Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 39

• Предыдущая
• 39/50
• Следующая

Но мы вступили в поединок, где отступать нельзя и некуда. И, свободно и легко, не отводя взгляд, не стирая с лица улыбку, я сняла с себя одежду.

Она взяла меня за руку, мы сели на диван.

В течение следующего получаса проявились Афина и Айя-София; они хотели знать, каковы будут мои сле­дующие шаги. И по мере того, как они вопрошали меня, я сознавала – все и в самом деле записано здесь передо мной, а двери неизменно были закрыты потому, что я не сознавала: никому на всем белом свете не позволено отворить их. Только мне. Мне одной.

Секретарь редакции протя­гивает мне видеокассету, и мы идем туда, где можно просмотреть ее.

Это было снято 26 апреля 1986 года. На пленке запе­чатлена нормальная жизнь обычного города. Мужчина за столиком кафе. Мать с ребенком на улице. Озабочен­ные прохожие спешат на работу. Один или двое стоят на остановке автобуса. Площадь, скамейка, человек с газетой.

Но вот по экрану бегут горизонтальные полосы. Я встаю, чтобы нажать кнопку «tracking», но секретарь удерживает меня:

– Ничего-ничего. Смотрите дальше.

Продолжают мелькать кадры провинциального го­родка. Совершенно ничего примечательного – обыч­ная повседневная жизнь.

– Вполне возможно, что кто-то из этих людей знает о катастрофе, случившейся в двух километрах отсюда. Возможно, они даже знают, что погибли тридцать че­ловек. Это – много, но недостаточно, чтобы нарушить покой горожан.

На экране – школьные автобусы. Они останутся здесь надолго. Изображение совсем скверное.

– Нет, это не повреждение пленки. Это – радиация. Это видео снято КГБ, тайной полицией Советского Со­юза.

В ночь на 26 апреля, в 1:23 ночи, украинский го­родок Чернобыль постигла страшная техногенная катастрофа. Взорвался один из реакторов атомной электростанции, и уровень радиации в девяносто раз превысил тот, что был в Хиросиме. Все население под­лежало немедленной эвакуации, однако о чрезвычай­ном происшествии не было даже объявлено, ибо пра­вительство, как известно, ошибок не допускает. Лишь неделю спустя на последней странице местной газеты напечатали заметку в пять строк, где без объяснения причин сообщалось о гибели операторов АЭС. Как раз в этот день по всему Советскому Союзу отмеча­ли 1 Мая, и в Киеве, столице Украины, люди пошли на демонстрацию, не зная, что в воздухе растворена не­зримая смерть.

И он заключил:

– Я хочу, чтобы вы отправились туда и сделали репортаж о том, что происходит в Чернобыле сейчас. Отныне вы – специальный корреспондент, ваше воз­награждение увеличивается на 20 процентов, и вы по­лучаете право предлагать жанр статьи.

Мне бы нужно прыгать от радости, а меня обуяла глубочайшая печаль, которую я должен скрывать. Не стану же я объяснять, что в моей жизни есть две жен­щины, что я не хочу покидать Лондон и что на карту по­ставлены и жизнь, и душевное равновесие. Спрашиваю, когда должен вылетать, и слышу в ответ – как можно скорее, потому что ходят слухи, что другие страны зна­чительно увеличивают производство ядерной энергии.

Мне все же удается найти лазейку: надо, мол, сперва проконсультироваться со специалистами, досконально изучить суть вопроса, а как только у меня будут все не­обходимые материалы, я отправлюсь в путь немедленно.

Шеф согласен – он жмет мне руку и поздравляет с повышением. Поговорить с Андреа не удается: когда я возвращаюсь домой, она еще в театре. Проваливаюсь в сон, а утром нахожу нежную записку, а на столе – кофе.

Иду на работу и, стараясь порадовать шефа, «по­высившего качество моей жизни», обзваниваю специ­алистов по атомной энергетике и физиков-ядерщиков. Выясняется, что напрямую были затронуты катастро­фой 9 миллионов людей во всем мире, причем из них – 3-4 миллиона детей. За первыми тридцатью погиб­шими последовали, по мнению Джона Гофманса, еще 475 тысяч человек, которые заболели неизлечимыми формами рака, а еще столько же хоть и выжили, но ста­ли инвалидами.

Около двух тысяч городов и деревень просто пере­стали существовать. Согласно прогнозу Министерства здравоохранения Белоруссии в период с 2005 по 2010 го­ды следует ждать резкого повышения числа заболевших раком щитовидной железы. Еще один эксперт объясняет мне, что, кроме этих 9 миллионов, непосредственно подвергшихся облучению, еще 65 миллионов человек в разных странах мира пострадали косвенно – через за­раженные радиацией продукты и воду.

Это – серьезное дело, заслуживающее почтительного отношения. Под вечер я сообщаю секретарю редакции, что смогу посетить Чернобыль не раньше, чем в годов­щину аварии, а до тех пор соберу материалы, выслушаю мнения экспертов и посмотрю, какие меры предприни­мает британское правительство. Шеф согласен.

Звоню Афине – она столько раз говорила, что ее возлюбленный служит в Скотланд-Ярде, что сейчас пришло наконец время попросить его об одолжении, тем более что гриф секретности с материалов о ката­строфе снят, да и СССР больше нет. Она обещает пере­говорить со своим «другом», но предупреждает, что за успех не ручается.

Добавляет, что завтра уезжает в Шотландию, а вер­нется только к собранию группы.

– Какой группы?

Группы, отвечает она. Неужели все это уже вошло в наезженную колею? Когда же мы сможем встретиться, поговорить, прояснить все?

Но она уже дала отбой. Возвращаюсь домой, ужи­наю в одиночестве, смотрю новости, заезжаю в театр за Андреа. Спектакль еще не кончился, и, к моему не­сказанному удивлению, в женщине на сцене я едва могу узнать ту, с которой прожил почти два года: в ее движе­ниях появилось нечто завораживающее, а произноси­мые ею слова обрели непривычную силу. Отчужденно вглядываясь в эту незнакомку, я сознаю, что мне хочется, чтобы она была рядом со мной, – и спохватываюсь: она ведь и так рядом.

– Ну, как поговорили с Афиной? – спрашиваю я по дороге домой.

– Хорошо. А что у тебя на работе?

Не хочет отвечать – меняет тему. Рассказываю о своем повышении, о командировке в Чернобыль, но она слушает без особого интереса. Мне начинает чудиться, что я теряю прежнюю свою любовь, а новой не добил­ся. События, впрочем, идут своим чередом: по возвра­щении она предлагает вместе принять душ, а затем мы оказываемся в постели. Но прежде она включила на полную громкость ту ритмичную музыку, которую мы слышали у Афины, и велела мне не думать о соседях – люди и так слишком озабочены из-за своих ближних и потому живут вполнакала.

То, что происходит дальше, выше моего понимания. Неужели женщина, которая с небывалой, дикой страс­тью занималась со мной любовью, наконец обрела под­линную природу своей сексуальности и помогла ей в этом —научила ее или разбудила – другая женщина?

Потому что, вцепясь в меня с невиданной прежде яростью, она повторяла без остановки одно и то же:

– Сегодня я – твой мужчина, а ты – моя женщина.

Так проходит около часа, в течение которого я по­знаю такое, на что никогда не отваживался раньше. В какие-то мгновения я даже испытывал стыд и едва сдерживался, чтобы не попросить ее остановиться, но она все равно бы не послушала, ибо шла на это осознан­но. И мне оставалось лишь подчиняться, потому что выбора не было. Зато было очень любопытно.

Под конец я был в изнеможении, тогда как Андреа просто излучала энергию.

– Пока ты не заснул, хочу, чтобы ты знал. Если пой­дешь вперед, секс позволит тебе заниматься любовью с богами и богинями. Сегодня ты испытал это на себе. Я хочу, чтобы ты заснул, зная – я разбудила Мать, дре­мавшую в тебе.

Мне хотелось спросить: «Тебя научила этому Афи­на?», но я не решился.

– Признайся – сегодня ночью тебе понравилось быть женщиной.

– Понравилось. Не знаю, как там дальше будет, но сегодня я чувствовал и страх, и ликование.

– Признайся – тебе всегда хотелось испытать то, что ты испытал сегодня.

Но все же одно дело – подчиняться Андреа, сжимая ее в объятиях, и совсем другое – хладнокровно разби­рать впечатления. И я промолчал, хоть и не сомневался в том, что ответ ей и так известен.

• Предыдущая
• 39/50
• Следующая