Не вижу зла - Гриппандо Джеймс - Страница 39

– Вы удовлетворены, мистер Торрес?

– Этого должно быть достаточно, судья. Я всего лишь надеюсь вопреки всему, что мистер Суайтек будет так же верен своему слову, как и его отец.

Джек метнул на него раздраженный взгляд. «Какой дешевый прием, Торрес».

– Есть ли еще какие-то вопросы, которые требуют обсуждения суда? – спросил судья.

Джек услышал возню на галерее для прессы у себя за спиной. Репортеры уже приготовились мчаться к выходу, как только судья объявит заседание закрытым.

Но прокурор придержал еще одного туза в рукаве.

– Есть еще одна вещь, – заявил Торрес. – Она напрямую касается того свидетеля, в отношении которого судом было применено «правило кляпа».

Судья демонстративно закатил глаза.

– Можете считать это распоряжение отмененным. Не думаю, что в этом зале найдется репортер, которому не известно об этом деле больше меня.

По залу пронесся легкий смешок, затем воцарилась тишина. Торрес продолжал:

– В соответствии с распоряжением суда до начала разбирательства стороны уже обменялись своими списками свидетелей. Возможно, я и пропустил что-либо, но я не увидел в списке свидетелей защиты никакого кубинского солдата.

Судья перелистал страницы дела и нашел список свидетелей. Затем он поднял глаза на Джека.

– Он есть в вашем списке, мистер Суайтек?

Джек заколебался. Он не вел нечестной игры, но, похоже, одна из самых старых уловок в судебном разбирательстве могла вот-вот обратиться против него.

– Мы не зарегистрировали его по фамилии, ваша честь. Но мы отметили должным образом свое намерение вызывать свидетелей опровержения.

Судья презрительно фыркнул.

– Неужели вы рассчитывали незаметно внести кубинского свидетеля в списки, всего лишь зарегистрировав его как «свидетеля опровержения», а?

– Если быть совершенно откровенным, судья, мы еще не решили, стоит ли вызывать солдата для дачи показаний в суде.

Прокурор настаивал.

– Ради того, чтобы избежать ненужных сюрпризов и сенсаций, я требую, чтобы в данном вопросе не осталось никаких неясностей. Если мистер Суайтек намеревается вызвать кубинского солдата в качестве свидетеля, он должен недвусмысленно заявить об этом здесь и сейчас.

– Я бы не стал заходить так далеко, – заявил судья. – Мистер Суайтек вправе решить позже, намерен ли он вызывать его для дачи показаний. Но если существует кубинский солдат, который утверждает, что ему известно нечто об этом преступлении, я хочу услышать его имя. Если вы не назовете его сейчас, мистер Суайтек, то лишитесь права вызвать его в качестве свидетеля.

Джек обвел взглядом толпу собравшихся. Многие из них сидели как на иголках, подавшись вперед на самый край стула.

– Судья, мы находимся в общественном месте. Я не знаю, какими могут оказаться последствия для этого солдата или его семьи, если я открыто назову его имя в зале суда.

– Тогда не вызывайте его в качестве свидетеля. Но если вы желаете сохранить свои права, мистер Суайтек, давайте послушаем, как его зовут. Сейчас.

Джек сделал паузу, потом произнес:

– Его зовут Фелипе Кастильо.

Тишина сменилась негромким гулом голосов и перешептыванием. Джек буквально слышал скрип карандашей в блокнотах на галерее для прессы. Ему не доставило радости, то что пришлось назвать имя солдата, но он испытал некоторое удовлетворение, заметив изумленное выражение лица прокурора. Складывалось впечатление, что Торрес на самом деле считал, что защита блефует – что, когда придет время раскрыть карты, Джек не сможет назвать имя.

– Очень хорошо, – произнес судья, и в его тоне тоже проскользнуло легкое удивление. – У нас есть имя. Это вас удовлетворит, мистер Торрес?

И снова прокурор бросил взгляд на Джека, все еще не в состоянии поверить, что кубинский солдат существует на самом делеи что он вскоре может войти в зал суда.

– Вполне, судья.

– Тогда на этом наше досудебное совещание завершено. Я снова встречусь с вами здесь завтра, ровно в девять часов. Мы выберем присяжных заседателей. До той поры в судебном заседании объявляется перерыв. – Судья ударил молоточком по столу и вышел из зала заседаний в свой кабинет, дав старт сумасшедшей гонке за право успеть к выходу первым. В федеральном суде запрещалось использовать фото– и кинокамеры, так что телевизионщики первыми устремились из зала заседаний, чтобы выдать в телеэфир свои сообщения. Остальные бросились к ограждению и засыпали адвокатов вопросами.

– Фелипе Кастильо сейчас находится в Майами? – выкрикнул кто-то.

– Это правда, что солдат будет жить у вас дома, мистер Суайтек?

– Вы разговаривали с самим Фиделем Кастро?

Джек хотел ответить, но при той неразберихе, граничащей с истерией, которая царила вокруг, он опасался, что его ответы будут искажены в прессе. Не глядя ни на кого конкретно, он сообщил:

– Как только мы примем окончательное решение по поводу данного свидетеля, то выступим с соответствующим заявлением. Пока что у меня все. Благодарю вас.

Вопросы продолжали сыпаться со всех сторон. К добру или к худу, но имя Фелипе Кастильо должно было стать известным всем и каждому в Южной Флориде – во всяком случае, латиноамериканской части населения. Джек и София начали пробираться к выходу. На это ушла, казалось, целая вечность, но наконец они протиснулись вдоль длинного прохода и вышли наружу через двойные двери. Потребовалось еще несколько минут, чтобы преодолеть запруженный людьми коридор и оказаться у главного выхода. Джеку было чрезвычайно трудно расслышать в хоре выкриков какой-либо отдельный голос. Тем не менее среди всеобщего гвалта он каким-то образом уловил, как Гектор Торрес бросил еще одну наживку для выпуска вечерних новостей.

– Будьте внимательны завтра, – заявил он. – И вы увидите, что отнюдь не обвинение будет систематически давать отводы американцам кубинского происхождения во время утверждения жюри присяжных.

Джек протолкался к вращающимся дверям, София держалась рядом с ним. Они вышли под лучи полуденного солнца. По сравнению с окружившей их толпой публику внутри здания суда следовало считать образцом вежливости и корректности. Как правило, совещание суда с адвокатами сторон не превращалось в спектакль, хотя время от времени подобное и случалось – особенно когда такая влиятельная персона, как Алехандро Пинтадо, получал заверения от прокурора в том, что тот так или иначе постарается скомпрометировать защиту, которая сделала ставку на выступление кубинского солдата в качестве свидетеля. Вне всякого сомнения, Гектор Торрес оставался верным другом отца Джека. Но, как оказалось, к самому Джеку он относился вовсе не дружески.

– Похоже, у нас будут еще гости, – заметила София. Она следовала за ним по пятам, как нитка за иголкой.

Огромная толпа собралась на тротуаре перед зданием суда. В нее затесались и несколько обычных зевак, привлеченных шумом и суетой. Здесь были и представители средств массовой информации, просматривающие свои записи, пристраивающие камеры и поправляющие прически, и все это сопровождалось суетой журналистов, которые пытались не запутаться в собственных проводах и кабелях. Большая же часть присутствующих, чье появление здесь привлекло усиленные наряды полиции, собралась для того, чтобы принять участие в акции протеста. Зрелище напоминало массовку на киносъемках, когда сотни людей проталкивались к выходу из здания суда. Их сдерживали деревянные заграждения и несколько рядов полицейских, причем некоторые из них сидели на велосипедах или верхом на лошадях. Один из демонстрантов сумел вскарабкаться на фонарный столб, хотя и не до самого верха, и, когда из здания вышли Джек и София, замахал рукой и выкрикнул что-то по-испански, что можно было перевести как «Вот они!». Мгновенно в воздух сердито взметнулись сжатые кулаки, и толпа начала скандировать написанные на плакатах и транспарантах лозунги, большая часть из них была составлена на испанском.

«Мистер Пинтадо, мы вас любим!»

«Мы требуем справедливости для кубинцев, а не лжи от кубинских солдат!»