Выбери любимый жанр

На руинах Мальрока - Каменистый Артем - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

Лязг железа — тело опускается на цепях. Грубые лапы подхватывают, тащат, заваливают спиной на бугристую, видавшую виды доску. Опять лязг железа — руки разбрасываются в стороны, вытягиваясь в струны. Болезненный удар по голеням — на них захлопывается дубовый брусок запора.

Горло сдавливает широкий ошейник, запрокидывает голову назад, останавливается.

Все — зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.

А наркоз мне сейчас не помешает…

— Господи наш всемогущий, молю о чудесах новых, о сил великих проявлении, о милости, о благах дарованных, о…

Пытаюсь сжать зубы, но куда там — воронку в рот вставляют без заминки. Воронка видала виды: медь покрыта подозрительными рытвинами: будто покусанная. Не удивлен — я и сам ее частенько грызу.

Молитвы продолжаются, но смысл слов до меня уже не доходит — тело и душа едино напряжены, дрожат, готовятся… А потом крик захлебывается в горле… Точнее, в воде захлебывается…

Кто бы мог подумать, что простая вода способна на такое… Ледяная струя, запущенная с высоты палаческого роста, низвергается в медный конус и оттуда горной рекой врывается в мою многострадальную глотку. Затапливает пищевод, желудок, бронхи и легкие. Сила гидравлического удара такова, что едва тело не разрывает. Воздух из меня выбивает весь — задерживать дыхание при этой пытке бесполезно.

Когда-то доводилось слышать, что смерть от воды приятна и безболезненна. Если встречу этого болтуна, утоплю в кипятке, предварительно сняв кожу.

А снимать буду медленно… мясо солью присыпая…

Я это на второй день пыток придумал: умолять, рыдать, стискивать зубы — все бесполезно. А вот если представлять, как мучаются мои недруги, давние и нынешние… Немножко легче становится.

В глазах темнеет… Неужели сейчас все закончится?! Неужели потеряю сознание и хоть немного смогу отдохнуть?!

Размечтался — я в руках профессионалов. Рот освобождается, доска наклоняется, переворачивается. Тело, повиснув на заломленных руках, корчится в судорогах, содержимое желудка и легких хлещет на грязный пол. Льется изо рта, из носа, из ушей. С трудом, будто через вату, слышу обрывки слов главного мучителя. Спрашивает что-то? Да какая разница — все равно день только начинается, и страдать мне предстоит до самого вечера. Сознание потерять не получилось, но, может, получится сдохнуть?..

Попробуем…

Через боль в глотке и груди выдыхаю поток отборных местных ругательств (спасибо, Тук, — хоть чему-то у тебя научился). Затем перехожу к вещам посерьезнее: угрожаю выпотрошить тех драных коз, что родили моих мучителей. Ведь не должны рогатые сожительствовать со свиньями — от подобных извращений рождаются инквизиторы и черви, что в отхожих местах водятся.

Червей и коз мне простить могут, но свиней — никогда. В этом мире к хрюшкам отношение сложное — гораздо сложнее, чем у мусульман и евреев. Я могу прилюдно надругаться над всеми церковными святынями — подобное преступление считается на порядок безобиднее громогласного подозрения в родственных связях с погаными животными.

Ну! Давайте! Вперед, ребятки! Тащите свою медную клизму! Без передышки я второго сеанса «терапии» не перенесу — сил ведь совсем не осталось. Если не сдохну, то точно отключусь!

Оплеуха слева — кого-то мой монолог огорчил.

— Урод! Это ты что — бьешь так?! Это папа тебя научил так бить?! А хрюкать он тебя не научил?!

Опять оплеуха. От души врезали — мозг едва в черепе не кувыркнулся. Но не везет — сознания не теряю.

— Стоять! — Монах голос повысил.

Это он мне — или кому? И как, интересно, я встану?!

Не мне:

— Сапоги тащи! Обувайте изменника!

— Но, господин инквизитор! Тяжкие увечья дозволяется делать лишь под надзором королевских соглядатаев, по приговору суда не ниже городского! А суда сегодня уже не дождаться — только завтра получится собрать, если сейчас в управу сбегать! Там ведь через канцелярию все делается, а это дело небыстрое.

Чудеса — один из палачей обрел голос. Спокойный, рассудительный — никогда не подумаешь про такого, что он способен обидеть столь замечательного человека, как я.

— Ты оглох? Или поганцу помочь вздумал?! Отвечай!

— Что вы! Как такое подумать на меня могли! Просто порядок такой!

Голос изменился: теперь взволнованный, с плохо скрываемым испугом.

— Здесь я — порядок! И я велю: тащи сапоги!

Понятия не имею, что за обувь здесь обсуждают, и вообще мало прислушиваюсь — наслаждаюсь отдыхом, все еще пытаясь продышаться. Сутками висеть на стене в вертикальном положении — не шутка, после такого и на мокрой доске лежать в радость. Долго расслабляться не дают: с ног убирают деревянный запор, но ступни заковывают в нечто металлическое и тесное. Разглядеть «обновки» не могу, но понемногу начинаю беспокоиться — похоже, инквизиторы решили применить нечто новенькое. Не верю, что мне это понравится, — до сих пор они ни разу не делали ничего приятного.

— Изменник рода человеческого, в последний раз говорю тебе: поведай тайны свои безо всякой утайки. Ты все равно их поведаешь, но только с болью великой.

Вот и началось — садист наконец перешел к тому, что его интересует по-настоящему: он ведь пытает меня не только из альтруистических побуждений. Голос инквизитора слащаво-многообещающ. Когда он так пел в последний раз, мне потом под ногти деревянные клинья начали загонять.

— Да чего вам от меня надо!!! — ору, пытаясь затянуть время, — ведь ответ знаю прекрасно.

— Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена своего. Нам надо знать, как вы делаете сердца погани для лечения и усиления своего пригодными и как сами не перерождаетесь, свежими их приняв на тело свое. Ты принял сердце — и до сих пор не стал тварью, значит, способ такой тебе ведом. Поведай его мне, и я позабочусь о спасении твоей души. А если опять лгать начнешь, то с криками жалеть об этом будешь. Говори!

И рад бы ему ответить, но что? Я как в том анекдоте про схваченного разведчика: под нечеловеческими пытками героически молчу, не выдавая военной тайны. Он по глупости своей тайны не знал — учился плохо; а я ее вообще не могу знать.

Вздыхаю, обреченно отвечаю чистую правду:

— Не знаю я тайн ордена. Устал повторять: я не страж! Я — самозванец! Меня приняли за стража, там, на побережье, и я не стал этого отрицать! Не знаю я ничего про сердце! Не знаю я, каким способом мои раны вылечили! Помню, что мечом меня ударили несколько раз, в бою у брода, и все — дальше ничего не помню! Хоть жгите, хоть вешайте — не скажу ничего! Потому что не знаю!!! Вы не за того меня принимаете!!! Я не могу рассказать ничего!!! Не могу!!! Откуда самозванцу знать тайны ордена?!

— Ты все скажешь, — очень уверенно говорит инквизитор и коротко командует: — Левый на четыре оборота.

Вот теперь я понял, куда угодили мои ноги: в хитроумные тиски. И сейчас палачи начали их завинчивать. Ступню сдавило сразу с четырех сторон, загибая пальцы к пятке и одновременно сжимая с боков. Суставы затрещали, в ожидании болевого взрыва тело напряглось, выгнулось… я даже дышать перестал.

— Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена стражей полуденных. Поведай, пока не стало поздно!

— Да не страж я!!! Не знаю я никаких тайн!!! — почти рыдаю, понимая, что слова здесь бесполезны, — даже соврать правдоподобно не получается… пробовал уже.

— Левый на пять оборотов.

Сегодня не мой день… сознание потерять не получилось. В глазах тьма, расцвечиваемая цветными разводами и мириадами искр, во рту солено, глотку режет от перенесенной водной пытки и нечеловеческого крика, но все равно в спасительную тьму не ушел. Прочувствовал все…

— Изменник рода человеческого, слышишь меня?

Ничего не вижу и почти оглох от собственного крика.

Боже, как же больно! Хрена с два я вам отвечу — лучше думайте, что не слышу. Все равно отвечать нечего…

Увы, с этими ребятами номер не проходит:

— Правый на четыре оборота.

Теперь вторая ступня напряжена, а про то, что осталось от первой, и думать боюсь — не ощущаю там ничего, кроме монолитного сгустка нестерпимой боли.

2
Перейти на страницу:
Мир литературы