История нравов - Фукс Эдуард - Страница 50

«Большинство мужей содержало в той или другой форме любовниц. Многие помещали их даже в своем доме и заставляли сидеть за одним столом с женой, что почти никогда не приводило к недоразумениям. Часто они даже выходили гулять вместе с женами, причем единственная разница между ними состояла в том, что обыкновенно метрессы были красивее, лучше одеты и менее чопорны».

Взаимная снисходительность супругов переходила в этих слоях очень часто в циничное соглашение по части взаимной неверности. И не менее часто один становится в этом отношении союзником другого. Муж доставляет жене возможность беспрепятственно вращаться в кругу его друзей и, кроме того, вводит в свой дом тех, которые нравятся жене. Как видно из переписки госпожи д'Эпине, «единственное средство понравиться» друзьям мужа состоит в том, чтобы сделать их своими любовниками. И так же действует жена по отношению к мужу. Она вступает в дружбу с теми дамами, которых муж хотел бы иметь любовницами, и нарочно создает такие ситуации, которые позволили бы ему как можно скорее добиться цели.

«Одна дама застигнута врасплох ее подругой в нежной сцене с ее мужем. Она извиняется и уверяет, что вовсе не хотела злоупотребить ее доверием... Тогда подруга бросается ей на шею и поздравляет ее с ее счастьем» . По мнению современников, такие факты относятся к числу самых обычных. И одни шутливо, другие серьезно прибавляют: «Можно ли представить себе более приятные гарантии обоюдного счастья?» Так как каждому мужчине жена друга нравится более своей собственной, так как жене муж подруги нравится более собственного, то все готовы — хотя бы на время -поменяться ролями...

Очень часто говорит и Казанова о таком обмене женами и любовниками. Из целого ряда описаний современных нравов мы узнаем, наконец, что подобный обмен был во многих городах даже самым обычным явлением.

Подобные явления тем обычнее, чем больше город носит характер простой столицы, где все обыватели до последнего ремесленника всецело зависят от двора и придворных кругов.

Сущность развратника как мужского, так и женского пола — полное отсутствие сердечности и признание за явно гнусными поступками значения вопроса чести. Развратник гордился, если о нем говорили: «У него никогда не было намерения, которое не было бы неприличным и преступным». У развратника все построено на расчете. Наслаждение — для него самоцель, и, отдаваясь ему, он не считается с совестью. Слабость, рождающуюся из человечности, он квалифицирует как позор для себя. Осуществляя свои замыслы, он не останавливается и перед самым чудовищным. Петиметр галантности превращается в великого мастера извращенности. При этом, однако, развратник отличается чрезвычайной любезностью. Все, что он делает, самые гнусные поступки облекаются у него в благородные и безупречные формы. Женщина этого типа отличается тем, что она подражает аллюрам мужского разврата. Она желает «сознательно насладиться потерей порядочности», как говорится в вышедших в 1727 г. «Размышлениях придворной дамы о женщинах».

Этот тип встречается в эпоху старого режима во всех странах. Наиболее отвратительным он был, по всей вероятности, в Англии. Тэн так описывает этот тип: «Он производит впечатление веселого и блестящего болтуна, но этот юмор чисто внешний. На самом деле он груб и невоспитан и шутит, как палач, с холодной жестокостью по поводу того зла, которое он уже совершил или еще думает совершить. Надо признаться, что в Англии жуиры этой эпохи бросали человеческое мясо на живодерню. Какой-нибудь знатный приятель ловеласа похищает молодую невинную девушку, спаивает ее, проводит с ней ночь в доме терпимости, оставляет ее там в качестве залога и спокойно потирает руки, когда две недели спустя узнает, что ее бросили в тюрьму, где она сошла с ума и умерла. Во Франции развратники были не более как легкомысленными пройдохами, здесь они были низкими негодяями».

Впрочем, если Тэн говорит, что французские развратники были в отличие от своих английских сотоварищей только легкомысленными плутами, то это лишь условно верно. Такие фигуры, как герцог Ришелье, маркиз Шуазель, граф Лувуа и в особенности граф Артуа, будущий король Карл X, ничем не уступают по своей отвратительное подобным же гнусным субъектам других стран. Зато о немецких типах этого рода можно вполне сказать, что они были, несомненно, самыми неуклюжими, хотя от этого и не становились более симпатичными.

Из того факта, что тип распутника-сладострастника сделался тогда массовым явлением и почитался светским обществом как герой, можно сделать заключение, что в господствующих классах не только индивидуальный адюльтер считался признаком хорошего тона; модным было всякое крайнее выражение разврата.

При дворе Людовика XIII во Франции пример всеобщего разврата подавал не сам король, отличавшийся гомосексуальными наклонностями, а первый сановник государства кардинал Ришелье и королева Мария Анна Австрийская. Если знаменитый Ришелье имел бесконечный ряд самых грязных связей, то королева до преклонных лет была весьма доступна ухаживаниям преданных ей придворных. Не Людовик XIII, а именно один из этих придворных, граф Ривьер, и был настоящим отцом Людовика XIV. Эра господства метресс, характеризующаяся тем, что капризы удостоенной всемилостивейшего внимания женщины становятся законом для страны, относится к царствованию Людовика XV и, в сущности, им и ограничивается. При Людовике XIV женщина лишь наиболее пышная декорация королевской власти божьей милостью и высший объект наслаждения, именно только объект. Имена фавориток Людовика XIV всем известны: кто не слыхал о Лавальер, Монтеспан, Фонтанж и особенно о Ментенон, ставшей даже тайной женой короля.

Однако такая ссылка на полдюжину официальных метресс Людовика XIV равно ничего не говорит, ибо если за шестьдесят лет любовных приключений у Людовика XIV было бы только шесть метресс, то он заслуживал бы скорее эпитета «добродетельный». Что в данном случае характерно, так это те безымянные и безвестные, число которых невозможно установить. Или выражаясь точнее, решающее значение для оценки нравов, господствовавших при дворе Людовика XIV, имеет то обстоятельство, что всякая появлявшаяся при его дворе дама становилась предметом султанских вожделений короля, что все его родственники, кузены и сановники должны были делиться с ним своими женами, разумеется, если последние представляли для него интерес. Впрочем, для этого не требовалось многого, так как Людовик XIV был явным эротоманом, который видел в женщине только пол и которому поэтому нравилась каждая женщина. «Королю, — сообщает герцогиня Елизавета Шарлотта, — нравилась всякая, лишь бы на ней была надета юбка».

Разумеется, в большинстве случаев он был весьма желанным любовником. Насколько это было в порядке вещей, доказывает тот факт, что жена принца Субиза прославилась при дворе только потому, что серьезно противилась ухаживаниям короля, даже еще в тот момент, когда он хитростью очутился в ее постели. Отправиться вместе с женой в Версаль для придворного было равносильно передаче жены в руки короля. И таким общепризнанным совладетелем чужих жен Людовик оставался до преклонных лет, когда он уже давно ударился в благочестие. Герцогиня Елизавета Шарлотта пишет о семидесятилетнем Людовике XIV: «Он благочестив; если бы он не был таким, он предавался бы разврату, так как он не может жить без женщин, потому-то он так и любит своих жен. Добрый король не очень-то разборчив, и если только кто у него в постели, то он доволен».

Такова вообще схема любовной жизни всего этого общества. Мужчины обыкновенно имели любовницами нескольких дам света, а большинство дам были в течение нескольких лет любовницами очень многих мужчин. Обе четы — герцог и герцогиня Люксембургские и господин и госпожа де Буффле — жили мирно и тихо в четырехгранной связи. В моду входили, однако, и пяти- и шестигранные связи. Обычным явлением была связь одновременно с матерью и дочерью, с отцом и сыном. Современники считают наиболее характерной чертой эпохи, что не только мужчины всецело отдавались служению дамам, но и никогда им так не везло в этом отношении, так как женщины прямо бегали за ними. В письмах герцогини Орлеанской можно найти десятки убедительных примеров. Так, она пишет о маркизе Ришелье: «Маркиза однажды легла в постель к дофину, хотя он вовсе и не просил ее об этом». Другой такой случай она сообщает о даме, которая так поступила с ее сыном.