Право первой ночи - Красавина Екатерина - Страница 34
- Предыдущая
- 34/66
- Следующая
— Хорошо, я приеду, — упавшим голосом сказала я.
На том конце повесили трубку. Я убрала Никину сумку в пакет и спрятала за стол. Затем без сил опустилась на диван. Закрыла глаза и впала в полудремотное состояние. Наконец я услышала, как открывают дверь. Только бы не Ника, молила я. Пусть она придет чуть попозже. Я не готова к разговору с ней. Но это была Ника. Когда она возникла в дверях, у меня кольнуло в сердце. Она была вся какая-то жалкая, растерянная. Спутанные волосы, под глазами — темные круги. Моя Ника! Она обвела комнату невидящими глазами, а потом сфокусировала свой взгляд на мне:
— Аврора! — пролепетала она.
— Что случилось? — строго спрашиваю я.
— Ничего, — огрызается она. Но тут же вскидывает на меня свои глаза и умоляюще смотрит. — Не спрашивай меня ни о чем, ладно?
— Пожалуйста, — говорю я с видом оскорбленной добродетели. — Як тебе приставать не собираюсь.
— Не надо, — скулит она, как маленький щенок. — Не надо меня ни о чем спрашивать. Я сама ничего не знаю.
— О чем это ты?
— Ни о чем. Просто так. Ты не обращай на меня внимания, ладно? Я сегодня немного не в себе.
— Ника. — Я встала с дивана и подошла к ней. А потом крепко обняла ее за плечи. — Сядь и отдохни. Приди в себя. Может быть, тебе кофе сварить?
— Нет. Чаю. И покрепче.
— Хорошо.
Я чуть ли не силком усадила ее на диван и пошла на кухню, а когда вернулась, то увидела, что Ника спит. В одежде. На диване. Чуть полуоткрыв рот, как в детские годы, когда мать шутила, что к ней во сне может залететь ворона. Или бабочка, говорила я. Мне казалось, что это красивее — когда в рот залетает яркая переливающаяся бабочка. А не черная каркающая ворона.
Я села рядом и погладила сестру по голове. Ника слабо шевельнулась во сне и что-то пробормотала…
Проснулась она через два часа. Я была на кухне, когда услышала ее голос.
— Аврора!
— Я тут, — откликнулась я. — Сейчас подойду. Только помешаю картошку. — Я жарила картошку-фри.
Ника уже пришла в себя. Она сидела на диване и изо всех сил старалась казаться веселой и беспечной.
— Привет!
— Привет!
— Как дела? Я чуть не расхохоталась. Произошло убийство, а она мне: «Как дела?» Дурочку, что ли, передо мной разыгрывает?
— Отлично, — с иронией ответила я. — А твои?
— Мои… тоже нормально.
— В самом деле? — Я подняла вверх брови и села на Никину кровать.
Что-то в моем тоне насторожило Нику.
— А что? — сказала она с едва уловимым вызовом.
— Ничего. Наступило молчание.
— Ты уверена, что у тебя все в порядке? Она закусила губу.
— Уверена. — И тут же добавила: — Постой, постой. Ты что-то знаешь?
— Что?
— Вот я тебя о том и спрашиваю.
— Был такой фильм. По-моему, итальянский. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Или наоборот. «Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь». Но суть не в этом. Кажется, у нас сейчас именно такая ситуация. Сплошные загадки и намеки.
Ника смотрела на меня. Во все глаза. А я на нее. Я первая нарушила молчание.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— А что я должна говорить?
— Ника, мы взрослые люди. Надеюсь, — поправилась я. — Зачем нам играть друг с другом в прятки?
Ника вздохнула.
— Я запуталась. Если бы ты только знала, сколько я наломала дров!
— Поделись, и я помогу тебе. Сделаю все, что в моих силах.
Нет, — решительно сказала Ника. — Мне уже никто ни в чем не поможет. Я сама вляпалась, сама и буду отвечать. Другого выхода у меня нет.
— Выход всегда есть, — возразила я. Но Ника упрямо молчала. Я-то знала, какой она могла быть упрямой и непреклонной. Но мне надо было спасти ее, не дать запутаться еще больше в той паутине, в какую она попала по собственной глупости или случайности. — Ника! — проникновенно говорю я. — Ты же моя сестра. И всегда можешь рассчитывать на меня. В любой ситуации. Что бы ты ни натворила, я всегда буду на твоей стороне. Всегда и во всем. Помнишь, как в детстве ты разбила хрустальную вазу, а я выручила тебя, сказав родителям, что это — кошка. Помнишь? Мать смотрела на нас, гадая: врем мы или говорим правду. Нам очень хотелось смеяться, а мы стояли с серьезным видом. Помнишь?
Слабое подобие улыбки трогает Никины губы.
— Помню.
— А что изменилось с тех пор? — спрашиваю я. И сама же отвечаю на вопрос: — Ничего. Мы просто выросли. Но сестрами же остались!
Ника вскинула на меня глаза. В них мелькает какое-то странное выражение. Мольба о помощи? Раскаяние?
— Аврора! — шепчет она. — Я пропала.
— Нет, Ника, я помогу тебе. Не бойся. Ничего не бойся. — Я подхожу к ней и сажусь рядом. Я прижимаю к себе Нику и слышу, как отчаянно бьется ее сердце. — Рассказывай, что случилось.
И тут Ника разрыдалась.
— Я такая дурочка! Ты даже не представляешь. Помнишь журнал, который мы смотрели как-то вечером? Примерно месяц назад. Или больше.
— Какой журнал? — для порядка спрашиваю я, отлично понимая, о чем идет речь.
«Ритмы жизни». — Ника подходит к письменному столу, начинает попеременно открывать ящики и рыться в них. — Куда же он делся?
— Я хотела его найти и не смогла.
— Вот он! — Ника вытаскивает журнал из «общего» ящика. Странно, я смотрела в нем, но журнала там не было. Или я плохо смотрела?
— Ты брала его?
— Да. Нет, не помню… — бросает Ника. Она раскрывает журнал. — Ты еще тогда сказала, что я очень похожа на дочку Викентьева. Смотри, вот та самая фотография. Будь она проклята! Эта мысль засела в моей голове. Я никак не могла ее выкинуть. Что бы я ни делала, постоянно думала об этом. А когда ты пошла работать секретарем к Викентьеву, я поняла, что это — знак судьбы. И я должна что-то сделать. Я написала ей по электронной почте и сказала, что очень похожа на нее. Могу работать двойником. Если ей надо. Она уцепилась за эту идею. Ответила. Назначила встречу. Я даже сама не ожидала, что все так быстро завертится. Ей нужно было вести двойную жизнь, и я подвернулась очень кстати. В свои дела она меня не посвящала, сказала только, что будет вызывать меня по мере надобности. И дала свой адрес. Я приезжала к ней на квартиру в Большой Харитоньевский переулок, она одевала меня в свою одежду и говорила, где я должна была быть. И в какое время. Потом я опять приезжала к ней, переодевалась и ехала домой. Но со временем Анжела сказала, что какие-то наряды я могу пока оставить себе. Поэтому я уже не возвращалась после задания к ней, а приезжала сюда, домой, или ехала к друзьям.
Я многое начинаю понимать. И затаив дыхание, слушаю дальше. Что же произошло в тот день, когда была убита Анжела. В тот день и накануне вечером.
— Я… работала на Анжелу, но однажды мне показалось, что мне слишком мало платят. Мне захотелось иметь больше денег. Тем более что они у нее были. Я сказала об этом Анжеле, а она только расхохоталась и добавила, что ни копейки мне не прибавит. Она сказала, чтобы я радовалась тому, что имею. Я… разозлилась. Готова была ее разорвать. Мне захотелось ее ударить, но я сдержалась. Я говорила что-то резкое, грубое. Выскочила из квартиры. На другой день приехала, чтобы помириться. Сказать, что я согласна работать за прежние деньги, но… она была мертва… Я открыла дверь…
— Ключом? У тебя был ключ от ее квартиры? — перебила я ее.
— Нет. Ключа у меня не было. Дверь была уже открыта. Я вошла в квартиру и увидела там труп. Аврора! Это было так страшно! Кровь, на лице алые полосы. Лицо и две алые полосы. Кто-то изуродовал ее. — Я прекрасно понимала Нику. Это «было действительно страшно. — Я… не помнила себя. Рванула к Никите. — Это был один из Никиных ухажеров. — Провела время у него, потом мы поехали в бар, и я там напилась. Мне так было плохо. А теперь меня обвинят в убийстве.
— Почему?
— Потому что… я оставила сумку в доме у Анжелы. По этой сумке меня и найдут. Арестуют. Как я оправдаюсь? Никак. На меня повесят это убийство, чтобы не копаться в нем. Я — конченый человек, Аврора. Надо же, так по-глупому вляпаться! Зачем я только пошла работать к Анжеле? Будь все проклято! — И Ника утыкается лицом в колени. Она уже не плачет, а только глухо стонет.
- Предыдущая
- 34/66
- Следующая
