Разрушитель - Джонсон Девид - Страница 2

За трусливым подергиванием рукой, в которой был зажат бублик, и застал шефа Спаркслин. Напарники толпились за его спиной.

– Спасибо, что не выбросили, шеф, – Спарк старательно поджимал губы, чтобы не расхохотаться.

Малыш Тонни, как самый невыдержанный, прыснул, прикрываясь ладонью.

Ребята помогли затянуть веревку на горловине морским узлом. Спарк открыл мусоросжигатель. Раскачав ношу, помощнички швырнули мешок в его огненную пасть.

Позади раздался сдавленный писк шефа.

– Да, теперь мне утилизатор до следующего лета ни к чему, – пожал плечами Спаркслин.

А жалобные просьбы голодной кошки – магнитофон-имитатор.

Дразнить начальство для Спарка – так, легкая разминка. Настоящая работа начиналась тогда, когда на пульте загорался огонек вызова и, слетая вниз по гладкому шесту, команда патрульных ныряла в вертолетный ангар.

Смолкали шуточки. Легкие костюмы сменялись на универсальные комбинезоны. Снаряжение, готовое к использованию хоть на Марсе. Не различимые в толпе, на заданиях патрульные преображались. Становились точными, расчетливыми и стремительными, как пантеры в прыжке. Это были профессионалы. И своей работой в дряблом, ленивом социуме они создали опасность.

Команда Спаркслина спелась еще добрый десяток лет назад. Черная громадина Заклин – ироничный умница и незаменимый тяжелоатлет компании, малыш Тонни – по-девичьи розовощекий, смущавшийся по молодости лет от неуклюжих шуток шефа, и, наконец, сам Спарки – мозговой центр компании авантюристов на государственной службе.

Внизу, под тобой, с утра до вечера, все двадцать четыре часа в сутки – город. Чувствуешь себя, как на съемках детективного фильма.

Заклин любил подсмеиваться над пристрастием шефа к наивным фантазиям.

Когда Спарк пикировал на крышу летней веранды или сажал вертолет на автомагистраль, как черт из табакерки выскакивая из кабины, Заклин неторопливым увальнем вываливался следом, ворча:

– Ковбой-самоучка

Телки временами отстреливались, прячась за пустыми мусорными баками. И норовили ударить по глазам металлической цепью. И отчаянно лезли в облако измороси пистолета-анестезатора. От этого не умирали, но потерпевшим иногда довольно долго приходилось торчать в биоколонне, дожидаясь замены легочной ткани. Спаркслин как раз разделывался с дикарем в вонючей шкуре, когда перелив будильника вернул Джо на бренную землю.

Диана на кухне жарила бекон. Спаркслин всегда перед патрулированием норовил хоть на час-два нырнуть в постель. Тем более Ди не всегда отказывалась составить ему компанию.

– Папа, на работу? – по пластику пола прошлепали босые ножки и пухленький колобок – Элли вскарабкалась на простыни, помогая себе царапучими лапками.

– Ди, Элли нужно подстричь ногти! – крикнул Спарк в полуотворенную дверь.

В спальне царил полумрак зашторенных окон и мерное гудение нагоняющих прохладу кондиционеров.

Ди вкатила столик с кофе. Тосты, как всегда, обильно истекали малиновым вареньем. Бекон Спарки сжевал напоследок под неодобрительные взгляды Ди.

Элли проползла под локтем Джо и сунула розовый пальчик в сливки.

– Мое ты солнышко! – подхватил дочь на руки Джон.

Парочка покатилась по кровати, визжа от удовольствия. Диана крепилась, но вскоре и сама присоединилась к веселой возне.

А часы требовательно ворчали, подгоняя патрульного Джона Спаркслина на очередное дежурство.

Город задыхался от летней жары. Асфальт плавился раскаленной сковородкой, на которой медленно и лениво двигались горожане.

Воздух, пропитанный зноем, размягчал мозги, зарождая у обывателей игривые мысли и заставляя людей более здравомыслящих сбежать к прохладе побережий.

Лос-Анджелес в ярком сиянии обезумевшего от июля светила казался вырезанным в мраморе паноптикумом. Даже автомобили, пугливыми черепахами ползущие по улицам и проспектам, норовили забиться под прохладные тенты гаражей. Лишь самоубийца мог выдержать жар нагретых сидений и раскаленный металл корпуса.

Джо самоубийцей не был. Напротив, Джон Спаркслин слыл на диво жизнелюбивым и очень везучим человеком. В то время, как город изнемогал в адовом пекле, лейтенант умудрился выглядеть свеженьким и самодовольным.

Добивался этого Джон простым, хотя и не совсем праведным, способом. Стоило в метро или разбуянившемся танцзале поставить пару синяков мелкому пакостнику, прокурор тут же засаживал Спарки под домашний арест. До выяснения того, что он не сильно провинился перед Фемидой. Хулиган, опасаясь, как бы его не упекли надолго наблюдать за роботами-скотниками, всегда, хоть был десяток очевидцев, клялся под присягой в невиновности, а избитый всегда уверял комиссию по нарушениям, что ему попался неудобный фонарь или слишком скользкая банановая корка.

Правда, робокопы сторожили входы и окна, но Джо лишь кивал электронным болванчикам, шествуя мимо и посасывая апельсиновую дольку.

– Смотри! Доиграешься! – Диана всегда всего боялась и сначала планировала несчастья, а уж потом удивлялась, когда ее предсказания не сбывались.

– Поможешь? – Джо любовался женой, смешивающей себе мартини.

Ди к вечеру часто выглядела усталой, а капелька спиртного зажигала искорки в зрачках, трогала легким румянцем щеки. Губы жены набухали двумя пухлыми дольками, рождая ассоциации.

Нет, Джон Спаркслин готов был сам позаботиться, чтобы хулиганы-мальчики в городе не перевелись, ради этих нескольких свободных дней в месяц.

В иное время город, поделенный, скорее произвольно, на сектора и жестко разграниченный на уровни, представлял для Джо Спарки и его команды нарисованную цветными мелками карту, то и дело меняющую наклон. Все зависело, какой пируэт в воздухе отрабатывал сержант Заклин. Хотя патрульный вертолет умеет водить любой полицейский, у Заклина была счастливая возможность совершенствовать хобби, не слезая с рабочего кресла.

Город за годы существования, как и любое существо, живущее долго, приобрел свой неповторимый облик. Свои привычки и причуды. Районы, где белые виллы прорисовывались сквозь ажурную листву, Спарк называл «спальными». Среди липовых аллей и гладко выбритых газонов патрульным развернуться было негде. Разве что вскроют завещание богатенького старикашки, а любимый племянник пустит себе пулю в лоб. Но Спаркслин с ребятами любили говорливые районы деловой части города. Любо-дорого полюбоваться на мышиную возню суетящихся далеко внизу человечков.

А ты их опекаешь, охраняешь и следишь, чтобы из кармана не вывалился носовой платок. Чувствуешь себя если не богом, то, по крайней мере, его архангелом.

К перестрелкам на улицах и молодежным демонстрациям Спарки относился со снисходительностью: у города, как и у самих обитателей, был неуравновешенный характер. А вечерами и вообще было опасно высовывать нос за порог. Именно поэтому жители Лос-Анджелеса с неистощимым упрямством устремлялись в бары, стриптиз-клубы и ночные бильярдные. Лишь с рассветом пустели улицы и пустели лица помятые и бездумные, словно их владельцы за ночь исчерпывали себя. И через пару часов сна все были готовы двинуться на трудовые подвиги.

Самые чудовищные преступления тоже совершались под утро: вся пакость и мерзость города стремилась уползти в норы квартир до рассвета.

У города существовала и теневая, вернее, подземная сторона. На многие квадратные километры раскинулась жизнь нижних уровней.

Люди, со свойственным человечеству самолюбием, никак не хотели мириться, что прислуживающие роботы-механизмы умнее, работоспособнее и энергичнее хозяев.

Люди благосклонно принимали их заботы, но предпочитали думать, что еда, кров, одежда, развлечения и удовольствия приходят сами по себе.

Подземные уровни Лос-Анджелеса жили своей таинственной и размеренной жизнью. Там и тут в дорожных покрытиях сияли апельсиновые люки, ведущие вниз. Но люди старались не замечать мрачных колодцев. Иногда, вспышкой рудного газа или ополоумевшим придурком, подземелья давали о себе знать.