Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 38

• Предыдущая
• 38/50
• Следующая

Тех, кто сейчас – на полу, тех, кто пришел к Айя-Со­фии для того лишь, чтобы она подтвердила приятную и нужную им истину, я прошу – больше не появляйтесь здесь. Судьба неумолима к людям, желающим жить в уже не существующей вселенной. Новый мир принадлежит Великой Матери, явившейся вместе с Любовью отделить небесную твердь от вод. Кто уверовал, что по­бежден, всегда будет терпеть поражение. Кто решил, что уже не сможет действовать иначе, будет уничтожен рутиной. Кто захотел воспрепятствовать переменам, будет обращен в прах. Прокляты будут те, кто не танцу­ет и не дает танцевать другим! Глаза ее пылали.

– Теперь идите.

Все потянулись к дверям, и я видела на лицах у многих растерянность. Они хотели получить душевное утеше­ние, а их едва ли не оскорбили. Они пришли узнать, как управлять любовью, а услышали, что всепожирающее пламя никогда не перестанет воспламенять все вокруг себя. Они хотели подтверждения правильности своих поступков – ибо их жены, мужья и хозяева были ими довольны, – а вместо этого в них вселили сомнение.

Впрочем, кое-кто улыбался. Они сумели осознать, как важен танец, и теперь нет сомнений, что с сегод­няшнего вечера они позволят своим телам и душам предаваться ему – даже если за это, как водится, при­дется платить.

А в комнате остались только мальчик, Айя-София, Хирон и я.

– Я хотела говорить с тобой наедине.

Не произнеся ни слова, он взял свое пальто и вы­шел.

Айя-София смотрела на меня. И мало-помалу у меня на глазах превращалась в Афину. Есть только один способ описать это превращение: представьте себе чем-то огорченного и раздосадованного ребенка, но вот он успокаивается, и по мере того, как злость переста­ет искажать его черты, начинает казаться, будто перед нами – совсем другое существо. А то, прежнее, слов­но растаяло в воздухе вместе с чувством, потерявшим свою сосредоточенность.

Она казалась безмерно утомленной.

– Приготовь мне чаю.

Она мне приказывает! И теперь я видела не вопло­щение Мирового Разума, а женщину, которой мой лю­бовник если пока и не увлекся, то весьма заинтересо­вался.

Но решив, что приготовление чая не задевает моего самоуважения, я пошла на кухню, вскипятила воду, за­варила ромашку и вернулась в комнату. Виорель спал у матери на руках.

– Я не нравлюсь тебе. Я промолчала.

– И ты мне не нравишься, – продолжала она. – Ты – хороша собой, элегантна, у тебя большой талант актрисы, ни культурой, ни образованностью я никогда не смогу сравняться с тобой, хотя моя семья в свое вре­мя приложила к этому большие усилия. Но ты – высо­комерна, недоверчива и не уверена в себе. Как сказала Айя-София, в тебе заключены сразу двое.

– Вот не знала, что ты запомнила слова, произне­сенные в трансе, потому что в таком случае в тебе тоже два существа – Афина и Айя-София.

– У меня тоже могут быть два имени, но я – едина. Или во мне воплощены все люди, сколько ни есть их на свете. Именно поэтому та искра, что вспыхивает во мне в миг транса, дает мне точные указания. Да, я пребываю почти в бесчувствии, но произносимые мною слова идут из какой-то неведомой точки в глубине меня, как если бы Великая Мать вскармливала меня своим моло­ком – тем, что течет через наши души и несет знание по всей планете.

И когда на прошлой неделе я впервые вступила в контакт с Нею в своем новом качестве, первое, что было мне сказано, я сочла сущей нелепостью. Она велела мне обучать тебя.

И, помолчав, добавила:

– Разумеется, я подумала, что брежу. Потому что не испытываю к тебе ни малейшей симпатии.

И снова замолчала, на этот раз – надолго.

– Но сегодня Источник повторил то же послание. Так что выбор – за тобой.

– Почему ты называешь его Айя-София?

– Это была моя идея. Это название невероятно красивой мечети, которую я видела в книге. Если хо­чешь, можешь стать моей ученицей. Не это ли стрем­ление когда-то привело тебя сюда? Все эти новые обстоятельства в моей жизни, включая и открытие Айя-Софии, возникли оттого, что однажды ты по­явилась в дверях и сказала: «Я – актриса, мы ставим пьесу о женском лике Бога. От одного моего приятеля-журналиста я узнала, что вы бывали и в пустыне, и на Балканах, общались с цыганами и можете меня про­консультировать».

– И ты научишь меня всему, что знаешь сама?

– Всему, чего не знаю. Я буду учить тебя, одновре­менно постигая. Так я сказала тебе при нашей первой встрече и повторяю сейчас. Когда научу тому, что считаю нужным, каждый из нас пойдет дальше своей до­рогой.

– И ты способна учить того, кто тебе не нравится?

– Я способна любить и уважать того, кто мне не нравится. Те два раза, что я впадала в транс, я разли­чала твою ауру – никогда в жизни не приходилось мне встречать столь сильной. Ты сумеешь изменить этот мир, если примешь мое предложение.

– Ты научишь меня различать ауры?

– Я ведь и сама не знала, что владею этим даром, пока это не случилось в первый раз. Пойдешь по этому пути – тебе откроется и это.

Я поняла, что тоже способна любить человека, кото­рый мне не нравится. И сказала «да».

– Тогда давай превратим твое согласие в ритуал. Об­ряд забрасывает нас в неведомый мир, но мы знаем, что с тем, что находится там, шутить не надо. Мало сказать «да», необходимо поставить на карту собственную жизнь. Причем – не раздумывая. Если ты и впрямь такова, ка­кой предстаешь в моем воображении, ты не станешь го­ворить: «Мне надо немного подумать». Ты скажешь…

– Я готова. Давай приступим. Где ты научилась это­му обряду?

– Я буду учиться сейчас. Мне уже не надо ломать мой привычный ритм, чтобы возжечь в себе искру Ве­ликой Матери, – я уже знаю дверь, которую должна от­крыть, хоть она и запрятана среди бесчисленных входов и выходов. Мне нужно лишь, чтобы ты молчала.

Опять молчание!

Словно перед началом смертельного единоборства, мы замерли, не сводя друг с друга широко открытых глаз. Ритуалы! Я исполняла некоторые из них еще до того, как нажала кнопку звонка у дверей Афины. И все для того, чтобы в конце концов почувствовать себя ма­лой малостью, оказавшись перед дверью, которая всег­да была в поле моего зрения, но которую я не могла от­крыть. Ритуалы!

Афина же всего-навсего отпила немного принесен­ного мною чаю.

– Ритуал исполнен. Я попросила, чтобы ты что-ни­будь сделала для меня, и ты сделала. Я приняла. Теперь твой черед попросить меня.

Первая моя мысль была о Хироне. Но я отогнала ее – не время!

– Разденься.

Она не спросила зачем. Взглянула на сына, убеди­лась, что он спит, и тотчас принялась стягивать свитер.

– Не надо, – остановила я ее. – Сама не знаю, по­чему попросила…

Но она продолжала раздеваться. За свитером после­довала блузка, джинсы, лифчик – грудей красивей, чем эти, я еще не видала. Наконец она сняла трусики и вы­прямилась, словно предлагая мне свою наготу.

– Благослови меня, – произнесла Афина.

Благословить моего «учителя»? Но первый шаг сде­лан, и на полпути останавливаться нельзя – и, смочив пальцы в чае, я окропила ее тело.

– Как это растение превратилось в напиток, как эта вода смешалась с травой, так и я благословляю тебя и прошу Великую Мать, чтобы вовеки не иссякал источ­ник этой воды, чтобы земля, из которой пробилось это растение, всегда пребывала плодородной и щедрой.

Я сама удивилась, откуда взялись эти слова: они не сорвались с моих уст, не прозвучали извне. Я как будто всегда знала их, как будто в бессчетный раз давала бла­гословление.

– Ты можешь одеться.

Но она остается голой, и по губам ее змеится улыб­ка. Чего она хочет? Если Айя-София умеет видеть ауры, она должна знать – у меня нет ни малейшей склонно­сти к однополой любви.

– Минутку.

Она взяла сына на руки, отнесла его в спальню и сра­зу же вернулась.

– Разденься тоже.

Кто просит меня? Айя-София, говорившая мне о моем могучем потенциале, Айя-София, чьей прилеж­ной ученицей я была? Или полузнакомая мне Афина, которая, судя по всему, способна на все, которую жизнь научила, что ради утоления любопытства можно и должно выйти за любые рамки?

• Предыдущая
• 38/50
• Следующая