Темное разделение - Рейн Сара - Страница 37

— Нет, — сердито сказала Соня. — Она не моя мать. — На этот раз в ее голосе чувствовалось какое-то уныние. — Но я ее ненавижу.

— Почему? Потому что она не твоя мать?

— Нет.

Симона подумала, что это прозвучало немного громче, чем нужно.

— Потому что она душит меня, — сказала Соня. — Я не имею в виду, что она кладет мне подушку на голову…

— Нет, я понимаю, о чем ты.

— Она заставляет меня слушать множество разных историй — я не против, хотя она все время повторяет их. Снова и снова. «Правда интересно, Соня? — говорит она. — Правда здорово, что ты теперь тоже знаешь об этом?» И она никогда не разрешает мне ходить куда-то и общаться с людьми — вот это я ненавижу больше всего.

Когда Соня сказала все это, Симона вдруг ощутила один из моментов озарения, и на несколько секунд возник образ душного дома, довольно старомодного, и женщина с каштановыми волосами всегда там, всегда рядом с Соней. Никогда никуда не ходить, никогда ни с кем не встречаться. Впрочем, женщина была уверена, что это нормально. «Нам ведь не нужны другие люди, правда? — иногда говорила она Соне. — У нас есть все, что нужно, для нас двоих».

Несмотря на свой страх Симона ощутила сочувствие к Соне, но сказала твердо:

— Слушай, я все равно не могу позволить тебе… м-м-м-убить кого-то. Я поставлю эту штуку обратно.

— Ты не сможешь. Она слишком тяжелая.

Но деревянные перекладины по краям крышки сильно раскололись, когда она упала, и Симона смогла схватить железную раму сама. В этот раз, когда она потащила крышку, та поддалась.

— Не надо! — закричала Соня и бросилась к ней. Она толкнула Симону на землю, и они покатились по грязному полу, сцепленные вместе. Симоне приходилось раньше принимать участие в подвижных играх и драках на детской площадке, но по какой-то причине ощущение тела Сони наверху ее было очень неприятным. Глаза Сони, когда та смотрела сверху в ее глаза, были пугающими. Они были как два черных тоннеля, и если смотреть в них слишком долго, то можно было увидеть любые ужасные вещи и ощутить любые кошмарные чувства. Симона моргнула и постаралась отвести взгляд — и вдруг поняла, что не может.

— Ты не помешаешь мне сделать это! — сказала Соня охрипшим от злости голосом. — Ты не сможешь… Это правильно — ненавидеть людей и наказывать их! Да-да! Они так и поступали — дети в историях! Дети, которые жили здесь!

— Слезь с меня! — закричала Симона, почти не слыша ее. — Ты сумасшедшая, я тебя ненавижу!

Она боролась, пытаясь сбросить ее, но Соня схватила ее за горло и начала душить.

— Я не позволю тебе остановить меня! — сказала она тем же яростным полушепотом.

Ее пальцы железным обручем сжались вокруг горла, и красный туман начал застилать глаза Симоны. Она душит меня! Если я не смогу от нее вырваться, она убьет меня! Я умру! Ей пришла в голову дикая мысль, что это невозможно — умереть здесь, она не может этого допустить — из-за привидений. Как только она умрет, призраки набросятся на нее, потому что они ненавидят ее, она уже знала это. Они ненавидят всех обычных детей, у которых есть родители и свой дом, и они отыграются на Симоне, если смогут. Они превратят ее в ребенка работного дома и заставят штопать саваны, они будут закрывать ее за черными лязгающими железными дверьми каждую ночь, и, даже если она будет кричать и кричать, никто не придет ей на помощь… С этой ужасной мыслью она сделала последнюю отчаянную попытку и в этот раз столкнула с себя Соню.

Соня свалилась с Симоны и покатилась по полу. Симона в самом деле очень сильно ее толкнула, и Соня беспомощно скользила по пыльному полу, руками и ногами пытаясь помочь себе остановиться.

Но она не остановилась. Она стремительно соскальзывала к краю открытого колодца, и, когда Симона, вся дрожа, поднялась с пола, Соня перекатилась через край и упала прямо в мрачную черноту.

Звук, который сопровождал ее падение, был похож на ночной ветер, свистящий в древней пещере, или поезд, проезжающий через тоннель среди ночи. Перепуганной Симоне показалось, что он длился целую вечность, но, как раз когда она начала бояться, что он никогда не прекратится, он грубо оборвался, и раздался тяжелый глухой удар. И затем — тишина.

Симона не имела никакого представления, что теперь делать. Ее все еще шатало после нападения Сони; ей не было больно, но казалось, что когда она перестанет дрожать, то по-настоящему испугается.

Самым страшным было то, что тишина вокруг не была полной. Как только она начала осторожно идти в сторону колодца, послышались тихие вздохи и скрипы. Она подумала, что, если вслушаться, можно услышать голоса в этих вздохах. Это призраки шепчут друг другу, как старые сплетницы или как дети, которые хихикают и обмениваются секретами в углу детской площадки? Возьмем эту?.. Да, она вполне подойдет, правда?.. Давайте возьмем ее и заставим шить саваны и тереть полы вместе с нами… Она такая ухоженная, и упитанная, и хорошо одетая — давайте покажем ей, каково быть нищим; ничейным ребенком, нежеланным, нелюбимым…

Да, если она что-то слышит, то это призраки. Но я не буду слушать, твердо подумала Симона. На самом деле призраки вреда причинить не могут.

Разве? Ты уверена в этом, Симона?..

«Я не слушаю, — мысленно сказала Симона призракам. — Я постараюсь узнать, что случилось с Соней, а затем подумаю, что делать дальше».

На самом деле она хотела одного — убежать из Мортмэйна так быстро, как только понесут ее ноги, и разрыдаться у себя дома, и услышать, как мама скажет, что все в порядке. Ей было до ужаса страшно, что Соня умерла, но если она только покалечилась и «скорая» сможет быстро приехать… Симона знала, как вызывать «скорую»: она знала, что нужно набрать 999. Она пыталась вспомнить, есть ли телефон где-то по дороге, и не смогла. Она перегнулась через край шахты колодца.

— Соня! — позвала она осторожно и затем немного громче: — Соня! Ты меня слышишь? Ты можешь говорить?

Колодец завладел словами, завертел их и вернул ей.

Соня, Соня… Говори, Соня, говори, говори…

«И что ты сделаешь, — раздался вопрос в голове Симоны, — если Соня заговорит? Что ты сделаешь, если ее голос эхом прошепчет из темноты: Да, я умерла, и я умерла потому, что ты убила меня, Симона»?..»

Прошло очень много времени, прежде чем Симона наконец смогла отползти от колодца и пробраться через всю комнату в коридор. Задыхаясь от страха и паники, она бежала через пустую темноту Мортмэйна, и, пока она бежала, казалось, что все призраки выползли из темных углов и бежали рядом с ней.

Бесполезно бежать, Симона… Мы знаем, что ты сделала… Мы все видели… Мы знаем то, что есть, и то, что было, Симона… И куда бы ты ни убежала, мы найдем тебя… Ты убийца, Симона… Убийца…

По узким коридорам с наблюдающими железными печами в углах и через трапезную с печальным эхом. «Я почти выбралась, я почти дошла до выхода, и эта дверь ведет наружу…»

Не уходи, Симона… Останься здесь, с нами…

Тени теперь были очень темными, словно черные костлявые пальцы гоблинов, и в любую минуту они могут дотянуться и схватить ее за колени… Симона бежала, молясь о том, чтобы она выбрала правильное направление. Однажды она не туда свернула и поняла, что проход ведет в никуда. Широкие полосы паутины свисали с низкого потолка, собирая пыль из воздуха, которую поднимал ее неистовый бег, они покачивались, как тонкие пальцы призраков, гладя ее по лицу. Она содрогнулась и оттолкнула их и затем побежала назад по следам, в этот раз выбирая проход почти наугад, но тут с облегчением увидела знакомые очертания центрального холла со сгнившей лестницей и треснувшим полом.

И полуоткрытая дверь, выходящая на холм.

Мама была на кухне, она помешивала в большой сковороде мясо со жгучим перцем, что было самым-самым любимым блюдом Симоны на ужин по пятницам, учитывая, что к этому прилагались кусочки французского батона, который они обмакивали в изысканный соус.