня полдня провел за рулем.

Когда остальные ушли, Киара задержалась.

— Очень приятно было с вами познакомиться. — Она покачнулась, но не сильно. — Не забудьте, я буду вашим агентом. Вы обещали.

— Даю слово. — Сочинитель ужасов улыбнулся, зная, чего стоит его слово.

Они пожали друг другу руки, и ее пальцы задержались в его ладони чуть дольше, чем было необходимо.

— Трудно поверить, — сказала она, — что вы с папой вместе учились и жили в одной комнате. Вы выглядите… настолько… Настолько моложе.

Он поблагодарил ее и проводил взглядом, пока она поднималась по широкой изогнутой лестнице, которая некогда была гордостью Паркхерстов, думая, догадывается ли она, что он на нее смотрит. Но догадывалась она или нет, наблюдать за тем, как Киара поднимается по лестнице, было слишком большим искушением, чтобы ему противиться.

На верхнем этаже Черити готовила Робби ко сну.

— Ты храбрый мальчик, я знаю. Разве ты не храбрый мальчик, дорогой? Скажи сам. Когда говоришь это сам, всегда помогает.

— Я храбрый мальчик, — послушно повторил Робби.

— Ну конечно, ты храбрый мальчик. Я знаю. И этот глупый дядя внизу тебя не обманет. Ты будешь спать в своей комнате, в своей кроватке, и хорошенько выспишься. А завтра мы поедем осматривать окрестности: леса, озера, горы с заброшенными шахтами.

Черити заколебалась на секунду, прикусив маленькими белыми зубами пухлую нижнюю губу.

— Боюсь, здесь нет ночника, но у меня в сумочке фонарик. Могу тебе оставить на ночь. Хочешь?

Робби кивнул и крепко сжал маленький пластиковый фонарик Черити, когда она подошла к двери. Ее рука (та, которая без колец на пальцах) поднялась к выключателю. Пальцы нашли кнопку.

И наступила темнота.

Он снова нашел выключатель водянистым лучиком одноразового фонарика, зная, что его будут ругать (может, даже отшлепают), если он включит единственный в этой комнате верхний свет. Но ему хотелось знать, где находится выключатель. Так, на всякий случай.

Наконец он выключил фонарик и лег на подушку. В слишком большой и слишком пустой комнате было жарко. Жарко и тихо.

Он снова сел и навел лучик на окно. Оно оказалось открытым. Но не очень широко, на ширину его руки. Он выбрался из кровати, положил фонарик в нагрудный кармашек на пижаме и попытался поднять раму повыше. Но все его усилия не заставили ее сдвинуться с места.

Наконец он снова лег в кровать, и в комнате как будто стало еще жарче.

Когда он выглянул в окно, ему показалось, что до земли внизу очень далеко. Сколько лестничных пролетов прошли они, поднимаясь сюда? Он помнил только один. Накрытые белой ковровой дорожкой ступеньки, которые вели не прямо вверх, а делали поворот. Но эта лестница была очень, очень длинной. Из окна виднелись верхушки деревьев.

Верхушки деревьев и звезды. На небе сияла луна, освещая каждый листик и газон внизу, хотя самой луны из окна видно не было.

— Она идет по небу, — сказал он себе. Так когда-то говорил Дэн, его папа.

— Ты можешь идти… — Голос прозвучал совсем близко, но как-то очень тихо.

Робби включил фонарик. Никого.

«Под кроватью, — подумал он. — Они прячутся под кроватью».

Но он не осмелился встать с кровати, чтобы проверить, и снова лег на подушку.

Человек постарше постарался бы убедить себя, что голос этот ему послышался, или встал бы с кровати, чтобы разобраться. Робби не сделал ни первого, ни второго. Для него граница между осязаемыми и воображаемыми вещами была довольно размыта, и у него не было ни малейшего желания увидеть говорившего, хоть настоящего, хоть вымышленного. Других окон, которые можно было бы открыть, в комнате не имелось. Он подумал о том, чтобы выйти. В коридоре темно, но комната Дэна и Черити находилась совсем недалеко. Хотя их дверь может оказаться запертой. Они иногда запирались по ночам.

В любом случае его будут ругать. И может, даже отшлепают. Он боялся не боли, а унижения.

— Все равно мне придется вернуться сюда, — прошептал он себе под нос. — Даже если меня не отругают, все равно придется вернуться.

— Ты можешь уйти… — Девчоночий голос. Очень тихий. С потолка? Нет, решил Робби, сбоку, с той стороны, где дверь.

— Нет, — сказал он. — Они будут сердиться.

— Ты умрешь…

— Так же, как мы…

Робби, дрожа, сел в кровати.

За стенами дома сочинитель ужасов не спеша шел к взятому напрокат старому фургону, который оставил в миле от дома. После вчерашней грозы земля размокла, а ему было необходимо, совершенно необходимо, чтобы на ней остались следы неизвестного автомобиля.

Поворот на боковую дорогу, еще сотня ярдов, и луч электрического фонаря выхватил из мрака фургон, стоявший за деревьями. Увидев фару на капоте, он натянул резиновые перчатки. Скоро, очень скоро часы пробьют детский час, и златокудрая Эдит будет его. Прекрасная Киара будет его. А что до смешливой Аллегры, ^[29]ему было неинтересно, кто ею станет.

— Кто это? — густым от водки и сна голосом промямлила Киара.

— Это всего лишь я, — сказал Робби, забираясь к ней под одеяло. — Мне страшно.

Она обняла его.

— Здесь есть другие дети. Честно! Они уходят, когда включаешь свет, но возвращаются.

— Ага. — Обняв его покрепче, она снова провалилась в сон.

На Скейлс-Маунд сочинитель ужасов остановил фургон и прошел три квартала до своей машины пешком. За фургон заплачено за две недели, напомнил он себе. Плата была внесена всего три дня назад, так что пройдет никак не меньше одиннадцати дней, прежде чем в прокатном агентстве начнут волноваться. Но к тому времени он, может быть, его уже и вернет. Или вышлет им новый чек.