Стальные крылья - "Gedzerath" - Страница 5

буэ-э-э-э

, раздавшиеся с прячущейся в тенях кровати. Пошевелившиеся тени обозначили неявную фигуру, лежавшую на койке. Она вновь издала протяжный рвотный звук и затихла, вновь издав тихое пересыпчатое шуршание. «Это странно. Как я мог услышать его в своей палате?». Двинувшись вперед, я твердо решил подойти поближе… На кровати, полуприкрытая тонкой простыней, лежала пони. Наверняка, это была кобылка, судя по клокам длинных, свалявшихся волос, лежавших на подушке вокруг ее головы. Искаженное гримасой боли мордочка блестела от пота, тонкие высохшие ноги, лежавшие поверх простыни, подрагивали и сгибались в приступах боли. Подернутые мутной дымкой, полуприкрытые глаза тускло блестели в свете ночника, словно глаза свежего трупа. Тяжелый запах, тонкой струйкой просачивавшийся в коридор, мощной волной ударил мне в нос, стоило мне только приблизиться к кровати. Сладковато-тошный, этот запах был мне знаком. «Рак. Терминальная стадия. Не помочь». Ее голова и шея по-прежнему оставались в тени, даже когда я подошел к ней вплотную. Окно на другом конце комнаты открывалось простым поворотом ручки, но я, с болезненно-профессиональным любопытством, приблизился к ее постели. Не каждый день увидишь умирающего от рака пони… С каждым шагом, я все яснее слышал настороживший меня странный звук – похожий на влажное чавканье мокрого песка, он явно исходил от изголовья кровати больной. Подойдя к кровати, я приблизился к мордочке пони… и тот час отшатнулся. Запах гнили и разложения ударил в нос с такой силой, что я надолго закашлялся и принялся растирать слезившиеся глаза. В расступившихся тенях я увидел страдающую пони. Это действительно была она – светло-серая пегаска, тяжело двигавшая по простыне маленькими облысевшими крылышками. Своим видом напоминая ощипанные куриные крылья, культяшки слабо двигались по простыне, оставляя на ней остатки серых перьев, которые, закручиваясь, спадали с кровати на пол. Так вот откуда взялось ощущение легкого похрустывания под копытами – я шел по устилавшим пол палаты выпавшим перьям. Почему-то эта мысль отозвалась грустью в моей душе, и я вновь приблизился к пегаске. Мое внимание привлекли тени, окружавшие ее изголовье. Даже в рассеянном свете ночника, они, казалось, только сгущались, не позволяя увидеть изголовье кровати, на котором неподвижно покоилась голова пегаски. Обойдя больную, я так и не понял, что же отбрасывало такую странную тень. Ходя вокруг кровати и разглядывая эту странную аномалию, я заметил, что в комнате стало гораздо светлее – полная луна, вся в черных щербинках кратеров, выглянула из-за разошедшихся туч. Лучи зыбкого лунного света медленно поползли по палате, постепенно выхватывая из полумрака кровать с беспокойно ворочавшейся на ней пони. То скрываясь за тучами, то выныривая из них вновь, луна, наконец, вскарабкалась на ночной небосклон, и лунный свет полностью осветил комнату. С моих глаз словно сдернули тёмные очки – столь неожиданным и резким был этот переход. В серебрившемся свете луны я мог ясно видеть, что же происходило в этой палате, и увиденное заставило меня содрогнуться от ужаса. На залитом лунном свете кровати судорожно металась лысая пегаска. На ее голове, оплетя черными жирными отростками мордочку пони, восседало нечто. Странное создание, похожее на жирный, лоснящийся мешок, запустило толстые шлангообразные конечности в ноздри и уши поняшки, крепко удерживаясь с их помощью на ее затылке. Периодически, эти щупальца начинали гнусно пульсировать до тех пор, пока тугой холмик не прокатывался под шкурой каждого из щупалец, доставляя что-то от пони к этому существу. Бедняжка начинала метаться по постели, ее рот открывался в бесплодных рвотных позывах, глаза широко раскрывались и зрачки, до того косившие в разные стороны, сходились к самой переносице. Наконец, каждое из щупалец доносило до паразита порцию его «еды», и поняша облегченно откидывалась на подушки, стараясь не двигать головой. Мерзкий запах усиливался, и существо начинало удовлетворенно ерзать по голове больной, издавая тот настороживший меня влажный шорох. «Ах ты ж с-с-сука!» Не отдавая себе отчета о происходящем, я бросился вперед и обхватил копытами голову пони. Она слабо трепыхнулась, когда черные щупальца попытались плотнее обернуться вокруг ее головы – паразит явно не собирался сдаваться без боя. Но было поздно – стремительными, отработанными движениями я завел копыта между головой пегаски и петлями черных щупалец. «Словно тройной прием Сафара. Только вверх ногами» – подумал я – «Копыта к углу нижней челюсти… Наверх… Заводим под щупальца… Передвигаем к глазам… И вуаля!». Щупальца, прижавшиеся к моим копытам в попытке поглубже залезть в ноздри пегаски, были мерзкими не только на вид – теперь, когда они касались моих передних ног, я с содроганием ощущал пробегающие по шерсти тысячи песчинок, словно тварь состояла из мокрого, черного песка… Или порошка. «И эта hren’ оттуда же? Да что у них тут, naher, творится-то?!». Изогнувшись, я забросил сначала одну, а затем и вторую ногу на кровать, полностью сев на живот пони. Рвотные позывы пегаски возобновились, но с этим я ничего не мог поделать, и сосредоточился на более важной задаче. Медленно, плавно, я принялся разводить копыта в стороны, вытягивая сочащиеся гноем щупальца из носа пегаски. Мерзкий запах усиливался с каждым вышедшим сантиметром черных отростков и гной, белесыми пульсирующими струйками вытекавший из носа и рта, заливал грудь тяжело бьющейся кобылки. Ее глаза бешено вращались в глазницах, то расходясь, то концентрируясь на мне в немой мольбе о пощаде, и под конец, когда последние миллиметры извивающихся кончиков выскальзывали из ее носа – у пегаски прорезался голос… Вздохнув, я вытер о занавеску перепачканные копыта, и принялся за работу. Мне предстоял долгий труд. Приткнувшись на банкетке, в углу палаты, я держал тощее, истощенное болью и рвотой тело пегаски, укрыв ее своим огромным, выросшим за эти беспокойные дни крылом. Она поместилась под него целиком, лишь голова, с подоткнутым под подбородок полотенцем, покоилась на моей передней ноге. Я тихонько поглаживал кожу на ее затылке, разглаживая мокнущие складки, оставшиеся после контакта с телом паразита и прислушивался к ее мерному, ставшему спокойным дыханию. Измученная кобылка спала, крепко вцепившись в мое копыто. На мои глаза наворачивались слезы при мысли о том, что пришлось вынести этой бедняжке, пожираемой заживо отвратительным существом. На столике возле банкетки я заметил картинку в забавной цветастой рамочке – серая пегаска с песочного цвета волосами обнимала маленькую серую пони с миниатюрным рогом на лбу. Фраза «Мама, поправляйся!», выведенная разноцветными карандашами в углу рисунка, не оставляла сомнений в личности, лежавшей под моим крылом. «Ah ti j ebaniy ti nahuy!» – ошарашено подумал я, рассматривая поочередно то картинку, то лежащую рядом со мной пони – «Это что же, Дерпи?! Так вот откуда у нее это расходящееся косоглазие и легкая yebanutost’ действий. Сотни uyebanov требовали, что бы из сериала убрали забавную пегаску, а оказалось, что они травили инвалида? Ну s-suki…». Я крепко прижал поняшу к себе и еще долго лежал в полной темноте, тихо поглаживая ее голову. Труп растоптанного к ebenyam паразита рассыпался черным порошком, оставив после себя лишь лужу гноя, поэтому я не опасался за себя, а теперь – и за нее. Вскоре, задремал и я. В таком виде нас и обнаружила сестра Редхарт. Проснувшись от грохота, я долго не мог понять, в чем же дело. Оказалось, это был поднос, который от неожиданности выпал изо рта вошедшей медсестры, неподвижно застывшей в дверном проеме. Я сонно всхрапнул, и повел глазами вокруг себя. «Ндяяяяя…». Палата выглядела так, словно в ней всю ночь резвился коровий гурт, накачанный спидами. Скособочившаяся и сдвинутая на середину комнаты кровать (Акробатический этюд без рук!), разбитый в дребезги светильник (нечего было на свете экономить!) и разбросанные по палате простыни создавали живописный натюрморт, который по достоинству мог бы оценить любой знаток фен-шуя. Кровать, пол вокруг нее, простыни и даже занавески – все было покрыто потеками белого желеобразного гноя. Ну, с занавесками я, наверное, обошелся слишком сурово – но нужно же мне было вытереть копыта после ответственной операции? Единственным островком в этом море хаоса был угол с банкеткой, на которой мирно посапывала серая пегаска, практически незаметная под моим крылом. Даже такой грохот не смог разбудить настрадавшуюся бедняжку. – «Что… ЧТО ТУТ ПРОИЗОШЛО!?» – едва оправившись от потрясения, выкрикнула Редхарт – «Что вы натворили? Это же… Это же тяжелобольная!». От негодования голос ее срывался, но был достаточно громок, что бы привлечь внимание медперсонала. Вскоре, палата наполнилась пони, работающими в этой больнице, и, хотя они не смогли отобрать у меня спящую тушку пегаски, меня заставили перенести ее в другую палату и уложить на чистую кровать. Я отгонял от нее всех, включая охранника, прибежавшего на помощь, оскаленными зубами и обещаниями порвать задницу каждому, кто сунется под горячее копыто. Порезвившись, я все-таки выдал им тело уже проснувшейся и вовсю хлопавшей золотистыми глазами пегаски, в обмен на стакан теплого молока и печенье. «Получайте по мордасам, раз прошляпили агонирующего пациента!» – удовлетворенно думал я, наворачивая за обе щеки боевые трофеи. На мой вкус, молоко было немного перегрето, а в печенье явно не хватало сахара – но это были уже мелкие придирки. Удовлетворенно вздохнув, я откинулся на кровать и наконец, смог сомкнуть глаза. Я еще и не подозревал, что мне предстоит этим вечером… – «Я хочу знать, что произошло ночью, в этой палате!» – твёрдо заявил пони в белом халате, стремительно подходя к моей кровати. Я потянулся и высунул нос из-под одеяла, под которым отсыпался после бессонной ночи. К сожалению, неведомая сила вновь пробралась ко мне под одеяло, и какими-то хитрыми манипуляциями опять уложила меня поперек кровати, так, что на вопрос, адресованный врачом якобы моей голове, пришлось бы отвечать кончику крыла. Увидев мою голову, сонно выглядывающую из середины постели, он поперхнулся и замолчал, видимо, силясь понят, кто же спит на кровати – я, или мои крылья. Честно говоря, меня самого уже начинал пугать размер этих конечностей. Не приведи боги – отрастут еще больше… Приняв достойное положение, я с неудовольствием воззрился на врача. «Стернис Грин. Доктор медицины»[14] – значилось на его баджике[15]. Вскоре должна была прибыть принцесса – а у меня еще ничего не было готово для предотвращения этого нежелательного для меня визита. Да и не в меру любознательный коллега… Ну что я мог ему рассказать? – «Не имею ни малейшего понятия!» – твердо заявил я – «Меня перевели сюда только утром». – «В другой палате! Вы знаете, о чем я говорю, мисс Раг! Ночью, вы пробрались в палату к тяжелой…». – «К агонирующей больной» – скучным голосом перебил его я – «Мне не спалось. Сложно было спать при такой лютой, бешеной вони, исходящей из ее палаты. Медперсоналом вокруг даже и не пахло, вот я и решил…решилА её навестить». – «И что же случилось потом?». Я промолчал, безучастно глядя в окно. Ну что я мог на это ответить? Правду – упрячут в дурку как тихопомешаного, или в застенок, как хилера-самоучку. Соврать – язык не поворачивался. Шкура на ногах все еще помнила мерзкие прикосновения черных гнойных щупалец… Обойдя вокруг кровати и убедившись, что мое тело не собирается вновь меняться местами с крыльями, Стернис остановился и доверительно наклонился к моей морде. – «Прошу вас, мисс Раг, поговорите со мной. Желательно – начистоту» – он снял пенсне, забавными дужками крепившиеся к его носу, и вновь уставился на меня, изобразив самую благожелательную мину – «Поймите, мне очень нужна ваша помощь. Как получилось, что ночью, к умирающей, больной, совершенно случайно приходит совершенно случайно оказавшаяся в больнице пони, и на утро, так же совершенно случайно, умирающая больная резко идет на поправку?». – «Так ей лучше?!» – от этой новости, я резко подорвался и вскочил на кровати. Распахнувшиеся крылья обрушили на врача одеяло и ворох подушек, которые я, без малейшего зазрения совести, утянул с соседних пустующих кроватей. – «Кхм. Да-да, ей уже гораздо лучше. Причем настолько лучше, что наши анализы не обнаружили ни малейших признаков поражения головного мозга» – он скинул с себя подушки, задумчиво потер переносицу и вновь водрузил на ее очки – «Если бы я сам не проводил анализы сегодня и месяц назад, то решил бы, что все происходящее – один большой и гадкий розыгрыш. Но увы – это все происходит на самом деле. Поэтому вы просто обязаны рассказать мне – как такое возможно?». – «Нууу…. Я… Мы….» – от смущения я отвернулся и стал дергать шнурок светильника, озаряя палату миганием мягкого света, вырывающегося из-под зеленого абажура. – «Так-так-так, продолжайте! Что вы делали? Почему комната выглядит так, словно в ней резвились параспрайты? Куда делась неоперабельная опухоль и метастазы из ее головы? Откуда эти следы гноя по всей палате?» – доктор Грин желчно рассмеялся – «Вы там что, духов в помощь вызывали, что ли?». Кажется, при этих словах, я вздрогнул. «Да что они, сговорились тут все?!». Я медленно повернулся на кровати, очень внимательно уставившись на врача. «Так так так… А вот и первый кандидат на допрос с пристрастием! Ну, счаз мы узнаем, что тут за некрофилы появились, в этом вашем будущем…». Видимо, какая-то из этих мыслей столь явно отразилась на моей морде, так как Грин, до этого момента стоявший рядом с кроватью, резко дернулся по направлению к двери. На его морде на мгновение мелькнула тень испуга, которую я так же не пропустил, внимательно глядя на врача. Однако, от копытоприкладства и получения тяжелых телесных повреждений, его спасла медсестра, вихрем ворвавшаяся в палату. – «Доктор Грин! Доктор Грин!» – она перевела дух, прислонившись к косяку двери – «Внизу – кантерлотские гвардейцы! Скоро прибудет принцесса!». При этих словах, врач вскочил, и, бросив на меня испуганно – настороженный взгляд, поспешно вышел за дверь. – «Проследите, что бы пациента никуда не отлучалась из палаты! Принцесса наверняка захочет побеседовать с ней…» – донесся до меня его голос, приглушенный закрывшейся дверью. «Вот, blyad , попал – так попал! Гипс снимают, клиент уезжает!». Вскочив, я лихорадочно огляделся вокруг. «Ндяяяя… Как говорится – ни зарезаться, ни удавиться! Нечем, блин! Хотя…». Я подскочил к вешалке, стоявшей в противоположном углу. Это была старая стальная конструкция, в духе сороковых-пятидесятых годов двадцатого столетия – тяжеленная палка с вычурными, извитыми крючками и гнутыми ножками. Ее тяжесть едва не свернула мне челюсть, пока я, как можно незаметнее, тащил ее к двери. Лишившись крючков для одежды, она идеально легла в проушину на ручке двери. «Будь благословлен недоумок, навешивавший в общественном месте двери, открывающиеся наружу! Теперь им придется попотеть, прежде чем они смогут зайти сюда. А тем временем я…» Ручка двери вздрогнула, затем затряслась в тон сначала недоумевающим, а затем и раздраженным голосам из коридора. Я широко распахнул окно и поперхнулся от холодного зимнего воздуха, вихрем ворвавшегося в палату. Уже вскарабкиваясь на подоконник, краем глаза я заметил, что металлическая палка, столь доблестно оборонявшая мои тылы, вздрогнула, и окутавшись каким-то свечением, неслышно освободила дверь. Но было уже поздно – я вывалился из окна на узкий, занесенный снегом карниз, и, широко взмахнув крыльями, полетел в безлунную ночь. Глава 9 Салатик и истерика прилагаются Вопреки моим опасениям, ночной полет оказался не так страшен, как мне представлялось – сказалось наличие города, не позволявшего разгуляться пронзительным зимним ветрам. Сделав судорожный рывок в черное небо, я успокоился только тогда, когда освещённое фонарями здание больницы пропало за стеной медленно падающего снега, и под моими крыльями пронеслись первые крыши домов. Понивилльский госпиталь стоял несколько на отшибе от остальных домов, и я не опасался возможной погони. Вряд ли у них есть на меня что-то, что может повлечь за собой необходимость «ловить и не пущать» строптивую пациентку. «Действительно, что это я психанул и сорвался неведомо куда, ночью, без одежды, да еще и из-под носа самой правительницы этой страны?» – рассуждал я, ежась на холоде и наматывая круг за кругом вокруг городка, с надеждой поглядывая вниз – «Может, стоит вернуться? А что я им скажу?». Сказать мне было действительно нечего, но и перспектива провести ночь в воздухе, голышом, меня абсолютно не прельщала. Снег валил все гуще, оседая на маховых перьях тонкой изморозью и превращая их в плохо гнущуюся жесть. Сделав очередной круг, я понял, что с таким аккомпанементом можно было и не лететь обратно в больницу – меня запросто можно будет отыскать по громкому «фьють – фьють – фьють» обледеневших крыльев. Наконец, устав, я присел на ветку какого-то огромного дуба, росшего на окраине Понивилля, и, нахохлившись, принялся отогревать ноги, поочередно пытаясь растереть их заледеневшими копытами. Получалось это из ног вон плохо, хотя возня и акробатические упражнения в стиле «усиди на ветке, зажав под мышками задние ноги» придали мне своеобразной бодрости, а жителям дерева – забавный квест «угадай, кто там, темной ночью, шумит за окном?». Странно, но обитателям пришлась не по вкусу моя возня, и на находившемся подо мной балкончике появилось странное двуногое существо с забавным гребешком на голове. Широко зевая, оно пошарило лапами по перилам, а затем – запустило в меня снежком. Попадание было стопроцентным – увесистый комок снега четко влепился мне прямо под хвост, который я, вместе с задницей, свесил с противоположной стороны ветки исключительно для поддержания равновесия. Однако сей вынужденный эксгибиционизм был жестоко, и совсем несправедливо покаран. Взвизгнув, я пулей сорвался с ветки, но окоченевшие крылья двигались слишком медленно, и следующей моей остановкой стал большой и довольно холодный сугроб в основании дерева. Падение вкупе с вырвавшимся у меня визгом разбудило и остальных обитателей этого древесного дома – вынырнув из сугроба, я увидел, как окна странного дома осветились, и изнутри раздался чей-то заспанный голосок. Нужно было срочно делать крылья, но уйти неотомщенным было выше моих сил. Собрав как можно больше снега, я метнулся к закрывающейся балконной двери и одним мощным движением запустил слипшуюся в моих копытах кучу прямо в сужающуюся полосу света. – «Я твой дуб балкон шатал!» – проорал я, удаляясь от дерева. Позади себя я слышал хлопанье окон и дверей – видимо, обитатели всполошились не на шутку, и я мог их понять – не каждую ночь в твое окно влетает небольшой сугроб. Вскоре снежная завеса скрыла от меня и этот странный дом. Чувствуя, что вновь начинаю замерзать, я принялся энергично работать крыльями, концентрическими окружностями облетая городок. Наконец, мои усилия были вознаграждены, и под одним из деревьев, стоявших возле городской площади, я обнаружил наш фургон. Покрутившись вокруг него и не заметив чего-либо подозрительного (например, армии стражников в засаде) я, наконец, приземлился на толстую ветку, проходящую над крышей фургона. На этот раз, я устраивался гораздо основательнее, тщательно следя, чтобы наиболее уязвимые части тела были недоступны «вражескому обстрелу». Густая крона дерева, укутанная шапками снега, хорошо защищала меня от усилившегося снегопада, создавая ощущение огромной беседки, из которой я мог невозбранно любоваться на подсвеченную одинокими фонарями стену снега. Свет в домике был погашен, только старая керосиновая лампа, висящая над столом, мягко подмигивала мне из окошка крошечным ночником. Видимо, Бабуля спала, и я не собирался вламываться в дом только потому, что поддавшись панике, улизнул от «первой леди» страны. Хотя… «Молестия» жеж… Большие крылья, расправленные на спине, давали какое-никакое а тепло, и я вновь погрузился в раздумья. Что же происходило со мной? Вновь получив возможность полноценно соображать, я попытался прислушаться к своим ощущениям и, странное дело, страх от мысли о шизофрении больше не терзал меня, как в первые дни моего появления в этом мире. Снег был холодным и скрипучим, крылья – большими и мягкими, а попа постепенно замерзала от сидения на заснеженном дереве. Ощущения были слишком реальными, и я с каким-то облегчением решил поверить и принять как данность то, что это происходит со мной на самом деле. «А то, что ты попал в выдуманный, известный тебе мир – тебя не смущает?» – тихо прозвенел в голове внутренний голос. Прикрыв глаза, я позволил тонкому ручейку страха вновь проникнуть в свое сознание… а затем решительно выкинул его из головы. «Да хрен бы с ним!». Я поднял копыто и лизнул налипший на него снег. Ощущения были вполне реальными. «Мне нравится этот «выдуманный» мир и я приму его, как новую реальность. Тем более что и повод у нас уже имеется…». Я подумал о разобранном амулете, вместе с бумагами хранившемся в моей сумке, под кроватью Деда. Я не разбирал ее с того самого дня, как повстречал стариков, и, в сложившихся обстоятельствах, лучшего места для ее хранения у меня не было. Черный порошок высыпался из нее еще в момент открытия, поэтому, решил я, последующие встречи с неведомым были вызваны чьими-то магическими кознями, а не фактом наличия у меня самой коробки. Хлопнув крыльями, чтобы согреться, я только усилил свой озноб – распахнувшись на мгновение, они позволили холоду ледяными иголочками впиться в мои бока. Вздрогнув, я плотнее укутался в перьевые простыни, максимально раздвинув маховые перья, так, чтобы они могли укрыть и спину, словно гусарская пелерина. Я чувствовал, что мне начинает нравиться мое новое тело. Молодое, сильное, не лишенное своеобразного обаяния в виде редкой раскраски и непослушных крыльев, оно было прекрасной заменой моему постаревшему организму. «Да, хорош бы я был, очутившись тут в своем старом теле!» – усмехнулся я, вспомнив, с какой одышкой в последнее время я стал взбегать на пятый этаж. Правда, в руках у меня обычно находились рабочий ящик, кардиограф и еще что-нибудь нужное в хозяйстве (например, кислородный баллон)… Но все это меркло перед одним – теперь, я мог летать. Конечно, я понимал, что делаю это слишком «механически», подражая птицам, в то время как в этом мире, если верить Бабуле, даже простые земнопони обладают своей собственной магией. Я дал себе зарок на будущее – устроив свою жизнь, я непременно найду учителя-пегаса, и наконец, научусь летать «по-настоящему». Снегопад закончился и тучи, прилежно засыпавшие город пушистым снегом, постепенно растворялись в ночном небе. Видимо, запланированный пегасами снегопад наконец закончился, и завтра нас ожидало солнечное зимнее утро. «Под голубыми небесами, великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит…» пробормотал я, разглядывая ночной городок. Снег, искрившийся в свете фонарей, казался настолько мягким, что мне приходилось бороться с нарастающим желанием с размаху бухнуться в самый большой сугроб, и спать, спать, спать… Засунув коченеющие копыта под мышки, я стал бороться со сном, разглядывая отдаленные профили гор, освещенные встающей из-за них луной. Это ли, а может, простая удача, позволили мне заметить их приближение. Сначала, это были просто точки, медленно двигавшиеся над горами на фоне встающей луны. Спустя десяток минут, они превратились в группу пегасов, с поразительной скоростью направлявшихся в Понивилль. Быстро взмахивая крыльями, они, словно акулы, стремительными движениями ныряли в облака, чтобы неожиданно выскочить из них в совершенно другом месте, даже не заботясь о поддержании хоть какого-то подобия построения. Но глядя на их перемещения, я заметил, что их движения были очень далеки от произвольных. Сближаясь и отдаляясь друг от друга, каждый из них был прикрыт по крайней мере одним из своих товарищей, выныривавшим из облака неподалеку. Я замер, завороженный этой грацией ночных хищников, прослеживавшейся в каждом их движении. Куда там до них было прямолинейным воякам Кантерлота, ровный, геометрический стой которых я несколько раз наблюдал в вышине над полями Хуффингстона – передо мной пронеслись подлинные охотники ночных небес. Приблизившись к Понивиллю, пятерка пегасов пронеслась над площадью в сторону госпиталя, но очень скоро вернулась и рассыпалась по городу, исчезнув в тенях домов. Периодически выныривая на свет фонарей, они неслышно носились по городу, словно… «Да они же меня разыскивают! Мать-перемать!» – осторожным движением я переместился ближе к стволу, надеясь, что в этот момент никто из пятерки не летит в сторону моего дерева. Прижавшись к холодному стволу, я пристально вглядывался в лежащие на площади тени, искренне надеясь, что поисковой партии не придет в голову обыскивать кроны каждого стоявшего в городке дерева… Не пришло. Пометавшись по городу, молчаливые пегасы так же неслышно поднялись в воздух, и полетели куда-то на юг. Все, кроме одного. Прилетевший последним, самый мелкий из них настойчиво продолжал поиски, заглядывая в окна домов и распахивая тенты павильонов на городской площади. Судя по всему, этот гаденыш был гораздо умнее своих товарищей – почувствовал бесполезность своих метаний, он направился прямиком к домику на колесах. Неслышно спланировав к нему, пегас постучался, а затем и вошел в дом, впущенный проснувшейся Бабулей. Заинтересовавшись, я подполз чуть ближе и стал внимательно следить за окнами фургона. Спустя какое-то время, я услышал приглушенный вскрик. Словно выпущенный из пращи камень, я несколькими яростными взмахами крыльев бросился к дому. Опять дверь, и вскрик, и не выдержавшие нервы – все это было до боли знакомо, словно много раз перечитанная книга. Под напором моего плеча незапертая дверь распахнулась, и, кувыркаясь, я влетел в фургончик. На долю секунды, я увидел фигуру в темных доспехах, стоявшую рядом с Бабулей, опрокинутый стул… После чего времени на осмотр у меня не осталось – на полном ходу, я врезался в застывшую в недоумении фигуру. Удар грудью пришелся точно в круп стоявшего в полутьме пони, отбросив его от бабули в угол, на привинченную к полу печку. Мне повезло больше – кувырнувшись в последний раз, я почувствовал, что лежу на полу, упершись спиной в тяжелый сундук, стоявший возле стены. Из угла с печкой послышался стон и невнятное причитание, вкупе с запахом паленой шерсти известившее меня, что мой отчаянный рывок сработал, и враг был временно выведен из строя. Подобравшись, я вскочил на все четыре ноги и, сморщившись от стрельнувшей в шее боли, подбежал к Бабуле. Старую пони отбросило от нас на кровать, где она и осталась сидеть, прижав копыта к груди. Судя по внешнему виду, она не пострадала, отделавшись легким испугом, поэтому я молча обнял ее, одним ухом слушая возню в углу. Старушка довольно быстро пришла в себя и крепко, порывисто обняла меня, прижав мою голову к груди. «Ну вот, опять обнимашки…» – улыбнувшись, подумал я. – «Скраппи, милая! Зачем же ты так влетела?» – пролепетала Бабуля. Крепко взяв мою голову копытами, она пристально посмотрела мне в глаза и понизила голос – «Будь здесь и не выходи на улицу! Тебя ищут…». – «Да я уже догадалась. Они прилетали в госпиталь, поэтому-то я и здесь, а не там» – сказал я, покосившись на шебаршащуюся в углу фигуру – «Не волнуйся. Я просто хотела узнать, чего это им понадобилось от наших скромных персон?». – «Прошу, будь осторожна! Не задирай их – это очень серьезные пони!». – «Бабуля, я – сама осторожность!». Послав ей самый убедительный взгляд из своего репертуара, я осторожно подошел к углу, в котором продолжал возиться незваный гость. При ближайшем рассмотрении, этим «гостем» оказался пони, хотя и довольно странного вида. В неверном свете керосиновой лампы я отметил волосатые кисточки на ушах и абсолютно голые крылья, своим видом напоминающие крылья летучей мыши. На абсолютно серой, без единого пятнышка шкурке, яркими огоньками горели два желтых, с вертикальными зрачками, глаза. Лежа на спине, он сердито сверлил меня своими необычными глазами, периодически пытаясь выбраться из-под горячей печи. Но даже сложив свои кожистые крылья, он не смог бы сделать это без посторонней помощи – вычурные, словно диковинный ночной цветок, доспехи погнулись, плотно пришпилив его к полу и печи. Схватив зубами низкую скамейку, использующуюся пони вместо стульев, я аккуратно поставил ее на валявшегося под печкой незнакомца, плотно зафиксировав ножками его шею и передние ноги. С облегченным вздохом, я забрался на импровизированную дыбу, и приблизив свою мордочку вплотную к пришельцу, заглянул в него необычные глаза. – «Ну что – поговорим?». *** К моему глубокому сожалению, разговора у нас не вышло – стоило мне только открыть рот для первого вопроса, как дверь, уже и так порядком расшатанная моим бесцеремонным вторжением, с грохотом распахнулась вновь. Через порог, словно в каком-то фильме ужасов, входило четыре темные фигуры с желтыми змеиными глазами, ярко светившимися на их мордах. «Картина Репина «Не ждали» – в лицах!» – раздосадовано подумал я. Путей для отступления у меня не было, да и не стал бы я бросать Бабулю наедине с пятеркой этих «понифациев». Быстро вскочив, я подхватил копытом вторую скамейку и загородил сидевшую на кровати Бабулю от окруживших нас пони. От сине-фиолетовых доспехов с вычурными, скрепленными на груди наплечниками, рябило в глазах, пока входившие пегасы окружали меня. Главарем пятерки был мощный, прямо-таки героических размеров пегас с позолоченным, еще более вычурным, чем у его подчиненных, шлемом, украшенным не красным гребешком. Не особо церемонясь, он одним движением крупа отодвинул в сторону стол, стоявший посередине домика и, пройдя мимо меня, подошел к печи. – «Так так так… И что же тут у нас?» – произнес он низким, ворчащим голосом – «Что, гастат[16], опять влип?». Застрявший благодаря моим усилиям пегас вновь попытался выбраться из-под печи, и наконец, вдохновленный ободряющим пинком, пробкой выскочил на середину комнаты. – «Я виноват, кентурион[17]! Но кто же знал, что оно…» – поднимаясь, он сердито посмотрел в мою сторону и не заметил очередного пинка, которым от всей души наградил его командир. – «А кто должен был знать? Похоже, тебе крупно повезло, что ты еще здесь, а не где-нибудь в сугробе, расчлененный на сотню кусков…» – голос кентуриона стал опасно ласковым, и провинившийся пегас опустил голову, по-видимому, признавая собственную вину. Хотя взгляды, которые он бросал при этом на меня, были далеки от удрученных. Да плевать! – «А что же до тебя…» – пророкотал кентурион, поворачиваясь и подходя ко мне – «С тобой мы только поговорим. Ничего больше, клянусь луной!». Похоже, что скамейка, по-прежнему зажатая в моей ноге, его ничуть не обеспокоила, и, немного расслабившись после его высокопарного заявления, я опустил ее и присел рядом с кроватью, по-прежнему закрывая Бабулю своей спиной. Однако бойкая старушка не собиралась оставаться простым наблюдателем и немного придя в себя, ринулась в бой. – «Вот уж не знала, что теперь Ночная Стража врывается в жилища простых пони, словно бандиты какие!» – сердито выпалила она, поднимаясь с кровати и становясь перед пришельцами – «Объяснитесь-ка, молодые пони! Что вам нужно от нас?». – «Лично от вас, миссис Лиф Беррислоп, нам ничего не нужно. Как и от вашего мужа, если вы понимаете, о чем я говорю. А вот с вашей новообьявившейся «дочерью» мне предстоит долгая беседа…». – «Ни о чем вы не будете с ней беседовать! Мне достаточно тех гадостей, которые начал говорить про Скраппи этот невоспитанный пегас, ворвавшийся ко мне в домик! Уверяю вас, если бы мой Санни был сейчас здесь, то он бы… – «То он бы не стал держать на пороге своих братьев миссис Беррислоп!» – несколько раздраженно буркнул кентурион. Видимо, его стали утомлять эти пустопорожние пререкания – «Вы знаете, зачем мы пришли!». – «Да, знаю, и не верю ни единому слову! Мой Дед рассказывал мне про… Про вас! Я знаю, о чём вы хотите говорить с ней, и скажу вам прямо – я не верю в это!» – старушка отступила ко мне и обхватила копытами, словно в попытке защитить от опасности, исходящей от этих пегасов. Пререкания Бабули дали мне время собраться с мыслями. Похоже, открывался один из секретов этого мира, и, каким-то образом, связан он был именно со мной. Я вспомнил призыв Деда во время нашей первой встречи, связал воедино все намеки и недомолвки, которыми обменивались в разговоре Бабуля и пегас… – «Похоже, я начинаю догадываться, зачем вы пришли» – проговорил я, мягко отстраняя от себя Бабулю, и подходя к столу – «Но все же, предпочту услышать это от вас». – «Молодец, девочка!» – пророкотал кентурион, так же подходя и присаживаясь за стол – «Или мне лучше называть тебя «дух»?». Я услышал, как где-то сзади судорожно вздохнула Бабуля. – «Называй меня котенок, называй меня слоненок… А что, через меня стены просвечивают, что ты решил меня записать в привидения?» – заинтересованно улыбнулся я, устало опуская голову на стол. – «Не играй в опасные игры…» – начал было кентурион, но в тот же момент осекся. Внезапно почувствовав в груди нарастающее бешенство, я вскочил, расправив крылья и резко хлопнув ими, словно огромными ладонями. Эффект превзошел любые ожидания. Пегасов, стоявших рядом со мной по обе стороны стола, просто унесло в сторону двери, где они и сложились живописной кучей, а кентуриону пришлось вцепиться не только ногами, но и ртом в столешницу, что бы не присоединиться к своим подчиненным. Зарычав, я отшвырнул в сторону стол и одним движением встал вплотную к не успевшему подняться со скамейки пегасу, глядя ему в глаза. – «Игры? Так для вас это всего лишь игры?» – от внезапно нахлынувшей ярости я уже не говорил а ревел в морду ошарашенного пегаса. Не знаю, были ли он по-настоящему испуган, но расширившиеся глаза и раздувающиеся ноздри явно говорили о том, что он уже успел мысленно отложить пару кирпичей для собственного склепа – «Значит, некромантия для вас – всего лишь игра?! Вызов душ из прошлого – игра?! Пожирание этих душ – тоже развлекалочка?!». – «Что ты такое говоришь?» – придя в себя, рявкнул кентурион. Он вскочил с табуретки, грудью оттолкнув меня назад и расправив крылья, вставая в горделивую позу – «Мы – подлинные защитники Эквестрии, дух! И наш орден уже тысячу лет служит нашей Госпоже на благо Эквестрии! А то, что ты говоришь – мерзость!». – «Мерзость? Мерзость – это честно делать свое дело, что бы в конце быть убитым, а потом очнутся в другом мире!» – прорычал я – «В мире, где говорящие пони пожирают «души из прошлого, что бы укрепить себя»! Мерзость – это травля, которую разворачивают стероидные мутанты в доспехах за душами, которые не успели сожрать!». Я чувствовал, что за моей спиной разверзается какая-то бездна, обдавая меня своим холодным дыханием, но мне было абсолютно все равно. Окружавшие меня пони – стражники, кентурион, Бабуля – все замерли, словно оглушенные моим криком. Но и на это мне было наплевать. Резким движением я подскочил к комоду, на котором обычно лежало полотенце с вымытыми столовыми приборами, и выхватил из него большой хлебный нож. Обернувшись, я резко бросил его под ноги кентуриону, вздрогнувшему от звона стали. – «Вот! Держи! Закончи то, что начали до тебя!» – подойдя к нему, я демонстративно откинул голову назад, чувствуя, как туманится взгляд и по щекам начинают скатываться горячие капли – «Думаю, эта душа тебя ahrenenno усилит! Кушай, не обляпайся!». «Blyad, да что это за эмо-порыв такой? Похоже, мочевой пузырь придавил кому-то матку, как говорила одна моя знакомая…». Додумать эту увлекательную мысль мне не дала Бабуля – подскочив ко мне, она настойчиво и в то же время нежно оттеснила меня крупом к кровати, где обняла меня и стала тихо нашептывать что-то успокаивающее, позволив всласть зарыдать на своем плече. «Истерика. Обосри меня карась – настоящая истерика! Вроде бы соображаю все – а сделать nihrena не могу! Вот это даааааа….». – «Так значит, Госпожа была права, и мы нашли того, кого искали» – наконец, мрачно пророкотал кентурион, аккуратно отодвигая валяющийся на полу нож и подходя к кровати. Через мгновение, я почувствовал, что кто-то присел за моей спиной и обнял меня, присоединившись к бабуле. Легкий запах мяты коснулся моих ноздрей, а гриву защекотало чье-то дыхание. – «Малина…» – тихо произнес голос над ухом. Кажется, это был тот гастат, которого я загнал под