Тревожный месяц май - Миксон Илья Львович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/32
- Следующая
Подошли первые панелевозы. Стропальщики цепляли крючья тросов за скобы в панелях, Зинаида Васильевна сдвигала рычаг, и тяжелая махина - готовый потолок на целую комнату - плавно отрывалась от низкой платформы.
С каждой снятой плитой сплющенные колеса прицепа все округлялись, и сам он будто поднимался с колен.
Время от времени Зинаида Васильевна с надеждой бросала взгляд на развалины. Вдруг там ее Антон появится!
К обеду суета на развалинах прекратилась, и все замерло, пока не приехала запоздалая машина с красными флажками по бортам.
«Согласованности нет», - подумала Зинаида Васильевна, но тут же и отступилась: у минеров дело особое. «Минер ошибается только один раз», - до сих пор вспоминает иногда, к слову, Павел Кириллович. Сам же всю войну со смертью сражался: кто кого.
Теперь вот Январев, симпатичный такой, уважительный молодой человек, мужнино дело продолжает. Когда война кончилась, Январева, наверное, и на свете не было. Теперь Январев - офицер, а война для него - до сих пор с ней воюет.
Подъехала еще военная машина с солдатами и милиция. Развалины оцепили.
Опять взрывать будут. Бежит уже солдат, флажком размахивает: «Прекратить работы!» Каменщики еще туда-сюда, а с крана придется спуститься.
Протяжно завыла сирена, засвистали милицейские дудки.
Земля тяжело и приглушенно ухнула, голые бетонные колонны и ржавые балки надломились, как сучья, и попадали. Над поникшими развалинами вспучилось серое облако.
Прошла минута, другая, пыль осела, и зазвенело многоголосое ребячье «ура». Откуда только и набежало их, ребятни! Вместо того чтобы отпугнуть, отогнать подальше, сирена, как пионерский горн, собирает всех.
Был бы Антон, непременно примчался сюда…
Январев с солдатами осматривали результаты взрывов.
- Ювелирно, - сказал удовлетворенно. - Теперь за шурфы возьмемся. К вечеру кончить надо с этим объектом.
Солдаты оцепления и милиционеры уехали, мальчишки разбрелись, а разминирователи приступили к бурению шурфов, узких глубоких гнезд для патронов с взрывчаткой.
Новая серия взрывов образовала штольню, ее расчистили, расширили внизу наподобие колбы. Затем стали бурить горизонтальные каналы; они на дне расходились лучами во все стороны. По замыслу, проверенному строгими расчетами, взрывная сила должна вскрыть перекрытие подвала.
Штольня была неровной, повсюду торчали острые концы стальных прутьев и шершавые изломы бетона.
- Придется шнуром, - поразмыслив, решил Январев.
Его поняли с полуслова: электрической подрывной машинкой не воспользоваться, огневым шнуром придется. Все заряды одновременно взрывать рискованно: строения близко. Электрические провода может оборвать от первого удара, штольню засыплет или сдавит. И придется опять долбить чертов бетон заново.
Огневой шнур не подведет, не должен, если сделать все как положено. И очередность учесть. А то, чтобы заряды срабатывали через определенные промежутки времени, задача для опытного минера нехитрая: скорость горения пороховой жилы в шнуре - постоянная и известна.
Пробурили двенадцать шурфов. Все двенадцать зарядов одинакового веса, а шнуры разной длины - от двадцати сантиметров и почти до метра. Длину каждого шнура Январев рассчитал лично.
- Ювелирно сработаем, - заранее предсказал Январев. Заряды небольшие, детонацию вызвать не должны: расстояние между пакетами с толом достаточно.
Взрывы на развалинах до завода не долетели. У проходной и на автобусной остановке напротив завода какие-то хлопки далекие раздались, а в цехах и на установках своего шума хоть отбавляй. Когда машинист паровоза спускает излишки пара, рядом кричать приходится. На установке стравливаемый пар шипит и свистит, как сто паровозов.
Новая АВТ празднично дымила паром, сверкающая, нарядная, могучая, полностью готовая принять сырье. Момент этот торжественный, как спуск корабля со стапелей.
На установке и в операторной царило радостное возбуждение. Отовсюду стекался народ. Рабочие самой счастливой вахты заканчивали последние приготовления.
В двенадцать часов дня вход под эстакаду с насосами перегородили шелковой лентой.
Заместитель министра, приехавший из Москвы, произнес короткую речь. Ему подали поднос с ножницами и бутылкой шампанского, но заместитель министра не стал реветь ленточку, а, оглядевшись, подозвал старшего оператора Арсланова и вручил ножницы ему.
- Давай, рабочий класс. Тебе первое слово! - Он, видимо, не впервые встречался с Арслановым, потому что назвал его по-свойски: - Давай, Арслан!
Арсланов - смуглое от природы лицо его почернело, будто он нефтью умывался в последние дни, - принял ножницы и шагнул к символической ленте.
Под крики «ура» белоснежный фонтан шампанского с шипением обдал насос и бетонированный пол, заискрился холодным фейерверком.
Все кричали «ура», обнимались, поздравляли друг друга с победой, как старые солдаты в день 9 Мая.
Торжество быстро кончилось, все, кроме начальства и дежурной вахты, стали посторонними, а посторонним на действующей установке находиться возбраняется.
Арсланов убежал в операторную, обошел панели с приборами и занял свое командирское место за полукруглым пультом управления.
Волшебный процесс преображения нефти начался.
- Когда закапает? - нетерпеливо спросил молоденький помощник.
- Когда надо, - не оборачиваясь, ответил Арсланов.
Теперь, когда все треволнения и суматоха предпускового периода были позади, началась обычная работа. Не совсем, конечно, обычная; установка новая, ее раскрутить надо, приручить, заставить трудиться на полную мощность.
Теперь, когда началась настоящая работа нефтепереработчика, мысли Арсланова опять возвратились к сыну.
Старший лейтенант Осипов, коротко постучавшись, вошел в кабинет начальника:
- По вашему вызову…
- Вот, - перебил его начальник, - Русаков Петр Петрович. У него для тебя есть кое-что. Полагаю, немаловажное.
На диване сидел пожилой человек. У ног его стоял фибровый «командировочный» чемоданчик.
- Я вас полдня разыскиваю! - воскликнул Осипов. - Все телефоны оборвал в Иришах и Ленинграде. Пойдемте ко мне! Там вас, кстати, один человек дожидается.
Но Павел Кириллович Градов уже ушел.
Милицейский «газик», блистая голубой молнией, мчался по набережной дороге.
- Хоть под землей, а найду! - бормотал сирели Армен.
Шофер привык к таким громким мыслям старшего лейтенанта, а сидевший позади Русаков подался вперед и спросил своим густым, тягучим басом:
- Вы что оказать хотели?
- Нет, ничего. Ничего, Петр Петрович. Значит, воевали здесь от начала до конца?
- Так точно. Совместно со старшим лейтенантом Градовым. Пока его не ранило. А сынок Градова, Антон этот самый, про это и выспрашивал. У меня в душе сразу подозрение возбудилось!
- Почему же не сразу пришли к нам или отцу не сказали?
- Подозрение - это не улика. О том, что ребята пропали, я час назад в поезде узнал. Тогда и укрепился в подозрении своем, с вокзала - прямо к вам. С чемоданчиком даже. - И Русаков с досадой попомнил, что оставил его там, у начальника. - Ничего?
- Не пропадет, - успокоил Осипов. - Не волнуйтесь.
- Я не волнуюсь… Сердце теснит, когда мимо бывшего поля боя проезжаю.
«Прощения проси!» - приказал сирели Армен.
- Извините, Петр Петрович.
- О чем разговор…
- Скажете, где остановиться.
- Пожалуй, лучше от очистных начать.
Они вышли из машины у кирпичных зданий новой очистной станции и медленно двинулись назад по берегу Волхова.
- А как он выглядел, выход? - спросил Осипов.
- Обыкновенно выглядел. Обмурован, дверь железная. Так в мирное время, конечно, было. В войну от сотрясений обрушилось все, кольями укрепить пришлось.
- А двери?
- Про них не скажу, куда подевались. Но, помнится, когда после демобилизации, в сорок шестом, приехал сюда, выход нашел… Обвалился, конечно. А дверей не было уже.
- Предыдущая
- 17/32
- Следующая
