Городская фэнтези — 2008 - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 105

Димур поднял девушку с пола. Та не сопротивлялась.

— Помоги! Прошу тебя!

— Ты забыла руки господа, гил. Что ж… Я расскажу тебе. Слушай и слушай.

Туман затянул зеркало. Скрылся замок под тусклым свечением жидкого олова, исчезли шпили, погасло небо цвета мазутного пламени.

— Порой случается, что зов о помощи не может дойти. Людей разделяют океаны, лиги и мили пути, века или чужие миры. А от того, дойдёт послание или нет, зависят чьи-то жизни. И тогда человек отправляет таму. На языке Браваты, моего народа, — «то, что дойдёт вопреки». Это может быть бутылка с письмом, брошенная в океан, стрела, отданная на волю ветра, пёс, несущий пакет за ошейником.

Рано или поздно все они попадают на Землю. Сперва в виде неясного беспокойства, обрывка души — ищут человека, способного воспринять их, сделать явными. Потом обретают форму. Слово «там» вашего языка — искажённое браватийское. Как и слово «томиться».

Но не каждый способен вынести бремя тамы. Тоска о несбывшемся слишком сильна. Она лишает покоя и сна, толкает на необдуманные поступки. Слабые торопятся избавиться от непосильной ноши: кто-то превращает её в песню, в книгу, кто-то ищет утешения в играх. Некоторые упиваются нытьём и жалобами; таких тама покидает раньше всего.

Лишь самые упорные идут до конца. Рано или поздно они оказываются у этого зеркала: ведь я живу во всех городах мира. Ты зря отказалась от соли господа, гил. Тяжело жить, зная, что ты — всего лишь почтовый голубь в клетке.

— Но… Но, Димчик, ведь миссия… Я же чувствовала, что я — особенная!

— Прими мою печаль.

— Ни фига, — Тама зло сдула со лба розовую прядь. — Это не может быть так. Ты ведь что-то недоговариваешь, да? А если кто не отдаст?

— Иногда человек забывает порох господа и присваивает таму. Тогда сила, запертая в ней, творит чудеса.

— Ага. Например, банку шпрот — в «Ролекс».

— Что-что?..

— Ничего, я так.

— Так… На время обманщик получает небывалое могущество. Но порох господа горит быстро. Рано или поздно тама сожрёт упрямца.

— А отправленную таму вернуть можно?

— Нет.

— Ясненько. — Чтобы Димур не видел её лица, девушка отвернулась. — Ну, спасибо за участие. Огромненькое! Я пойду?

Отчаянно горбясь, она потянулась за рюкзачком. «Мне бы только отсюда выбраться, — мелькнуло в голове. — А там до реки — и все».

О том, что Москва-река ещё подо льдом, Тама старалась не думать.

Ох, она дура. Припёрла чесночок, идиотка. Сама, своими руками силу отдала! Миссия у неё, блин!

Уже на кухне, когда она кидала в рюкзак ставшую ненужной мелочёвку, её настиг голос Димура:

— Постой, гил. Не взяла деньги, возьми другое.

— ?

— Ты можешь отправить таму. Отсюда она дойдёт мгновенно.

— Таму?! — Она выпрямилась. — Кому?

— Кому угодно.

— А если… — Она облизала внезапно пересохшие губы. Кричать из комнаты в комнату показалось ей ужасно глупым. — А если я потеряла этого человека? Ну… его месяц уже как нет?..

— Это неважно.

— И… и я увижу его в зеркале?! — В комнату с шахматными конями девушка просто ворвалась.

— Конечно. Отдай мне свою самую ценную вещь. И пиши письмо, которое хочешь переслать.

Ломая ногти о застёжку, Тама рванула с запястья золотой браслет.

— Вот, держи! Я… я сейчас!..

Димур с интересом осмотрел переданные ему часы. «Rolex Lady Oyster». Сапфировое стекло, циферблат «шампань» с сахаринками бриллиантов. Он нечасто покидал свою квартиру, но кое-что о мире людей знал. От часов несло чванством и большими деньгами.

На оборотной стороне чёрными искорками вспыхивала гравировка: «Принцессе Тамаре от властелина Лапуты». Неведомый даритель обожал японские мультфильмы.

— Написала? — Да.

Димур бесцеремонно пробежал записку глазами. Для любовного письма в ней было слишком мало слов и много зачёркиваний. А ещё от листка веяло опасностью.

— Ты рискуешь, гил. Это письмо нарушит нопу — ход вещей.

— Да засунь эту нопу себе в жопу!!! — взвилась Тама. — Понял?! И мне вообще на вас плевать, ур-родов!

Она подбросила на ладони часы с защёлкнутым застёжкой письмом и швырнула их в зеркало. Отскочив от стекла, часы упали на пол. Повисла звонкая тишина.

— Эти часы… — Димур пошевелил браслет носком ботинка. — Это ведь ли-ша, вещь без цены. Ты хотела меня обмануть, гил.

— Сволочь, — прошептала Тама побелевшими губами. — Какая же ты сволочь… — Она бросилась на Димура с кулаками: — Ты!!! Ты просто не хотел отправлять!.. Потому что Стэн… Стэна…

И разревелась.

Димур пожал плечами. Женские истерики его мало трогали. Девчонка пыталась отправить таму мертвецу. Мало того — в послании хотела предупредить, как тот погибнет. И, наконец, использовала для отправки письма ли-шу. А это уж совсем недопустимо.

Тама состоит из двух частей: послания (браватийцы зовут его «сага») и носителя-артеака. Одно без другого бессмысленно. Бросьте письмо в океан без бутылки: далеко оно уплывёт? Бросьте одну бутылку — дождётесь ли вы помощи?

На пути к адресату посланию приходится пересекать много миров. Переходя из одного в другой, артеак меняется, подчиняет своей воле окружающих, творит чудеса. Чтобы послание дошло, нужно много силы. Поэтому артеаком может стать лишь действительно ценная вещь.

Святой порох господа! Часы эти — вещь, конечно, дорогая. Но для Тамы стоят не больше пушинки на свитере. Разве есть в них сила?

А неудавшаяся тама — вещь опасная. Записку надо сжечь как можно быстрее, а то натворит дел. Димур нагнулся за часами. Хлопнула входная дверь, но он даже не оглянулся девушке вслед.

Белый прямоугольничек письма куда-то исчез. Димур ещё раз проверил браслет. Записки не было. Значить это могло только одно: в последний миг Тама нашла и инициировала другой артеак.

Сама, без его, Димура, помощи.

— Клянусь револьверами господа, — проговорил он вполголоса, — это чудо. Расскажи мне кто другой, я-человек сказал бы: «Ты лжец и забыл порох всевышнего».

Он ненадолго задумался. Потом подошёл к окну, раскрыл его и выбросил часы в синеющий московский вечер.

Шубку Тама забыла у Димура. Вернуться она не могла, даже если бы захотела. Адрес выгорел в Таминой памяти. Но это и к лучшему. По крайней мере, дурацкие мысли отвязались. Топиться идти, надо же!.. Анна Каренина нашлась. В горле застыл ком, затылок томило предчувствием простуды. Зато при одной мысли о ледяной воде Таму начинало мутить.

Раз утонутие отменилось, с взрослой рассудительностью решила она, это как бы новая жизнь. И отпраздновать её надо чем-то особенным. Таким, чего никогда в жизни не было.

Так что она купила в киоске бутылку дешёвого «кьянти» и, гордо хлюпая носом, отправилась на мост.

Промозглый ветер лез под свитер нахальными Валькиными руками. Лёд у опор моста смёрзся глыбами; глядя на них, Тама подумала, что утопиться здесь можно, лишь пригнав баржу динамита.

Порывшись в рюкзачке, она достала «кьянти». Бутылка эта в Таминой жизни была первой, так что о штопоре девушка не подумала. Пришлось бить горлышко о камни.

Стерев осколки носовым платком, она сделала первый глоток.

Ну! И! Дрянь!

Как вообще это пьют?!

Ладно. Домой она все рано не пойдёт. Квартиру подарил Валентин, а она, дурочка, приняла. Ещё нос задирала, цыпа. Валент-то, конечно, не вампир (при мысли о вчерашних глупостях с серебрянкой Тама покраснела), но что-то с ним нечисто.

Уж больно легко ему все сходит с рук. Ленька Кибенематик — не авторитет, но с уголтой якшается. А Валька его в шмакутья. И ни одна цыпа не чирикнула.

Почему?

Тама наверняка знала, что Валька — ботаник. Лет пять назад, ещё в прошлой жизни, до Стэна, она как-то повстречала его в Сокольниках. Ну цыпа же: куртешка кургузая, на щеке крем для бритья, и рубля на какую-то перумовщину не хватает.

Тама и одолжила. Пожалела бедолагу.

Когда Валентин её отыскал через несколько лет (и как запомнил утёнка-то гадкого?!), она его не узнала. Не ботаник, настоящий зоолог — по волкам да Шакалам. И взгляд соответственный. Принц на белом «Ламборджини».