Шальные миллионы - Дроздов Иван Владимирович - Страница 49
- Предыдущая
- 49/88
- Следующая
Но и после той ночи он продолжал смущаться, краснеть и не в силах был поверить, что первая красавица России принадлежала ему, готова была немедленно оставить своего мужа и уехать с ним хоть на край света.
— Ты хочешь сесть за руль?
— Да, очень! — воскликнула Нина.
Сергей поставил машину на обочину, и они вышли, чтобы поменяться местами. Стоял жаркий майский день. Нина сбросила кофту, осталась в сарафане, обнажавшем плечи, грудь и спину. Сергей обнял ее, целовал плечи, шею, шептал на ухо: «Люблю тебя, слышишь, люблю, люблю!» — «Нет, я ничего не слышу, говори громче». И он говорил, говорил, а она, задыхаясь от счастья, целовала его в губы, в лоб, прижимала к груди голову. «Не могу представить тебя рядом с Ивановым, — я убью его или украду тебя, увезу на Дон». — «Хоть сегодня, хоть сейчас. Свернем на северо-восток и махнем на Измаил, а там через Одессу и на Дон. А? Махнем или нет? Что, струсил?.. А я вот — нет, сама тебя повезу. Пусть ищут нас по проселочным дорогам. Свернем вон в ту плоско-крышую деревушку и будем жить там две недели, а когда они устанут от поисков, будем продолжать путь».
Сергей молчал. Смотрел в счастливые бирюзовые глаза Нины и не мог понять, шутит она или говорит серьезно.
— Нет уж, давай все делать по-людски, по-серьезному. Только есть одно страшное для меня обстоятельство: не могу я даже на минуту вообразить тебя в объятиях Иванова. Думать ни о чем больше не могу, по ночам не сплю.
— Дуралей ты мой, глупый и любимый мой Сереженька. Да неужели ты думаешь, я способна на такое: любить одного, а спать с другим, постылым? Нет этого, не может такого и быть. Выбрось ты из головы эти глупые мысли.
Сели в машину, и как раз в это время зазвонил радиотелефон. Парень на плохом русском спрашивал:
— Где вы есть? Мы вас потеряли.
— Едем на Брэнешти, — сказал Сергей. — Все в порядке, не беспокойтесь.
— Хорошо приятель, гони быстро, не отставай! От Брэнешти держи курс на Кэлэраши, а там — на мост через Дунай и на Силистру. От Силистры будем ехать по проселочным дорогам до города Толбухин. И там скоро выйдем к морю. Спрашивайте оранжевую виллу генерала Бурдалэску. Это дядя короля Михая. В ней теперь живет русский эмигрант Силай Иванов.
Проехали Брэнешти, у пересечения с железной дорогой, слева, выплыли из дрожащего марева невысокие дома городка Дор-Мэрунта, а за ним на порыжелом невысоком холме поднялась острокрышая нарядная деревня. Нина вдруг свернула к ней и через две-три минуты, проехав часовню с каким-то святым в нише, остановилась у высоких свежевыкрашенных ворот. И часовня, и ворота, и крыши с острыми коньками — все было нездешне, не похоже на другие деревни, которые они видели на румынской земле.
Ворота закрыты. И нет ручек, — не за что взяться, потянуть на себя. Была лишь узенькая щель, и в нее Нина крикнула:
— Эй, люди!
Не сразу и не торопясь к воротам подошел мужик с темно-русой бородой и синими молодыми глазами.
— Что вам угодно, добрые люди? — проговорил на чистом русском языке в приоткрытое оконце.
— Воды попить, — сказала Нина.
— Вода есть, но есть ли у вас сосуд?
— Сосуд? А у вас, что, и подать не в чем?
— Есть, сударыня, все у нас есть, но пожалуйте ваш сосуд.
Нина пошла к машине, достала из сумки термос. Вылила из него кофе, подала мужику. Тот сходил в ближайшую избу, набрал воды. И молча подал Нине.
— Но скажите, пожалуйста, — продолжала Нина, — почему вы не открываете ворота и не приглашаете нас в гости?
— У нас карантин, — отвечал он заученно, улыбаясь глазами, — не хотим, чтобы вы заразились.
— Но что за хворь на вас напала?
— А шут ее знает! — махнул рукой мужик и хотел было задвинуть окошко, но Нина не отпускала.
— Вы знаете русский язык и с виду русский…
— Да, сударыня, вы правы, мы русские и живем здесь по законам старообрядцев. Мы — потомки мятежных моряков с броненосца «Потемкин». Они пришли сюда с корабля и основали поселение. С тех пор мы живем здесь и веру православную храним. И русский быт, и обычаи. А больше не спрашивайте, речей лишних у нас разводить не принято. Храни вас Бог!
И оконце закрылось.
Удивленные, обескураженные, выезжали наши путники на шоссе. Солнце поднялось высоко и было изрядно жарко. Нина и Сергей опустили стекла, ехали не быстро. Нина не пыталась сокращать разрыв между ними и охранниками Иванова. Некоторое время думали о земляках, о стойкости людей, хранящих и на чужбине чистоту и святость русского духа.
— Даже посуду свою берегут от прикосновения чужаков.
— Да уж, суровы мужики. Я где-то читала, что и женятся они и выходят замуж только за своих. А посмотри: деревня-то совсем как русская.
Нина и еще говорила о русском поселении, но Сергей смотрел на бегущую обочь дороги причерноморскую степь и думал свою думу.
— О чем ты? — спросила Нина.
— Я?.. Да разное лезет в голову. И помолчав с минуту:
— Прости меня, Нина, но я понять хочу, как можно быть женой и…
— Ясно. Мне все понятно. Не продолжай, — проговорила Нина. И свернула на обочину, притормозила. А когда вышли из машины, взяла Сергея за руку, отвела в сторону. Задумчиво перебирала волосы его.
— Понимаю тебя, родной, хотела бы снять с твоей души камень, все рассказать как есть.
Снова потянула за рукав, кивнула на машину:
— Там может быть подслушивающий аппарат, а я тебе хочу рассказать нечто такое, что кроме нас с тобой никто не должен знать. А дело вот в чем: с Ивановым мы чужие. Скажу тебе больше: я подозреваю у него страшную болезнь, брезгаю, боюсь даже прикоснуться к его посуде. Быть осторожным советую и тебе. И мы бы разошлись, — он и отступные дал, перевел на меня двадцать миллионов долларов в Люксембургский банк, и я уж собиралась домой, но тут подоспела поездка в Америку, и он стал уговаривать меня поехать с ним. Там, видишь ли, мой портрет напечатали в газетах и назвали «Мисс Россией», хотя я ею никогда не была. И отец его Силай Иванов очень хотел, чтобы я приехала. И вот я в Америке. Боря все время в бегах, в кутежах, днюет и ночует в самых престижных борделях, а я — у постели больного отца. Придумала ему лечение: голод и сеансы психологического программирования по методу питерского ученого Геннадия Андреевича Шичко. Изучала его заболевание, советовалась с врачами и составила текст, стимулирующий мозг на борьбу с болезнью. Ведь поступки человека, здоровье зависят от сознания, от состояния головного мозга и надо только научиться мобилизовывать его резервы.
— Откуда ты узнала этот метод?
— О нем говорили по телевидению. В стране уже много последователей Шичко, они за десять сеансов отвращают человека от пьянства. В Москве я училась у Жданова Владимира Георгиевича. Хотела муженька отрезвить, но потом махнула рукой. Пьет — и черт с ним. Не жалко. А старика пожалела. Возилась с ним как с ребенком. Речи мои его бодрили, в них я вкладывала не только горячее желание помочь, но и уверенность в излечении.
Потом потребовала каждый вечер писать дневник-исповедь, дневник-просьбу. В дневнике он не только анализировал свое состояние, но и давал задание мозгу на предстоящие сутки, а там дальше — на неделю, месяц… А перед самым сном, как молитву, зачитывал мой текст. Ох уж! Сколько я этих текстов составила! И, представь, старику стало лучше, он повеселел, а через месяц мы с ним уж ходили по городу.
Нина замолчала, будто запнулась, уперлась в стену.
— Ну, говори же! Ведь как интересно!
— Да, ему стало лучше, а меня он крепко прикрутил. Все держал за руку, смотрел преданно и без конца говорил: «Доченька моя, душенька, радость, не уходи, не оставляй меня, я вблизи тебя оживаю, а как нет тебя, — тоска набегает, страх под кожу заползает. Пойдем обедать со мной, в библиотеку спустимся, — я тебе о жизни своей расскажу». И все за руку держал, обцеловал ее всю. Ну вот… А когда мы улетели, он сник, потух, звонил каждый день, по часу говорил. А теперь вот и сюда ждет. Когда же Борис ему сказал, что разведется со мной, Иванов-старший чернее тучи стал. И будто бы так ему говорил: «Если разведешься, все миллиарды ей отпишу». Вот и притих Иванов-младший, о разводе не заговаривает.
- Предыдущая
- 49/88
- Следующая
