Кома - Кук Робин - Страница 18
- Предыдущая
- 18/79
- Следующая
Вооружась полностью готовым аппаратом для анестезии, доктор Гудмен прикрепил шприц к капельнице.
– Ну, мистер Берман, я хочу, чтобы вы расслабились, – сострил Гудмен, улыбаясь Мери Абруцци.
– Если он еще больше расслабится, то просто растечется по столу, – засмеялась Мери.
Гудмен ввел в капельницу шесть кубиков инновара, того же сочетания фентанила и дроперидола, которое было использовано для премедикации. Затем он проверил роговичный рефлекс и отметил, что Берман уже находится в глубоком сне. Поэтому доктор Гудмен решил, что пентотал не понадобится. Вместо этого он начал подавать смесь закиси азота и кислорода, наложив на лицо Бермана черную резиновую маску. Давление было 105/75, пульс 62, ровный. Доктор Гудмен ввел в капельницу еще 0,4 миллилитра альфа-тубокурарина, препарата, которым современная цивилизация обязана диким племенам из амазонских джунглей. По телу Бермана прошла волна мышечных подергиваний, затем мускулатура полностью расслабилась, а самостоятельное дыхание прекратилось. Доктор Гудмен тут же выполнил интубацию и наполнил легкие Бермана газовой смесью из вентиляционного мешка, прослушав при этом дыхание в обоих легких. Они вентилировались полностью и симметрично.
Пока налаживали пневматический жгут, в операционную влетел доктор Спаллек, и операция началась. Доктор Спаллек одним разрезом вошел в полость сустава.
– Вуаля! – воскликнул он, держа скальпель на весу и наклоняя голову, чтобы рассмотреть результат своей деятельности. – А теперь легкое касание резца Микеланджело.
Глаза Пенни О'Рили скосились в ответ на театральную реплику доктора Спаллека. Пряча улыбку, она подала ему скальпель для менисков.
– Боже, благослови мой клинок, – произнес доктор Спаллек, отводя скальпель от струи раствора, которым ассистент промывал из груши операционное поле.
Скальпель погрузился в сустав, и несколько мгновений доктор Спаллек копался в ране вслепую, полагаясь только на осязание и подняв лицо к потолку. Послышался слабый скрежещущий звук, а затем щелчок.
– О'кей, – сказал доктор Спаллек сквозь стиснутые зубы, – а вот и обвиняемый. – Он вытащил поврежденный хрящик. – Смотрите все. Вот этот дефект, маленькая прореха на внутреннем крае, и была причиной всех неприятностей бедного парня.
Доктор Колберт перевел взгляд с хряща на Пенни О'Рили. Они согласно покивали друг другу, подумав, что этот разрез мог оставить и менисковый скальпель.
Доктор Спаллек отступил на несколько шагов от стола, чрезвычайно довольный собой, стянув перчатки.
– Доктор Колберт, что же вы не начинаете шить. 4-0 – хромированная нить, 5-0 – простая, 6-0 – шелк для кожи. Я буду в ординаторской, – и он быстро вышел.
Доктор Колберт несколько мгновений бесцельно копался в операционной ране.
– Как долго вы будете шить? – спросил Гудмен из-за своего экрана.
Доктор Колберт посмотрел на него:
– Минут пятнадцать-двадцать.
Он взял в руку иглодержатель, поданный Пенни. Только он начал шить, как Берман пошевелился. Одновременно Гудмен почувствовал некоторое сопротивление при очередном нажатии на вентиляционный мешок – Берман пытался дышать сам. Давление сразу поднялось до 110/80.
– Он приходит в сознание, – сказал доктор Колберт, стараясь разобраться со слоями тканей в ране.
– Я ему сейчас добавлю наркоза, – ответил Гудмен. Он ввел еще кубик инновара из подсоединенного к капельнице шприца, Позднее он признавал, что это было ошибкой. Нужно было ограничиться только фентанилом. Кровяное давление снизилось до 90/60, и наркоз опять стал глубоким. Пульс сначала подпрыгнул до 80, а затем упал до 72.
– Вот сейчас нормально, – прокомментировал доктор Гудмен.
– Отлично. Пенни, хромированный шовный материал, – сказал Колберт.
Ординатор успешно ушил суставную сумку и принялся за подкожные слои. Все молчали. Мери Абруцци присела в уголке и включила маленький транзистор. Из него полилась слабая музыка.
Доктор Гудмен делал последние записи в листе анестезии.
– Кожные швы, – произнес доктор Колберт, выпрямляясь из полусогнутого положения.
Новый иглодержатель с тихим шлепаньем оказался в ожидающей его раскрытой ладони. Мери Абруцци выплюнула старую и сунула в рот свежую жевательную резинку, приподняв нижний край маски.
Началось все с желудочковой экстрасистолы. Глаза Гудмена уперлись в кардиомонитор. Хирург-ординатор попросил еще шить. Доктор Гудмен увеличил подачу кислорода, чтобы вымыть из легких закись азота. За этим последовали еще две экстрасистолы, и частота сердечных сокращений возросла до 90 ударов в минуту. Изменение в разносящемся по операционной сердечном ритме заметила операционная сестра и вопросительно глянула на доктора Гудмена. Увидев, что он в курсе, она снова занялась своей работой, подавая хирургу иглодержатель с заправленной иглой всякий раз, когда он протягивал руку.
Доктор Гудмен прекратил подачу кислорода, полагая, что сердечная мышца могла оказаться чувствительной к его высокой концентрации, несомненно создавшейся в крови. Позже он тоже признал, что это могло быть ошибкой. Он продолжил продувать легкие Бермана сжатым воздухом. Берман все еще не начинал дышать сам.
Сразу же после этого на экране монитора проскочили несколько ранних желудочковых экстрасистол, и сердце самого доктора Гудмена ушло от испуга в пятки. Он прекрасно знал, что серии таких ранних экстрасистол часто бывают предшественниками остановки сердца. И его руки заметно дрожали, когда он нагнетал воздух в манжету тонометра. Давление стало 80/55, оно упало без видимых причин. Частота появления экстрасистол возросла. Звуковые сигналы кардиомонитора звучали все чаще и чаще, крича об опасности. Глаза доктора Гудмена лихорадочно обегали аппарат для анестезии и резервуар для поглощения углекислоты. Его мозг судорожно работал в поисках объяснения происходящего. Пароксизмы тахикардии полностью вытеснили с экрана монитора нормальные сердечные сокращения, и зеленая точка со светящимся следом чертила почти беспорядочную линию.
– Что это за чертовщина?! – сердито воскликнул доктор Колберт, отрываясь от своих швов.
Доктор Гудмен не ответил. Его трясущиеся руки нащупали шприц.
– Лидокаин, – закричал он развозящей сестре.
Он сдирал пластиковый футляр с иглы, тот не поддавался.
– Боже мой! – воскликнул он и бросил шприц в стенку в полной беспомощности.
Он стащил пластиковую упаковку с другого шприца и снял пластмассовый наконечник с иглы. Мери Абруцци протянула ему флакон с лидокаином, но из-за сильной дрожи в руках он не с первого раза смог схватить его и проколоть иглой резиновую пробку флакона.
– Твою маму, парень собирается отдать концы, – не веря самому себе, произнес доктор Колберт.
Он уставился на монитор, продолжая сжимать в правой руке иглодержатель, а в левой – зажим.
Доктор Гудмен наполнил шприц лидокаином, флакон упал на пол и разбился. Сдерживая дрожь в руках, он попытался воткнуть шприц в трубку капельницы, но преуспел лишь в том, что уколол до крови свой собственный указательный палец. Завершая картину, из транзистора неслось унылое завывание Глена Кемпбелла.
Доктор Гудмен еще не успел ввести лидокаин в капельницу, как вдруг монитор внезапно вернулся к своему спокойному предкризисному ритму. Доктор Гудмен, не веря своим глазам, глядел на привычный нормальный след электронного сигнала. Затем он схватился за вентиляционный мешок и наполнил легкие Бермана. Кровяное давление поднялось до 110/60, а пульс замедлился до 70. Капли пота выступили на лбу доктора Гудмена, одна из них сползла на переносицу и упала на лист назначений. Его собственное сердце билось с частотой более 100 ударов в минуту. Он подумал, что клиническая анестезиология не всегда бывает однообразно скучной.
– Бога ради, что это было? – спросил доктор Колберт.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал доктор Гудмен.
– Давайте заканчивать. Я хочу разбудить этого парня.
– Может, кардиомонитор сломался, – с надеждой сказала Мери Абруцци.
- Предыдущая
- 18/79
- Следующая
