Том 6. Заклинательница змей - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 51

Девочка покачала головою, и черные кудри ее рассыпались, набегая на глаза. Сказала:

— Вы ужасно поспешная и очень доверчивая. Все хорошее в социализме принадлежит христианству.

— Христиане хотят, чтобы мы верили и молились, — возразила Вера. — Нет, мы хотим сами построить свою жизнь и сами возьмем все, что нам надобно.

— Да, — спокойно отвечала девочка, — христианство об этом и учит, о человеке, что он творит чудеса. Вы думаете, что Евангелие говорит о любви и милосердии? Об этом говорят и другие книги. Христианство учит, что такое человек и какая у него власть и сила.

Вера сказала упрямо:

— В чудеса мы не верим.

— Чудеса мы творим, — отвечала девочка, — мы, люди, спасенные Человеком Христом.

Вдруг послышался из сада сильный, низкий и негромкий голос:

— Валентина, с кем ты говоришь?

Вера не слышала, как подошел к террасе Разин. Она обрадовалась и испугалась. В замешательстве отставила стакан, поспешно встала из-за стола и повернулась к лестнице. По ступенькам легкою походкою всходил высокий, сильный старик с коротко подстриженною седою бородою и седыми курчавыми волосами. Его желтая полотняная рубашка была стянута широким кожаным поясом. Подходя к нему, Вера сказала:

— Иван Гаврилович, я к вам, посоветоваться. Очень важное для меня.

Он пожал ей руку, сказал:

— Здравствуйте. Садитесь, побеседуем.

И пошел к столу. Вера шла за ним, опустив глаза к его легко ступающим по доскам пола небольшим и красивым, сильно загорелым стопам. Он сел за стол и сказал дочери:

— Валечка, налей мне молока, а потом иди, милая, подальше, — наша гостья хочет поговорить со мною наедине.

Валентина быстро и ловко налила молоко в большую стеклянную кружку, поцеловала отца в мелкие морщинки на темно-желтом виске и быстро побежала в сад.

Вера смотрела на спокойное лицо Разина, на котором лежали пробившиеся из-за вьющихся вокруг проволок хмеля и дикого винограда лучи уже невысокого, но все еще жаркого солнца, — смотрела на игру лучей в гранях стекла, — и рассказывала. Кто она. Как жила. О матери. О родном доме. О работе на фабрике. О женихе. О его друзьях. И особенно подробно рассказала о встрече в лесу с Гореловым и о разговоре с Шубниковым.

Разин слушал внимательно и смотрел прямо в Верины глаза. Его неотступный взор не смущал Веру. Разин казался Вере совсем простым, доступным, понимающим все, что она говорит и думает, и ей легко было говорить с ним. Она испытывала такое чувство, как будто никого чужого перед нею нет, как будто она самой себе говорит о себе, приводя в ясность все свое былое, и свои мечты, и надежды.

Окончила, замолчала. Разин продолжал смотреть на нее молча. Потом, проведя рукою по седой своей бороде, он заговорил медленно и раздумчиво:

— Так, очаровала ты его. Заклинательница змей, сильного и хитрого змея хочешь ты подманить своими чарами. И не боишься, что змей обовьется вокруг тебя, красавица, сильный, чешуйчатый, кольчатый змей. Да, не боишься. Ты — смелая. И упрямая. Что задумала, то сделаешь. Нетерпеливая, хочешь сделать скоро. По глазам твоим вижу. Так что уж и не знаю, чего ты от меня хочешь, зачем ко мне пришла. Так, пойдешь ты к нему завтра ночью. Что же ты от него потребуешь?

В полнозвучном и замедленном течении его слов Верина душа жутко и радостно неслась, колеблясь, трепеща и замирая, навстречу сумеречно-мглистым теням будущего и, словно в зеркало широких вод, смотрелась в ясность этих слов. Улыбалась Вера и смотрела в его спокойные, глубокие глаза, и словно дыхание в ее груди захвачено было чем-то, и не могла сказать ни слова.

Улыбнулся и он. Словно разрешая или повелевая, сказал:

— Говори.

— Для меня он все сделает, — сказала Вера.

И вдруг вся багрово зарделась. На щеке тревожно забилась какая-то жилка.

— Все, чего я захочу, — тихо докончила она.

— Чего же ты захочешь? — спросил Разин.

— Он еще сам не знает, для чего я встретилась ему, — говорила Вера. — Я приду к нему и скажу ему: люби меня. И он полюбит меня больше, чем свою душу, и отдаст мне всю свою душу и все свое золото. Душу его я отдам тому, кто ее возьмет, а на земле она никому не нужна; его золото я отдам товарищам.

— Как же ты все это сделаешь? — опять спросил Разин.

Вера продолжала страстно и вдохновенно:

— Он еще сам не знает, что значит полюбить меня. Когда я приду к нему, он для меня оставит жену и детей и сделает для меня все, что я захочу. Ни одной минутки не призадумается.

— Сделает для тебя все, чего ты попросишь? — спросил Разин.

Вера воскликнула страстно:

— Нет, я не стану плясать перед ним и выпрашивать милости. Как царица я возьму все, как царица, как судьба, как смерть.

Она говорила как в полусне. Воля ее была подчинена прихотливому воображению, распаленному жаждою высокого дела. Мрачно было мерцание ее глаз.

Разин сказал:

— Ты уверена в том, что успеешь в своем замысле и что он приведет к добру. О каком золоте ты говоришь? У Горелова не золото, у него капитал вложен в фабрики. И вот ты думаешь, что он отдаст тебе свои фабрики, а ты передашь их рабочим. И вот машины станут собственностью рабочих, и они будут уже работать на самих себя, а не на хозяина и будут пользоваться полным продуктом своего труда. Так ты думаешь, что это для них будет лучше и что они будут тебе благодарны.

— О себе я не думаю, — отвечала Вера, — и благодарности мне не надо. Меня, может быть, за это мой жених зарежет, так на что мне тогда чья-нибудь благодарность? Для моего жениха я не просто фабричная девчонка, я для него — радость и утешение в жизни. И я его люблю.

Верин голос дрогнул, она быстро опустила голову, закрылась руками и заплакала.

Разин смотрел на нее жалостливо и думал: «Что это? Подвиг или безумие? Она заблудилась, но где я найду слова, чтобы показать ей глубину ее заблуждения? Да и кто знает, где ложь, где правда? И кто может остановить человека, если его увлекает золотая мечта?»

А Вера говорила:

— Каждый должен нести свой крест. Мой крест я не сама выбрала. Дана мне красота великая, и вместе с красотою дана страшная власть чаровать людей и змей. Назвала себя заклинательницею змей; думала, так, просто пошутила. А потом самой стало страшно. Нет, это — не шутка, это — правда. Сама не знаю почему, но в эти дни я ни о чем другом и думать не могу.

Разин положил руку на Верино плечо и сказал тихо и жалостливо:

— Успокойся, Вера! Если мы будем волноваться, мы совсем запутаемся. Разберемся спокойно. Как ты все это себе представляешь? Допустим, все будет, как ты хочешь. Он отдаст тебе все свои фабрики, — так? Ты передашь их рабочим, — так?

Вера смотрела на него во все глаза и утвердительно кивала головою. Разин продолжал спрашивать:

— Каким же рабочим? Тем, которые теперь работают на фабрике, — так? Этому случайному составу?

Вера опустила глаза. Трепеща, нахмурились ее брови. Она сказала:

— Всякое начало случайно. Рабочих на земле много, гореловских капиталов им не хватит, против них стоят другие капиталисты. Каждый пусть разоряет то змеиное гнездо, которое к нему ближе. Удача одних будет примером для других. Стоит дать первый толчок, потом движение станет нарастать само собою. Мы должны прекратить медленное убивание людей непосильною работою.

— Твои товарищи станут хозяевами, — сказал Разин, — вместо одного крупного капиталиста появится тысяча мелких, и трудно учесть, что из этого выйдет. Думаешь ли ты, что эгоизм людей умрет? Так ли скоро, как ты мечтаешь, может измениться природа человека? Средство против зла только одно, — братский и христианский союз для объединения труда и распределения земных благ. Ты хочешь начать этот союз со случайного подарка твоим случайным товарищам. Они должны будут выдержать конкуренцию других фабрикантов, — ведь их всех встревожит этот опыт. Чтобы рабочему жилось лучше, посуда должна стоить дороже, а твоим товарищам придется понижать ее цену, чтобы выдержать конкуренцию. Капиталисты выдержат убытки, но могут совсем выгнать ваш товар с рынка.