Время для Шерлока Холмса - Дворкин Девид (Дэвид) - Страница 43

Из-за угла вышел какой-то мужчина и двинулся в её направлении. Увидев Лили, он встал как вкопанный, и они смотрели друг на дружку разинув рты. Лили разинула рот, поскольку перед ней определённо был мужчина с той старой фотографии, в полном облачении по моде двухсотлетней давности. Лицо такое же чопорное, как Лили запомнилось на снимке.

Лили терзали смутные сомнения, и сомнения эти постепенно становились всё сильнее, отчего у неё подгибались ноги. Те самые ноги, которые были почти полностью открыты под минимальными шортами, и оттого незнакомец уронил челюсть, а теперь добавьте к шортам майку с глубоким вырезом и сандалии.

Внезапно мужчина сорвал с себя сюртук и кинул ей, торопливо сказав:

— Прикройтесь!

Низ или верх? Лили задумалась, но решила, что голые ноги больше оскорбляют викторианского джентльмена, поэтому обернула нижний фасад сюртуком, насколько смогла, а потом изобразила невинность:

— Сэр, может быть, вы мне поможете. Я ищу дом своих кузенов, Томаса и Элизы Кантрелл.

Господи, спасибо, что в мире есть такая вещь, как семейные архивы!

Гнев испарился с лица незнакомца:

— Я и есть Томас Кантрелл. Наш дом вон там. Сестра сейчас дома. Но кто вы?

Боже, всё так и есть! Она и впрямь в 1880-х, а Джон остался на двести лет впереди. Таблеток у неё нет, а без них столько не прожить… Теперь уже из глаз хлынули настоящие слёзы.

— Томас, вы меня не знаете. Мы жили в Иллинойсе, а потом решили переехать сюда, всей семьёй. — Она облизнула губы и быстро придумала подходящий сюжет: — Мы почти уже добрались до места, но тут на нас напали индейцы. Выжила только я. Я притворилась мёртвой, пока они раздевали трупы.

— Ох, какая дикость! Бедное дитя! Пойдёмте скорее внутрь.

Лили поковыляла за своим «кузеном», стараясь не отставать, поскольку из-за сюртука, прикрывавшего ноги, пришлось семенить мелкими шажками. К счастью, кузен Томас был слишком напуган и растроган её историей, чтобы спросить, а как, собственно, Лили удалось проделать длинный путь до Сан-Франциско и по всему городу в таком странном одеянии.

В доме Лили попала в материнские объятия Элизы Кантрелл. У Лили вдруг появилось какое-то странное ощущение, что именно так всё должно быть и это неизбежно. Ей предстояло нечто важное, и хотя она не понимала, что именно, но это было явно что-то хорошее и даже замечательное, и радостное предвкушение прорывалось сквозь отчаяние.

Спустя шесть месяцев, в январе 1885 года, Лили познакомили с молодым доктором, который только что прибыл из Англии и открыл собственную практику в Сан-Франциско. Его звали Джон Хэмиш Уотсон, и теперь она поняла, чего ждала. Итак, существовала одна-единственная Лили Кантрелл, и это была она.

Оставался ещё один вопрос — насколько хватит укола контрацептивов, сделанного год назад? К тому времени, как Джон Уотсон уехал в Англию в конце лета 1886 года, пообещав прислать ей денег для переезда к нему, Лили знала ответ и на этот вопрос.

Армии маршировали по улицам Марса. Демобилизованы были почти все жители от пятнадцати до сорока пяти, годные по состоянию здоровья. Пока что жизнь текла своим чередом, но присутствовала угроза, что родина призовёт каждого отдать ей долг.

Другие армии, тоже в основном из марсиан, собирались с завидной регулярностью на улицах крупных городов Земли, чтобы продемонстрировать землянам, кому принадлежит власть. Битва за так называемое Отвоевание в 2148-м вышла бескровной и короткой. Земля пребывала в плачевном и раздроблённом состоянии, так что демонстрации силы не потребовалось. Земляне сдались в первый же день после официального начала войны. А теперь, после двадцатилетнего правления марсиан, вряд ли кто-то мог пожаловаться, ведь марсианские армии принесли с собой порядок, мир и даже безопасность, о которой обычные земляне и мечтать не могли уже в течение века.

Человек осваивал новые территории. Марс заселили до предела; новые колонии выросли на Луне и на Венере, а также на орбитах трёх необитаемых планет. Все колонии жёстко контролировал Марс. Население Вселенной составляло порядка пятнадцати триллионов счастливых, богатых и сытых людей, довольных жизнью.

Все народы, все армии и все колонии присягали на верность одному человеку — Мессиану IV, который жил отдельно от подданных на ледяной Европе, галилеевом спутнике Юпитера. Европа служила центром и штаб-квартирой империи, а сам Мессиан был единственным обитателем этой холодной планеты. Поговаривали, что правитель никому не доверяет, а потому его обслуживают только роботы и суперкомпьютеры, по интеллекту сравнимые с людьми. Но никто не заикался о другом: впервые в человеческой истории подобное могущество сконцентрировалось в руках одного человека. Миллиарды людей смотрели в одном направлении, и один-единственный человек был источником власти и законодательства.

В 2170 году, в честь десятилетия восхождения на трон, пускай он даже и не назывался троном, Мессиан IV выступил с речью перед своими подданными. Как и в случае с тремя предшественниками, каждого из которых тоже звали Мессианом, очередного Мессиана называли просто Номером Один. Вполне уместный титул: каждый из четырёх, без сомнения, был Номером Один. Зачем высокопарные звания типа Король Европы? Ведь всех Мессианов отличало фамильное сходство и похожий стиль правления.

Речь Мессиана транслировали в каждом населённом пункте. Она была полна ярких фраз и трогательных сентенций. Преданность человечеству, его великому будущему, и надо всем этим возвышается фигура Мессиана. Все обитатели Земли и Марса, колоний на Венере и в космосе побросали работу, чтобы посмотреть и послушать выступление правителя, как повелось с тех самых пор, когда Мессиан I впервые явил своё лицо народу после убедительного триумфа на выборах.

Марсианская история была обязательным предметом во всех школах, так что каждый знал имена, даты и события из недавнего прошлого Марса. Тем не менее Мессиан ещё раз перечислил их.

Он напомнил о смерти Фило Тремуссона в 2071 году и о победе Мессиана I и его партии на выборах в 2073-м. Тогда и возникла прекрасная традиция, вещал Мессиан, сверкая глазами. Мессиана I переизбирали на высочайший пост, и с каждым разом голосов за него отдавали всё больше. Через десять лет после смерти основателя Партия единства исчезла с политической арены, но противники Тремуссона восприняли-таки его идею великого единения человеческой расы, крушения старых политических и физических границ.

— Вот почему, — слащаво подчеркнул Мессиан, — я приказал в каждом парке поставить статую Фило Тремуссона, изображённого смотрящим на звёзды. Монументы появятся к двадцать пятому юбилею Отвоевания, то есть через три года. К тому времени во всех исторических текстах это великое событие будет называться уже не Отвоеванием, а Воссоединением. Как бы это понравилось Тремуссону!

Мессиан широко улыбнулся невидимым зрителям, а потом резко посерьёзнел:

— Я отлично знаю, что есть и те, кто считает меня и моих предшественников тиранами, поскольку выборы не проводятся уже семьдесят с лишним лет. Это далеко от истины! Сравните наше развитое мирное общество с неограниченными возможностями для всех и анархию, царившую сто лет назад. Анархия, друзья мои, вот подлинная тирания! Когда никто на закате не знает, будет ли жив к восходу следующего дня, когда детей заставляют страдать от голода, города сжигают, а женщин продают в рабство. — Он печально покачал головой. — Вот это и есть подлинная тирания, и не важно, как при этом себя называет политическая система.

Кто-то из зрителей громко соглашался с лидером. Другие тихонько говорили друзьям, что должен быть какой-то третий путь, нечто среднее между анархией и политикой Мессиана. У большинства вообще не было собственного мнения: всё так, как есть, и иначе быть не может.

— Мы четверо — непрерывная ветвь, до века правления не хватает всего трёх лет. Четыре человека с одним именем, одной кровью и одной политической линией. Каждый из нас считал, что лучше наше абсолютное правление, чем альтернатива — анархия. Но что нас ждёт? Закончится ли наше правление? Что ж, династия может прерваться на мне, а может — на Мессиане Миллионном. Возможно, этот день наступит раньше, чем мы можем представить, и тогда придёт черёд сторонникам демократических выборов проявить себя. Всего доброго, друзья мои.