Выбери любимый жанр

Царь грозной Руси - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 79


Изменить размер шрифта:

79

Те же самые деятели, которые так рьяно способствовали началу Ливонской войны, теперь считали необходимым свернуть ее! Получалось, что Россия разгромила орден только для того, чтобы подарить его Литве! А после этого русским требовалось любезно раскланяться с Сигизмундом, подружиться с ним, с императором, и ради «христианской» дружбы схватиться с татарами и турками. Мы не знаем подробностей споров. Вероятно, Иван Васильевич возражал, винил своих дипломатов за то, что они натворили. Но его обрабатывали другие советники из «избранной рады», доказывали свою правоту. Сильвестр, разумеется, шантажировал небесными карами, о чем вспоминал сам государь — «аще ли не так, то душе пагуба и царству разорение».

А рядом, за стеной, в душной постели лежал самый дорогой для царя, самый любимый человек, Анастасия. Задыхалась в горячке, колотилась в ознобе, обхаживаемая верными служанками, молилась на глядящие со стен образа, крестясь слабой, истаявшей рукой. Но когда появлялся муж, собирала всю волю и шептала высохшими, обметанными лихорадкой губами. Убеждала ни в коем случае не поддаваться, твердо противостоять натиску и уговорам. Не имея сил для себя, она отдавала их государю, чтобы помочь ему. А он силился помочь ей. Лаской, теплым словом, совместной молитвой. И эта поддержка для обоих оказывалась очень важной. Они сопротивлялись вдвоем, как два бойца, спина к спине — против болезни и своры интриганов.

Но, конечно, и их противники знали, кто укрепляет царя в его взглядах, кто является самой доверенной его советницей…

Переубедить монарха Сильвестр со своими присными так и не смог. Иван Васильевич был уже не тем перепуганным, податливым отроком, как после московского пожара. А потом в споре неожиданно добавились два весомых аргумента. Казаки перехватили на днепровском перевозе литовских гонцов, везших в Крым грамоту от Сигизмунда. Ее доставили царю. Король писал, что посылает к Девлет-Гирею «большого посла с добрым делом о дружбе и братстве» и обещает платить ежегодные «поминки», чтобы хан «с недруга нашего с Московского князя саблю свою завсе не сносил» [138]. И с этим «союзником» предлагалось мириться любой ценой! Вместе воевать против «врагов Христа»!

Вторым толчком стало донесение казначея Ф.И. Сукина. Пока Сильвестр обрабатывал государя, Адашев оставался в Москве, и Сукин сообщил, что временщик, пользуясь отсутствием царя, самовольничает в сношениях с литовцами, без согласования с кем бы то ни было берет курс на тесное сближение с ними! [36] В конце ноября Иван Васильевич выехал в столицу. Анастасия чувствовала себя лучше, хотя еще не поправилась. Но оставаться в отрыве от Москвы и позволять «рулить» без себя больше было нельзя. Жена это понимала, терпела тряску, холод, перемогала слабость. А Сильвестр видел, что над его приятелем собирается гроза, и в дороге пытался выгородить его, восстановить контроль над царем.

Что произошло дальше, в точности неизвестно. Возможно, священник где-то проговорился. Или перегнул палку. Предполагают, что он опять решил разыграть из себя «пророка» — стал пугать царя смертью жены. Но у государя давно уже копилось негодование, сказанное стало последней каплей. И — свершилось. Иван Васильевич сразу, одним махом разорвал отношения с севшими ему на шею приближенными. Вернувшись в Москву, он первым делом, не обращая внимания ни на чью реакцию, реабилитировал лиц, пострадавших при разгроме партии Анастасии. Вернул ко двору и возвысил ее братьев Данилу Романовича и Василия Михайловича. Вызвал из ссылок их ставленников, родственников.

Впрочем, лидеры «избранной рады» никаким наказаниям и опалам не подверглись. Государь просто удалил их прочь, стал заменять другими людьми. Сильвестр покинул Москву, уехал на Белоозеро и постригся в монахи под именем Спиридона. Может быть, царь «намекнул» ему на такой вариант. Но вполне вероятно, что он ушел в монастырь сам, демонстративно. Ведь на самом-то деле пострижение вовсе не означало «политической смерти». Если изменятся обстоятельства, из монастыря вполне можно было вернуться, даже с повышением. Допустим, на кафедру епископа.

А Адашев в январе 1560 г. еще принимал литовских послов. Но выступал он сугубо «формальной» фигурой, от переговоров царь его отстранил, и продолжал их Василий Захарьин-Юрьев. Это посольство в общем-то не сообщило ничего нового. Оно лишь официально подтвердило то, о чем в Москве уже знали. Сигизмунд объявил, что магистр стал вассалом Литвы, требовал вывести войска из Ливонии, а в противном случае угрожал оружием. Но и литовцам уступок не обломилось. Им предъявили договор, где орден обязался платить дань, указали, что магистр не имел права передаваться Литве, и рекомендовали «не вступаться за изменников».

И такая твердость имела под собой все основания. Положение на фронте успело выправиться. Кеттлер взять Дерпт не смог. Постоял под стенами, а начиналась зима. Наемники из Германии к морозам не привыкли, могли взбунтоваться. Тогда магистр попытался захватить хотя бы городок Лаис, где стояли 400 стрельцов под командованием головы Кошкарова. Немцы разбили из пушек стены, пошли на приступ. Драка шла два дня, но наши воины отбили все атаки. А в это время уже стали подтягиваться посланные царем полки Мстиславского и Шуйского. Заходили Кеттлеру в тыл, грозя отрезать его от своих баз, и он поспешно отступил.

Русские развернули контрнаступление, разбили орденские отряды под Тарвастом и Феллином, двинулись к Мариенбургу. Этот город стоял на острове, считался неприступным, но к нему подошли по льду. В осаде отличился талантливый артиллерийский начальник боярин Михаил Морозов. Он уже и раньше успел зарекомендовать себя, руководил бомбардировкой Казани. А под Мариенбургом умело расставил батареи, корректировал их огонь. Стены быстро были разрушены, и командор Зибург, не видя больше возможности обороняться, стал город, получив за это разрешение уйти со всеми защитниками.

Летнюю кампанию теперь планировал сам Иван Васильевич, и приоритеты он изменил. Крымцев нейтрализовал уже испытанным способом. Гетмана Вишневецкого отправил в Кабарду, собрать горцев, казаков и «промышляти над крымским царем». На Дон послал воеводу Данилу Чулкова «а с ним казаков многих», чтобы допекали татарам и с моря, и со стороны степи вместе с союзными ногайцами князя Исмаила. Главный же удар наносился по Ливонии. В мае 1560 г. туда выступило 60 тыс. воинов с 40 осадными и 50 полевыми орудиями. Как раз с этой армией царь отправил на фронт своих бывших советников вместе с их приближенными — Алексея и Данилу Адашевых, Курбского, Вешнякова и др.

Хотя здесь необходимо сделать некоторые уточнения. В литературе нередко можно встретить утверждения о «талантливом полководце» Курбском, «герое Казани», о том, что царь назначил его «главнокомандующим». Источник этих сведений — мемуары самого Курбского, написавшего, будто Иван Васильевич послал его вместо самого себя. Но это один из красноречивых примеров, насколько опасно доверять его творениям. Под Казанью прославился вовсе не тот Курбский, не Андрей, а его брат Роман, позже умерший от ран. А Андрей там провинился грабежами [37]. Он и впрямь участвовал в нескольких войнах, но ярких побед за ним не значилось. Что же касается Ливонии, то господам историкам стоило бы задуматься — а сколько может быть на войне главнокомандующих? Ведь по летописям и служебным документам хорошо известно, что руководил армией Иван Мстиславский.

Члены «избранной рады» получили посты достаточно высокие, но не первого ранга, соответствующие их «местам». Алексей Адашев стал третьим воеводой большого полка. Курбский и Данила Адашев возглавили сторожевой полк и в Ливонии чуть не вляпались в беду. Под Вайсенштейном Курбский решил атаковать корпус Фюрстенберга. Повел 5 тыс. воинов через болото и завяз, не мог выбраться целый день. От разгрома его спасло лишь то, что Фюрстенберг действовал еще хуже. Так и не ударил, ждал на сухом открытом поле. Полк перебрался через болото уже в темноте, но не стал ждать утра, открыл огонь по ливонскому лагерю, ярко освещенному кострами. Немцы всполошились, побежали, под ними обрушился мост через реку, и грубая ошибка действительно обернулась победой.

79
Перейти на страницу:
Мир литературы