Федька-Зуек — Пират Ее Величества - Креве оф Барнстейпл Т. Дж. - Страница 34

• Предыдущая
• 34/134
• Следующая

Рио-де-ла-Ачу Бонтемпо выбрал лишь потому, что вокруг городка поля и можно будет подкормить команду. А сухого сезона оставалось все меньше. И он обрадовался, увидя в бухте знакомые ему по прошлым делам корабли Хоукинза.

Бонтемпо предложил союзникам напасть и разграбить город — много тут не возьмешь, но хоть что-то…

Но Ловелл стойко придерживался инструкций Хоукинзов. А те гласили: только торговля — и не портить отношений! Дело в том, что два года назад Джон Хоукинз заключил негласный пакт с этим самым «очень-очень строгим» губернатором де Кастельяносом. Согласно этому пакту, нигде никем не записанному, но соблюдавшемуся обеими сторонами скрупулезно точно, Хоукинз продавал негров плантаторам, а губернатор смотрел на это сквозь пальцы — якобы вынужденный каждый раз позволять кровожадным пиратам делать это, чтобы спасти горожан от резни. Фрэнсис рискнул осторожно напомнить Ловеллу, что можно и даже нужно намекнуть губернатору об этом джентльменском соглашении. Но тот с неожиданной тоской сказал в ответ:

— Это Хоукинз, он может себе и не такое еще позволить. Он вхож к государыне, так что ежели мы заработаем ноту испанского правительства нашему — с нас шкуры спустят! Успех наш, если он и будет, никто не запомнит, а неудачу поминать долго еще станут!

Дрейк не мог и слова вставить в печальный монолог руководителя экспедиции. Ловелл продолжал нытье:

— Конечно, он в отличных отношениях с королевским советом. А нас никто не знает, нам не простится. За такую авантюру нам головы поотрубают!

— А если удачно расторгуемся — королева нас простит!

Но Ловелл ничего не желал слушать. Он был опытным капитаном и очень хорошо себя зарекомендовал в качестве капитана. Но когда он возглавил экспедицию, стало заметно, что он боится ответственности, не любит риска и чужой удачи. Он был из того рода завистников, что в дождь завидуют домоседам, а в ведро — путешественникам. То есть всегда находит, о чем брюзжать…

Ловелл погрузил на пинассу девяносто два невольника, с ними для охраны посадил двоих моряков и направил в то место на берегу, что указал гонец от плантаторов. Фрэнсис почти во весь голос ворчал, ему это очень не понравилось. Уж если и направлять на берег товар, так под такой охраной, чтобы могла в любом случае отмахаться, а то и в контрнаступление перейти. А что это — двое с пистолетами? Их убьют, и они будут умирать с горечью — не смогли ухлопать хоть одного врага. И что же?

Едва выгрузка невольников закончилась, из-за деревьев выступил губернатор в парадной форме, во главе небольшого отряда, вооруженного мушкетами и алебардами (которые тем удобны, что их можно использовать в качестве сошек под мушкет). Губернатор грозно объявил:

— Именем моего государя — Его Католического Величества короля Испании, Обеих Индий и иных земель — требую ответить правду быстро: что вы здесь делаете, чужеземцы?

После чего невольников с обоими матросами схватили и повлекли прочь от берега, куда — за стеной растений было не видно. А губернатор с частью своего отряда сел в шлюпку, подплыл к кораблям Ловелла и, выпрямившись и держась за услужливо поднятое весло, как за поручень, чтобы осанка не утратила величественности, заорал:

— Кто вы и что тут делаете? Почему без разрешения и предварительного согласования вы вторгаетесь в испанские владения?!

— Мы мирные купцы, пришли с исключительно торговыми, мирными целями! — с нотками безнадежности в голосе отвечал Ловелл.

— То, что вы говорите, — глупость! Вы прекрасно осведомлены, что монопольное право торговли в испанских владениях имеют исключительно подданные Его Католического Величества! Вы знаете об этом эдикте моего повелителя так же хорошо, как и я. Вы — никакие не купцы, а пираты, прикрывающиеся званием купцов! Доказательство тому — наличие на ваших кораблях невольников, добыть которых на их родине, в Африке, можно только вооруженным путем. А доставленные на сушу, во владения Филиппа Второго, невольники стали контрабандой. И я их как таковых конфискую именем моего государя!

Ловелл оцепенел и потерял дар речи. Испанцы в шлюпке встали и размахивали оружием. Ловелл потупился, махнул рукою и, не глядя ни на кого, ушел в свою каюту.

…Что же, неужели это и все? Негров нет, выручки нет, двое наших в плену у испанцев… Дрейк побагровел и зарычал:

— Зачем тогда мы сюда плыли? Гулять? Давать испанцам пищу для анекдотов? Дайте мне людей — и я заставлю этих проклятых папистов торговать как положено! А то что же получается? Этот высокомерный негодяй — губернатор — заимел то, что ему требуется, а нам — кукиш? Мистера Джона Хоукинза навряд ли обрадует такой результат нашей экспедиции!

Дрейк предложил обстрелять Рио-де-ла-Ачу либо изловить высокородного дона Мигеля и держать его взаперти в провонявшем после перевозки негров трюме флагмана, пока не уплатит приличную цену за каждого негра плюс еще некоторую сумму в компенсацию за оскорбление и моральный ущерб…

Увы, его не послушали и предложили заткнуться. Де Кастельянос выиграл — или, как считал Фрэнсис и с ним полкоманды экспедиции, англичане сами преподнесли ему победу!

А Фрэнсис еще не научился видеть ситуацию с каких-либо иных точек зрения, кроме собственной. Когда корабли англичан и корвет невезучего Жана Бонтемпо покидали бухту Рио-де-ла-Ача, весь город высыпал на берег и дружно хохотал над незадачливыми торговцами. И тут с идущего в арьергарде судна англичан раздался срывающийся молодой голос:

— Дон Мигель де Кастельянос! Ты сам себе создал врага, который не простит и не забудет ни-ког-да! Я еще вернусь — и мы сравняем счет!

Услышавши это, испанцы загоготали пуще прежнего. Дона Мигеля позабавили выкрики юнца — видимо, одного из младших офицеров английской флотилии. Ах, знал бы он тогда, чем все это кончится в будущем, — честное слово, вплавь бы кинулся за англичанами! Десять негров подарил бы! Но кто ж знал? Господин губернатор счел крикуна запальчивым юнцом, каких много. Но кто ж мог знать? Будущее сокрыто от нас…

Хоукинз объявил официально, что причиной неудачи экспедиции Ловелла явилась «…простоватость моих заместителей, которые не знали толком, как обделываются подобные дела». И только. Фрэнсис ожидал, что Ловелла выгонят с треском из фирмы, — но ничего подобного не было. Просто в следующую экспедицию (подготовку которой весьма ускорило то обстоятельство, что Ловелл не привез прибыли) Ловелла не послали. В море вышел лично Джон Хоукинз.

Фрэнсис пробыл на родине от возвращения до нового отплытия всего-навсего шесть недель, но успел очень и очень много…

Злосчастная экспедиция Ловелла бесславно вернулась в Плимут в первые дни августа. Дрейк тут же поспешил в контору братьев Хоукинзов. Отношения его с начальником экспедиции за время возвращения испортились вконец — и он не сомневался ни на минуту, что капитан Ловелл нарассказывает о нем такого (бывшего, повернув события чуть-чуть, на невыгодный для Фрэнсиса угол, а то и вовсе не бывшего), что придется потом годы отмываться… И стремился опередить эти россказни. Что ж, неприятно, но это его долг — открыть хозяевам фирмы глаза на истинное лицо их «проверенного и лучшего капитана». Разумеется, он предпочел бы высказать все в присутствии капитана Ловелла, глядя ему в глаза — беспокойные глаза уличенного паникера и завистника… Но в крайнем случае он готов даже и заочно…

Но братья не пожелали слушать ни Дрейка, ни самого Ловелла. Прошлое — прошло. Думать же надлежит о том, что еще не сделано!

— Ну, не получилось — и черт с ним! Забудь, Фрэнсис. Не думай о том, что позади: его уж не исправишь, не переиграешь наново. Думай лучше о будущем. Джона ты сегодня вообще чудом застал, — добродушно сказал Вильям. И другим тоном:

— А ты изрядно возмужал за эти полгода. Шея вон вдвое толще стала. Слушай, много у тебя дел в Англии?

— У меня? Да какие дела? Родителей проведаю — и все мои дела. А что? — осторожно спросил Фрэнсис. А сердце его уже запрыгало от радости, от предвкушения большого, настоящего дела. И точно:

• Предыдущая
• 34/134
• Следующая