Евангелие от Крэга - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 96
- Предыдущая
- 96/109
- Следующая
— В чем дело? — быстро спросил обережник, и, хотя он стоял спиной к свету, глаза его полыхнули темным блеском вороненого металла.
Харр пожал плечами. Всем нутром он чувствовал какое-то громадное, звенящее напряжение, точно натянулась невидимая тетива, и малейшая ложь могла оказаться на этой тетиве смертоносной стрелой.
— Да наверху было как-то покойнее… — с подкупающей искренностью признался Харр.
Глаза м'сэйма странно расширились и еще жестче блеснули металлическим отсветом, словно он в один миг вобрал в свою память стоящего перед ним человека со всеми его потрохами.
Харру не раз приводилось видеть в лесной чащобе свечение волчьих глаз, так вот те были как-то живее… Хотя, как говаривал Дяхон (надо же, сразу и все воспоминания вернулись!), все путем: у верховного м'сэйма обережник должен быть хоть наполовину ведьмаком. Или сибиллой.
— Наверху ты был таким, как все, — четко проговорил обережник. — Здесь ты такой, какой ты есть сам по себе.
Он повернулся и неспешно пошел к стоящему у противоположной стены креслу, на ходу расстегивая и роняя на пол пояс, а за ним и балахон — все это осталось лежать под самой лампой. Оказался он в коротких темных штанах и просторном жилете, наброшенном на голое тело. Великолепно сложенное тело, между прочим. Зачем это? Чтобы Харр увидел, что на нем нет никакого оружия? И все-таки он был по-здешнему легковесен, и даже вооруженного добрым ножом Харр одолел бы его голыми руками.
— Сядь, — коротко велел он, опускаясь в кресло как-то боком.
Харр усмехнулся и сел в свое кресло, только на подлокотник.
В смуглом широкоскулом лице м'сэйма было что-то непривычное — а, вот в чем дело: все пустынники, кроме молодых и посему безбородых, здорово пообрастали диким волосом. Этот же был гладко выбрит. Темные волосы его подхватывал какой-то шишковатый обруч. И никаких рабских браслетов или ошейников.
— Мне сказали, что ты и твои соплеменники чтут единого бога, — не спрашивая, а утверждая, проговорил м'сэйм.
Вопроса не было, по Харр все-таки кивнул:
— Да.
— И этот бог — солнце.
— Да.
— Где же лежит твоя земля?
Харр старательно сложил слова в предельно правдивый ответ:
— Я родился там, где солнце стояло прямо над головой.
Вопрошавшего такой ответ удовлетворил.
— И долго ты шел сюда?
— Всю жизнь, — и это снова было правдой.
— Если у тебя уже есть свой бог, то зачем ты пришел к нам?
Харр постарался, чтобы его вздох был как можно незаметнее:
— Я ищу единого бога для другого человека.
— Для женщины?
— Мог бы сам догадаться. Она ведь не может сама прийти сюда.
— Это — твоя возлюбленная?
На сей раз пауза затянулась. После долгих дней какого-то бездумного затмения памяти было легко заглянуть в собственную душу, и все-таки ответ пришлось взвешивать и выверять. Наконец он разжал губы:
— Нет, — и опять-таки это было правдой.
М'сэйм шевельнулся, словно хотел подняться и подойти к Харру поближе:
— Скажи, а почему она не приняла твоего бога?
Тут он почувствовал себя свободнее:
— Да хрен их разберет, этих баб! Им бы такого боженьку, чтобы облапить да почмокать. Навроде птенца лесного.
— Мужчины, как я наблюдал, придерживаются такого же мнения, — как бы про себя отметил обережник. — Скажи, а кроме нее встречал ли ты людей, которые верили бы в приход нового бога, единого и истинного?
— Насчет веры не знаю, а вот желание имеется — поговорить по душам, так у каждого второго. Ей-ей, не вру.
— Я вижу. И что, никогда не врешь?
— Да ты что, блаженненький? Как же без лжи жизнь прожить?
Тут на месте м'сэйма любой другой усмехнулся бы, но тот остался невозмутим. Деревянный он, что ли?
— Но вот что я тебе скажу, — доверительно продолжал Харр, — на самом-то деле никому из них бог не нужен. А желателен: кому — верный кусок хлеба, кому — власть безраздельная, кому — дитятко малое. Дай каждому по мечтаниям его — и на фиг им твой Неявленный!
М'сэйм оперся локтями о колени, ладони сложил лодочкой. Проговорил медленно и глухо, словно читал собственные сокровенные мысли, которые ему самому только-только открылись:
— Бог приходит на землю грешную не тогда, когда он нужен людям. Он на краткий срок являет себя, чтобы бросить в мир семена мудрости, дабы сплотить и возвысить род людской перед лицом той смертной беды, которая обрушится на потомков их лишь через многие годы. И горе человецам, ежели не узнают они бога единого…
— Во-во, — подхватил Харр, — а ну как действительно не признают они твоего Неявленного, когда он Явленным станет?
— Его признаю Я!!!
Ух ты! Даже огонек в лампе затрепетал. Голос был жутким, каким-то нечеловеческим, и в глубине души Харр уже понимал, что эту беседу пора бы кончить подобру-поздорову. Но уж очень было ему любопытно.
— Ясновидец ты, что ли? — не унимался он.
— Нет. К сожалению. Но я знаю пророчества, и по ним следует, что ждать уже остается немного.
— Ну да. Звезда злая, черный этот на белом и под белым… еще что?
— Разве ты не слыхал про кружала окаменные? — вопросом на вопрос отпарировал м'сэйм.
— Не…
— Темны же твои земли родимые… — (Харр хотел было возразить, что со светом-то у него на родине все в порядке, но вовремя промолчал.) — Бог Неявленный уже один раз приходил на землю, но признали его всего несколько человек — то ли восемь, то ли девять. Собрал он их на берегу Бесконечного Озера, на горе отвесной, и дал им в руки по кружалу дивному с окаменьем незастывшим. И начал вещать мудрость свою неизбывную. И чертили они на кружалах своих знаки глубокие, и каждый знак сразу твердел, чтоб на веки вечные нетленным да неуязвимым стать. Три дня продолжалось их бдение под голос божественный, и когда исписали они кружала свои до самой середки, обращая их посолонь, удалился бог, чтоб снова стать Неявленным…
— И кружала те — у тебя? — Харр подался вперед, чуть с кресла не свалился.
— Боговы споспешники, погоревав о краткости явления дивного, — продолжал, точно не слыша вопроса, рассказчик, — решили сравнить написанное. Но, к их безмерному удивлению, оказалось, что все они писали, а значит, и слышали, совершенно разное! Один о сотворении мира, другой о заветах нерушимых, третий о следующем пришествии… И впали они в смуту: каждый утверждал, что только он один прав, только он слышал голос истинный, а другим было ниспослано искушение неправдой. Дошло у них и до побоища, и забили они половину из себя насмерть, поскольку один, Зверилой именуемый, был настоящим великаном и притом лютости неописуемой — он у других кружала отнимал и с горы в озеро скидывал. Тогда осерчали остальные и, соединив усилия, навалились на Зверилу и отобрали его кружало, отправив вслед за остальными. Бог, такое непотребство видя, разгневался и наслал на ту гору молнию, расколол вершину горы, нечестивых споспешников своих в воду опрокинул, кружала, что на дне лежали, осколками камня засыпал…
«Е-мое, — чуть опять не выразился вслух менестрель, — и у этого ума оказалось не больше!»
— Но Зверила, в воде очутившись, — продолжал свое повествование всезнающий обережник, — сразу опамятовался и, кто еще жив был, тех на берег вытащил. Повинились они перед Неявленным и решили записать, что в памяти удержалось. Писали уже на простых листах болотных, что упустили, что переврали — неведомо. Но Зверила за подвиг свой был святым объявлен, тем более что и скончался он мученически, подавившись блинами, потому как за рассказы его небывалые его в любом доме кормили как на убой. — (Харр сглотнул слюну, вспомнив про собственный постный рацион.) — А листы те сложили в одну книгу и нарекли Святыми Письменами или «Длением Дней».
— И это «Дление Дней» у тебя имеется? — не успокаивался Харр.
— Народ мудрость утратил, грамотных нынче — раз, два и обчелся. А кто и знает искусство кружал, то все равно хоть что-нибудь, да переврет… М'сэйм снова ушел от прямого ответа.
— Ну и строфион с тобой, не хочешь — не говори, — рассердился Харр — Про Зверилу ты меня байкой уже потешил, а заветы у меня и свои собственные имеются.
- Предыдущая
- 96/109
- Следующая
